Авантюристы. Книга 2

– Вот тут ты не права, свет очей моих. Я курю не так уж и много.

– Да ты сигарету изо рта не вынимаешь,– возмутилась Аннушка.

– Ну, должны же и у меня быть недостатки, золотце? Брошу ежели курить, тогда сама первой взвоешь.

– С чего это?– насторожилась Аннушка, почувствовав подвох.

– Так ведь крылья на спине белоснежные тут же прорастут. Ну и как тогда? На улицу ведь не выйти. Все пальцем будут тыкать. А нимб над головой зависнет если?

– Ох, Сергунь, святотатствуешь, батюшке Иоанну всенепременно на тебя пожалуюсь. Пусть епитимию на тебя наложит. Вот, вот потрясись чуток. Ишь, моду взял посмеиваться над нашей простотой,– Аннушка возмущенно фыркнула и умчалась сервировать стол.

– Вот ведь язычок у вашей сестрицы, Матвей Савельевич. Крест ведь несу. Мало я с вас приданого-то взял. За такие-то страдания, что претерпеваю,– засокрушался Серега, повиснув на плече у старшего Силина.

– Ничего, Сергей Алексеевич, потерпи друг ситный. Стерпится-слюбится. Мы тебя в обиду не дадим. Прибегай, поплакаться хоть заполночь. Спим мы уже по эту пору, так ты, не чинясь, буди, коль сможешь. Всем семейством за тебя встанем. Даже детишек на нее подымем,– ухмылялся Матвей, охлопывая зятя по спине. А тот трясся в приступе смеха, повиснув на его шее.

– Это что еще такое?– опять тормознула, пробегающая на кухню Аннушка.– Ты почто, Матвеюшка, супруга моего обижашь? Что это он трясется весь? Думаешь, за него заступиться не кому? Аль уже крылья у него, из спины растущие, прощупать решил, да общипать? Ну-ка, отпусти немедля.

– Да что ты, сестрица Анна Савельевна. Это мы по-родственному обнялись. Сергей-то Алексеич сокрушается, что зима ноне лютая. Вот я его и утешаю по возможности. Дескать, она у нас весной закончится, дескать, два месяца потерпеть-то всего, а потом мы его на ярмарку сводим. Леденцов с петухами купим. Сладкие-е-е.

– Прав ведь он, Сергунь,– погладила мужа по трясущемуся плечу Аннушка.– Не убивайся ты так. Дай-ка я вот тебе нос-то промокну,– полезла она платочком кружевным, невесть откуда выхваченным, в лицо Сереге. Этого уже никто вытерпеть не мог. Особенно громко хохотал Матвей и при этом так сжал зятя, что тот зубами заскрипел и застонал, валясь уже Аннушке на хрупкое плечо.

– Спасай, суженая. Удавит братец-то на радостях. Останешься вдовой,– Аннушка усадила его на стул и повисла на нем сзади, обняв за шею.

– Живи, даже курить можешь. Что уж тут поделаешь? А вы у меня, цыц,– погрозила она братьям пальчиком. И умчалась.

– Вот, а ты переживал, что семья Силиных серьезная больно,

– Силиверстович похлопал Серегу по плечу.– Да они еще похлеще тебя «приколисты». Божий промысел тут, надо полагать. Самое что ни на есть для тебя родство подходящее. Матвей, что там с нашим заказом?– тут же сменил он тему, уводя старшего Силина в уголок на диванчик. Тот сразу посерьезнев, принялся убеждать его в чем-то.

– Этим только бы о работе поговорить,– махнул рукой Серега. Скучные люди. Пошли к столу.

Глава 2

Нижний Новгород зимний, заваленный снегом, впечатление производил двоякое. Раскинувшийся вольготно на берегах Волги и Оки он дымил печными трубами и был, по сути, большой деревней, в которой по недоразумению в центре выстроили несколько двух и трехэтажных каменных зданий.

Однако жизнь в этой «деревне» кипела. По замерзшим рекам тянулись длинные купеческие обозы. И в центре города бурлил рынок, на котором можно было купить все.

