Инъекция

– ЗАМОЛЧАЛИ ОБА!

Он вскочил из-за стола.

– Вы у тетушки в гостях или где? Вы вообще имеете представления, с кем и как вы разговариваете?!

– Извините – буркнул Брайс.

– Извините – повторил я равнодушно.

– Потерянное поколение – буркнул он и сел обратно – итак, в общем, Брайс. Твои подозрения подтвердились и ты нашел капсулу со шприцом, которые впоследствии разбил?

– Я хотел отдать их учителю! – заявил он – но этот чокнутый набросился на меня и я выронил их. А пытаясь удержаться на весу, видимо наступил, а там уже под ноги не смотрел.

Красиво поет. Кто бы мог подумать.

Я вновь поднял руку.

– У тебя есть, что добавить, Томас?

– Да. Этот «чокнутый», как сказал мистер Ричардсон, набросился на него уже после того, как тот демонстративно разбил капсулу. И это может подтвердить весь класс, включая учителя.

– Это правда, Брайс?

– Дудки! Он кидался на меня два раза! В первый я как раз и выронил капсулу, а во второй он кинулся уже после этого.

– В первый раз я не кидался на него, а просто хотел ее забрать.

– Но послужили причиной того, что Брайс выронил капсулу.

– Не выронил. Он меня швырнул, и только после этого нарочно кинул ее на пол и растоптал.

– Это правда, Брайс?

– Ага, ну конечно! – фыркнул я – он сложит руки в молитве и признается во всех своих грехах!

– Нет, это не правда.

Я вновь закатил глаза, чувствуя, что решение в этот раз будет не на стороне правды.

– Ладно, это уже не важно – заключил директор – важно то, что этот шприц и капсула правда принадлежали вам, мистер Дьюэд?

Глупо было это отрицать. Я боролся за них при всем классе. Облизнув губы, я кивнул.

– Попрошу ответить.

– Да, это были мои вещи.

– И что это было?

Но не успел я открыть рот, как бабушка второй раз за всю беседу оживилась, нацепив на себя маску крайне добродетельной старушенции.

– Извините, ..?

– Мистер Браун.

– Извините, мистер Браун. У Тома сахарный диабет, и это была необходимая инъекция. А разбив капсулу, Брайс поставил его здоровье под угрозу. Потому Тому пришлось срочно бежать домой за другой капсулой.

Я сидел в шоке, но на лице моем все так же была натянута невозмутимость. С чего бабушка решила мне помогать? И почему даже не задалась вопросом о том, что действительно было в моей капсуле и чем я колюсь?

– Сахарный диабет? Разве для них нужны не специальные инсулиновые шприцы? А из портфеля вашего внука был изъят обычный.

– Он у него с детства, и мы уже привыкли обращаться такими.

– Странно.. –директор сощурился – знаете, мисс Дьюэд, просто у моей супруги тоже сахарный диабет, и инсулиновая инъекция делается обычно на ночь. Ну или на ночь и утром. Но чтобы в полдень?

– У каждого индивидуально – сжала она губы – когда Том жил с отцом, то учился в частном лицее, где уроки начинались только с полудня. Он просыпался не раньше, потому это вполне можно было считать утром. Или вы ставите диагноз моего внука и мои слова под сомнения, мистер Браун?

Бабушка изобразила на лице такое искреннее оскорбление, что директор неловко тряхнул плечами.

– Думаете, если бы я не знала, что за шприцы таскает мой внук в школу, я бы стала бы тут вам лгать? Да я бы первая забила тревогу, вы не так не думаете?

– Я просто полагал, что когда он жил с отцом..

– То был наркоманом? – она нахмурилась – мой сын был приличным человеком, а его состояние никак не вводит его или его сына в ранг наркоманов. Вам не кажется, что вы сейчас обвиняете все мою семью без каких-либо оснований, мистер Браун, когда впору бы было лучше поинтересоваться, что позволяет себе второй ваш ученик, роясь в вещах Томаса и увеча его в первые же дни?

Бабушкина актерская игра заслуживала Оскара. Впрочем, моя тоже – ведь я все еще отменно изображал саму невозмутимость, хотя был изумлен не меньше Брайса подобным раскладом.

Директор неохотно перевел взгляд на Брайса, который теперь выглядел совсем иначе, чувствуя, как горит его зад прямо сейчас.

– На этот счет нам и правда придется разобраться, Брайс. Даже если ты полагал, что у Томаса наркотическая зависимость и хотел ему помочь, следовало обратиться к педагогу или ко мне, но точно не самостоятельно без позволения копаться в его вещах и что-то извлекать.

Надо же, как быстро мы поменялись местами!

Только что меня обвиняли во всех смертных грехах, а теперь под все раздачи попал один лишь Брайс. И только благодаря бабушкиному напору и байке про мой сахарный диабет. Удивительно, что он даже справки о моей так называемой болячки не попросил. Бабушка умеет быть убедительной.

Брайс начать бурчать что-то невнятное, но уже по уши застрял в дерьме. Директору надо было кого-то наказать за случившееся – а раз я оказался полностью невиновен да еще и жертва со своим сахарным диабетом, то он вознамерился раздать с лихвой за двоих все Брайсу.

Минут через десять нас всех троих отпустили, но мистер Браун пообещал моей бабушке, что свяжется с родителями Брайса и урегулирует сложившуюся ситуацию.

– Благодарю – кивнула бабушка.

Когда мы вышли из кабинета директора, понятное дело, на уроки уже можно было не идти, все они закончились. А портфель с моими шмотками мне отдали в кабинете. Кто и как его туда принес – рассказать не удосужились, но подозреваю что это дело рук Лоры. Ну или кому по наказу пришлось.

Когда мы с бабушкой пошли домой вместе, я ожидал, что вот теперь-то начнутся расспросы и обвинения, по типу «я тебя выгородила, но теперь, будь добр, объясни, что это за шприцы у тебя были в вещах?». Но нет, она молчала, словно у меня и правда был сахарный диабет.

Я было хотел спросить, что все это значит – но потом решил, что мне на это плевать. Если задам вопрос я – задаст и она, а у меня не было никакого желания объяснять природу своих капсул и все в этом роде.

-3-

– Я к себе – бросил я ей, когда разулся, а она уже успела уйти в гостиную.

– Хорошо, Тод – услышал я оттуда ее будничный тон.

Тод.

Но надо заметить, в кабинете директора она ни разу не оговорилась. Значит, этот спектакль был не в принципе на публику, а исключительно для меня, иначе бы она путалась в Тодах и Тедах и при директоре.

Я поднялся к себе в комнату и прикрыл дверь. Глянул на часы – вся эта суета заняла достаточно времени, и уже было практически два.

Завалился на кровать и взял телефон, который принялся блямкать прямо у меня в руках. Многочисленные смс от Лоры. Я зашел в директ.

«Ну что там?»

«Как все прошло?»

«Слышала, ты пришел с бабушкой»

«Напиши, как освободишься»

«Лучше позвони».

«Том???»

«???»

Не успел я прочитать последнее сообщение, как пришло новое:

«Сукин ты сын, я ведь вижу, что ты их прочитал!»

Я устало ухмыльнулся и нажал на видеозвонок. Пара гудков – и она ответила. Камера была по обыкновению отключена, но прошло не больше двух секунд, как Лора-таки позволила своему изображению занять пол экрана.

Ее лицо было раздраженно и рассеянно одновременно, однако она усердно пыталась показать лишь первую эмоцию.

– Какого черта, Том? – первое, что она сказала.

– Все окей – отозвался я, лениво растягивая гласные и зевая – Брайсу вставили люлей, а я мальчик-молодец. Бедный ущемленец, но все лучше, чем то, что было в начале.

– Мальчик-молодец? – она подозрительно нахмурилась – это как?

– Впервые решение оказалось на стороне правды. Для Чандлера это редкость, да? – я усмехнулся, но Лора продолжала быть серьезной.

– Я не об этом. Что было в той капсуле?

– Инсулин.

Расщелина между ее бровями стала еще глубже.

– Инсулин?

Не верит.

– Да, инсулин. Я диабетик.

– Ты не говорил.

– Извини, мамочка, больше такого не повторится – я закатил глаза и рассмеялся – да забей, главное что Брайс огребет. Хоть раз в жизни.

– Не думаю.

– Почему это? Браун сказал, что свяжется с его предками.

– Ага, чтоб пивка выпить.

– В смысле?

– Мать Брайса – его родная сестра. Это все знают.

– Вот сукин сын – усмехнулся я – тогда все понятно.

Вот почему он так выгораживал этого придурка.

– Что понятно?

– Да ничего, забей.

– И все-таки, ты не похож на диабетика.

– Не знал, что они как-то отличаются внешне. Ты не путаешь нас с альбиносами? Или с даунами? Если хочешь, я могу конечно пустить слюну, но выкрашивать волосы в белый будет проблематично.

– Том, я серьезно.

– Ага.

– Что это были за капсулы? Это не инсулин.

– Инсулин.

Мне понравилась бабушкина версия, и я намеревался отнекиваться ею ото всех любопытных. Кто-то продолжит верить в версию с наркотой, но кто-то захочет узнать новую.

– Думаешь, откорячился разок от директора и все стало окей? У тебя все так просто!

– Не люблю, когда сложно – я опять зевнул.

– Ты глупее, чем я думала, если считаешь, что этим все кончится.

– Нет, что ты – кивнул я – начнется вселенский заговор и слежка за мной с целью поимки на горяченьком. Кстати – я сыграл бровями – меня часто можно поймать на ком-нибудь горяченьком. Модели, например. Я их люблю.

Лора закатила глаза и я рассмеялся.

– Ты придурок. Я знаю Брайса – он не спустит тебе все так на тормозах. Если, конечно, у тебя так реально инсулин – то можешь не парится..

Она подозрительно сощурилась, словно сканируя меня насквозь:

– .. но если это все-таки что-то другое, то очень скоро об этом все узнают. Даже если ты будешь постоянно таскать с собой портфель. Если продолжишь носить капсулы в школу – история продолжится.

– Прям как в таинственном острове – кивнул я.

– Иди ты в задницу – фыркнула она.

Но было видно, что раздражилась Лора не моей беспечностью, а тем, что я не сказал ей правду.

– Знаешь, дело твое – заявила она – но если ты вдруг захочешь рассказать мне, что было в тех капсулах, то можешь быть уверен – я не тот человек, что треплется обо всех тайнах направо или налево.

– Конечно, для этого надо иметь хотя бы друзей, чтобы трепаться направо и налево – согласился я.

– А чтобы вколоть инсулин совсем не надо сверять время по секундам – парировала она.

Я изогнул бровь.

– Да, ты просто так часто пялился в свои часы перед всей это заварушкой, что сложно было не обратить внимания. И тебя сильно начало колбасить, когда он разбил капсулу. Насколько я знаю, при сахарном диабете не идет счет на минуты.

– Да, идет на секунды – равнодушно протянул я – у тебя тоже предки болеют или просто сегодня все заделались знатоками диабетиков?

– В смысле?

– Браун тоже сказал, что у него жена болеет и все заявлял, что инсулин вкалывают только утром и ночью. Вот ходишь рядом с людьми и не подозреваешься, что все они поголовно такие ученые умы – я усмехнулся.

Она сжала губы, словно собираясь в чем-то меня обвинить, но в итоге лишь презрительно фыркнула:

– Я вообще-то тебя прикрывала.

– Правда? – я театрально вскинул брови в удивлении – я вроде не был на войне, или ты говоришь о моей прошлой жизни?

– Придурок. Я серьезно. Все время, пока ты хрен знает где был, я вилась возле Брауна и все пыталась представить тебя с выгодной стороне.

– Какой смысл, если Брайс его.. кто он ему получается.. племянник, о. Если Брайс его племянник.

– И принесла портфель.

– За портфель мои благодарности, мадам – ухмыльнулся я – я так и думал, что это ты.

– Но при всем этом продолжишь втирать байку про инсулин?

– Извини, если такая правда для тебя слишком скучна, но больше мне нечего сказать – пожал я плечами – я диабетик. Это скучно, но истина. В последней инстанции.

– Как хочешь – она как-то странно дернула плечами и добавила как бы между прочим – но ты прав, у меня был друг, который тоже был диабетиком. И что я знаю наверняка – инсулин не тянется, как сопли или плохо разбавленный кисель. Он как вода. Как любой нормальной раствор.

Она вновь дернула плечами, выражая свое полное безучастие к тому, что говорила, но на деле лишь невербально сообщая, как нервничает:

– А когда Брайс разбил твою капсулу, жидкость с большим трудом вытекла на пол, но легко размазалась по нему, словно какая-та слизь. Интересный нынче инсулин. До чего дошел прогресс.

Я промолчал, ожидая, что она скажет следом.

Но Лора тоже какое-то время молчала.

– Может, Брайс и настолько туп, что не смог заметить этого или понять, а может просто не сталкивался с инсулином. Но это точно не он. Я вообще опасаюсь подумать, что может иметь такую консистенцию. Впервые вижу, чтобы нечто подобное вообще вводили в кровь.

– Спасибо, за медицинскую лекцию, «уже не Королева Школы» – ухмыльнулся я – но от нее меня что-то склонило в сон.

Я театрально зевнул.

Она показала мне средний палец, как обычный жест прощания, и мы разъединились. Я все реже угадывал в ней девчонку – Лора становилась для меня самым настоящим другом, с которым можно потрепаться о фигуристых девочках, баскетболе и новой модели ламборджини.

Но слишком сообразительным другом – что не всегда хорошо. Она подметила такие детали, которые, обнародовавшись, без труда раскусят бабушкину ложь. Оставалось лишь надеяться, что ее язык такой же длины, что и волосы на висках.

Я свесился с кровати вниз головой и достал из-под нее свой кейс. Ввел код, все так же удерживая равновесие на кровати, и открыл его.

13 капсул.

Меньше, чем на две недели.

Понятия не имею, где отец покупал их, потому проще будет сделать так, как я и собирался. Заложить пару своих вещиц, а на вырученные баксы отправить одну из капсул в лабораторию. Узнать состав и подпольно дать на лапу кому-нибудь за партию этого дерьма.

Думаю, это не станет проблемой.

Даже там, где доступ не могут гарантировать деньги – может фамилия. А с моей громкой фамилией – пока что ее носителя не позабыли окончательно – двери пока открывались легко.

-4-

Через пару часов я созвонился с Марком, чтобы не откладывать это в долгий ящик. 13 капсул – конечно, не 3, но лучше иметь заранее нужное количество, чем в нужное время остаться без единой штуки.

Марк Стивенсон – был нариком из ЛА, который по стечению обстоятельств, оказался там моим хорошим приятелем. Вернее даже, не по стечению обстоятельств, а по стечению капиталов наших отцов. Его папаша тоже подтирается баксами и не смотрит на ценники. В общем, типичный богач из книжек нашего времени. Мы ходили с ним в один лицей, там и пересеклись. Марки рано подсел на мет, и потому вскоре он перестал его вкатывать, что было вполне ожидаемо. Он испробовал все дерьмо, которое только мог, до того как нам обоим стукнуло по 16. И когда всё оно перестало его брать – он и подкормил одну лабораторию.

Там вроде как работал какой-то знакомый его папаши, а потом он сам дал ему на лапу и так вышло, что оттуда он стал получать годную наркоту. Нечто, покрепче амфетамина и кокса, и к чему у него еще не сложилось привычки и адаптации. Штырило его не по-детски.

– И этой дури нет больше ни у кого – постоянно кичился он – только у меня, сечешь? Они готовят это специально для меня. Убойная зараза.

Тогда мне было как-то все равно, но теперь наркоманство Марки сыграло мне на руку. Я попросил его отнести мою капсулу в эту лабораторию, чтоб они узнали состав, и сказали, сколько выйдет по деньгам сделать мне партию такого.

– Скажи, что если у них все получится, я стану постоянным заказчиком – заявил я, прижимая айфон к уху – настолько постоянным, что им представить сложно.

Марк хмыкнул:

– Окей, передам. Слушай, а что это такое?

– Ничего стоящего. Так, по здоровью.

– У тебя же отменное здоровье.

– Не все так просто, чувак – усмехнулся я – не все так просто. Как думаешь, сколько ждать придется?

– Черт, ну я не знаю – молчание – ну мне они делали пару дней, но если у тебя уже есть готовая хрень, которую просто надо поставить на поток – то это намного проще. Я так думаю. Наверное, завтра состав будет готов, а через пару дней и сам товар.

– Было бы круто.

– Я тебе звякну, как они мне сообщат. Только знаешь, это стоить будет прилично, ты же в курсе? У тебя остались деньги от папаши или где еще?

– Деньги не проблема – я зевнул – ладно, Марки, давай. На созвоне.

Я отключил его. Что мне нравилось в Марке – его любопытство никогда не оказывалось навязчивым. Возможно, причину следовало искать в вечно наркотически опьяненном сознании, или в последней оставшейся извилине, что плавает в отцовском виске – но эта его черта мне определенно симпатизировала.

Капсулу я уже отправил ему скорой доставкой, вторую положил в портфель на завтра. Теперь в кейсе, который я закрыл и запихал под кровать, тщательно запотрошив носками на тот случай, если в мое отсутствие бабушка становится Шерлоком Холмсом, осталось 11 капсул.

Я притянул к себе макбук.

Подозреваю, именно его я заложу, когда придет цена. Вполне возможно, придется сказать гудбай и своим часам. С телефоном буду прощаться в последнюю очередь, когда не останется ни единой шмотки, что можно продать, потому что он мне нужен больше всего остального, а ходить с дешевой глючной лопатой совсем не хотелось.

-5-

Когда я пришел в школу, то первым делом обратил внимание на свой ящик. Надпись «Томас Дьюэд долбится в очко» никуда не исчезла, как и надпись «Наркоман или ВИЧ?», только теперь к ним прибавилась еще одна – она была написана по диагонали сверху вниз, занимая весь ящик в длину:

«Бабушкин внучок-пидорок»

Даже не удивительно. Я бы больше удивился, если бы сейчас обнаружил все эти надписи замазанными. Впрочем, это логично – если бы у моей матери брат был директором школы, я бы тоже делал, что хотел. Собственно, при своем отце я и делал, что хотел.

Почерк про мою ориентацию и бабушкиного внучка был разный – значит, эту надпись написал не Брайс, но не удивлюсь, что Крис. Тот самый его дружок, что караулил меня в сортире.

– В этой школе полно кретинов – буркнула мне через плечо Лора, вновь выпрыгнув хрен знает откуда, словно черт из табакерки. Она внимательно смотрела на новую надпись и в ее глазах сквозило знакомое воинственное раздражение.

– Да ладно, меня прикалывает – усмехнулся я – это искусство. Они самовыражаются. Когда-нибудь мне за это дадут десять тысяч баксов, поставят в рамку и повесят на стену особняка на Беверли-Хилз.

– Стяни улыбочку – хмыкнула она – Брайс уже всей школе растрепал, как ты свой слюнявчик жевал, если не в курсе.

Я закатил глаза, достав нужный учебник из ящика.

– Ага, а про то, как он заикался при каждом замечании Брауна, трясясь как долбаная чихуахуа – он не рассказал?

– Нет, наверное забыл – она невозмутимо пожала плечами – был слишком увлечен рассказом о том, как твоя бабушка вытаскивала твою задницу перед директором, кланяясь ему в ноги и умоляя тебя простить на первый раз.

– Вот же сукин сын.

– Ага. Еще он сказал, что у тебя диабет – на последнем слове Лора изогнула бровь и внушительно глянула на меня – и теперь на твоей парте полно разных сладостей.

– Какая прелесть. Я польщен вниманием – ухмыльнулся я.

– Ну раз ты у нас диабетик и есть тебе их нельзя – то можешь отдать мне.

– Без проблем. Забирай.

– Отлично, потому что я уже это сделала.

– А тебе палец в рот не клади.

– А ты думал.

– Только что пообъемнее.

Лора больно ткнула меня локтем в бок, и вместо смеха я застонал, схватившись за него.

– Так тебе и надо, придурок.

Однако, когда я зашел в класс, часть сладостей уже вновь образовалась на моей парте. Какие-то дешевые леденцы, конфеты, пара чоко-паек и даже сладкие таблетки от кашля. Я скептично оглядел их.

– Угощайся, педик – загоготал Брайс, обернувшись ко мне на своем месте, чему последовали и его дружки – все для тебя.

– Только сильно на жевательные не налегай – прогнусавил Крис, словно у него нос с рождения заложен, и от вечной нехватки кислорода он так сильно и отупел – а то жопа слипнется и все любовнички разбегутся.

– По опыту знаешь? – осведомился я.

– Закрой свою пасть, говноед – но Крис явно не был настроен меня мутузить после вчерашнего, потому даже не порывался встать. Гавкал со своего места, как и Брайс.

В какой-то момент соблазн взять и за минуту сожрать все сладости, чтобы эти кретины от изумления сдохли, стал просто невыносимым. Ставлю сотку, они бы только через пять минут догнали, что к чему.

Но это была рискованная авантюра, все должны были продолжать считать, что я диабетик. Потому я равнодушно кивнул Лоре на свою парту, предлагая освободить ее.

Она как-то вопросительно глянула, словно сама не зная, хочет ли брать.

– Решай реще – заявил я – или я выкину в мусорку, если не хочешь.

В итоге, она кивнула и взяла сладости в две жмени, но едва она это сделала, Брайс переключился на нее:

– Эй, дружище, ты тоже жевательные сильно не жри. Или ты натурал? Ну тогда насрать.

– Ну как насрать – заржал Крис – а вот именно что срать тогда как?

– Идиоты – фыркнула Лора и уронив сладости на свое место, показала каждому по среднему пальцу.

Но Брайса и Криса это уже не занимало – у них появился более серьезный вопрос, который они с запалом обсуждали: можно ли посрать со слипнувшейся задницей.

Глубоко интеллектуальные беседы старшей школы Чандлера.

-6-

В полдень я вновь удалился с капсулой в туалет, и на этот раз уже не прятал ее со шприцем в рукаве – напротив, как можно демонстративнее махал ими перед носом Брайса, проходя мимо него. Челюсти у амбала сжались, но он ничего не сделал.

Последним уроком должна была быть история Штатов, и я подошел к ящичку, чтобы взять оттуда тетрадь, а учебник оставить. Лора, как всегда, вилась вокруг меня, что-то непременно рассказывая, но в таком тоне, словно она либо угрожала, либо была чем-то глубоко возмущена.

Иного было не дано. Даже если она радовалась – тон был грубоватый, резкий, а фразы оборванные. Отец всегда говорил, что человек, у которого прирост состояния зависит от взаимодействия с людьми, должен уметь красиво говорить. Уметь располагать людей.

Сам он зачесывал, словно змей-искуситель, и парочке приемчиков научил в свое время меня. Например, всегда говорить на октаву ниже, но не шепотом и четко, чтобы собеседнику не пришлось переспрашивать или чувствовать себя глухим идиотом. Всегда стараться сглаживать согласные, чтобы они не «рычали». Речь должна напоминать мягкие уговоры, или спокойную колыбельную, а не немецкий гимн. Говорить следует на долю немного медленнее, словно лениво – потому что быстрый говор заставляет человека напрягаться, пытаясь успеть услышать все слова и верно уловить смысл. При любой фразе нужно улыбаться или, если даже что-то бесит, слегка ухмыляться. Выражать ту или иную эмоцию, трактующуюся улыбкой. Негатив – отталкивает собеседника и затрудняет шансы склонить его в дальнейшем на свою сторону.

Правда, несмотря на это, при мне отец улыбался очень и очень редко. Постоянно сосредоточенный, серьезный, чем-то озадаченный и вдумчивый. Со временем его улыбка перестала вызывать по мне радость – если он вдруг ни с того ни с сего лыбился, значит собирался втереть мне какую-то ерунду или озадачить очередной просьбой, требованием или приказом.

Проще было, чтобы он не улыбался, но всякие такие ухищрения в общении и то, как он это объяснял, мне нравились. Они были клевыми и он постоянно показывал на своем примере, так что я быстро этому научился.

Только теперь мне это нафиг не надо – судя по всему, продолжать дело отца мне не суждено, а заниматься всякой херней среднего класса можно без улыбок и обольстивых речей.

Я как раз уже закрывал свой шкафчик, как Лора резко замолчала. Ее оживленная грубоватая речь и резкое тотальное молчание так контрастировало, что я обернулся. Ее глаза вперились куда-то вперед, в сторону входа. Я глянул туда же.

К нам шел высокий широкоплечий мужчина. Папа называл таких даже мужланами – потому что в них не было ничего эстетичного, и самым клевым в «мужчинах» они считали массу, умение ломать дрова топором, самим ремонтировать дом и держать «в узде» жену. Отец считал, что это возникло из-за того, что у них нет денег, а как-то выстебнуться надо. Типо, не «мне не хватило денег на ремонт», а «я слишком рукаст и мозговит, чтобы нанимать для этого рабочих, сам лучше них сделаю» и тому подобное.

И вот теперь это чудо шло прямо к нам, грозно нахмурившись. В том, что он идет именно к нам, сомнений не было – широкие, грубые шаги, руки в карманах, взгляд точно на нас. Словно никакого не видит вокруг.

Я ухмыльнулся и глянул на Лору:

– Кто этот придурок?

Но она молчала, словно завороженная его появлением. Вся ее мимика разом сползла – я словно видел перед собой пятилетнюю девчонку, стащившую конфету из буфета как раз тогда, когда в комнату зашла мать.