Дом Кулибина, который находился на краю города, поразил всех своей необычностью и оригинальностью. Чувствовалось, что сам хозяин его и спроектировал. Двухэтажный, каменный, он имел две башенки на крыше. Очевидно, возведенные для научных изысканий.

Высоченное крыльцо вело сразу на второй этаж, оставив первый для нужд, надо полагать, хозяйственных.

– И вот как нам к нему заявиться без рекомендаций?– засомневался Серега, неуверенно взглянув на спутников.

Кроме Аннушки и Мишки с ними отправился еще и Силиверстович. Решивший принять участие в переговорах с изобретателем.

– А попросту,– предложила Аннушка, хлопнув ладошками в варежках.– Заявимся незвано, да и познакомимся. Не выгонит чай. Вон старичок какой-то снег там разгребает. Порасспросим, да и нагрянем,– Аннушка смело подошла к старичку, орудующему деревянной лопатой и, поприветствовав его, спросила:

– Дедушка, вы не из этого ли домика, сердешный?– дед перестал грести снег и, разогнувшись, улыбнулся приветливо:

– Знамо дело. Тут и проживаем.

– Родственник хозяина, значит,– обрадовалась Аннушка.– Мы из Москвы к нему приехали. Примет ли?

– А что за нужда у вас к нему?– заинтересовался дед, сдирая сосульки с окладистой русой бороды. Тут уж и все остальные подошли, приветствуя старика.

– Мы представители торгового Дома "Руковишников и К". Не слыхали? Жаль. Хотим предложить Ивану Петровичу работу по его талантам. Вы ему кто будете?

– Я ему он самый и буду,– улыбнулся дед, оказавшийся Кулибиным.

– Ой, а я вас и не признала,– покраснела Аннушка.

– Да откуда тебе меня признать-то, красавица? Чай мы не знакомы с вами,– развел сокрушенно Иван Петрович руками.

– Я ваш портрет видела,– призналась сконфуженно Аннушка.

– Портрет мой?– пожал удивленно плечами Кулибин.– Да откуда в Москве мой портрет взялся?

– У архитектора Казакова Матвея Федоровича,– пояснил Серега. И поспешно принялся представлять изобретателю своих спутников.

– Весьма рад, весьма рад,– раскланивался тот, отставив лопату и приглашая нежданных гостей в дом.– Не обессудьте, гостей не ждал. И за убогость обстановки прошу меня простить. Переехал недавно. А вот с портретом у меня неясность некоторая. Есть у меня несколько, но Матвею Федоровичу своего не задаривал.

– Портрет не дареный, Иван Петрович, а приобретен им случайно у какого-то художника. Списал он вас где-то, да и при распродаже на глаза попался Казакову. Знаком он с вами. Узнал, конечно же, и приобрел по случаю. Карандашный портретец-то. Вот мы копию с него и попросили нам снять. Взгляните, пожалуйста. Каков?– Кулибин взглянул на лист бумаги в руке Сереги и смущенно крякнул:

– Узнаю руку Семенкину. Вот ведь озорник. При Академии нашей подвизался в Санкт– Петербурге. Хороший художник из него мог бы получиться, не будь он приверженцем «змия зеленого». Ведь до последних порток пропивался акаянный. Наш Нижегородский. Жаль балбеса. Пропадет, талант зароет. Эх, люди. Слабы пред соблазнами чувственными. Аз многогрешный сие ведаю.

Из домашних дома оказалась только супруга Ивана Петровича Авдотья Васильевна и сынишка Дмитрий.

– Пусто ноне,– вздохнул Иван Петрович.– Старшие все при должностях в Санкт-Петербурге подвизаются. Средние в учебе. Вот Димша пока один и радует. Авдотья, самовар давай. Гостей потчевать с мороза. Все что в печи на стол мечи. Не ударим лицом в грязь перед московскими гостями?

– Да что ж ты, батюшка, Иван Петрович, меня как хозяйку в краску вогнал,– взглянула на него укоризненно супруга.

– Пироги нынче пекла Авдотьюшка-то, славные они у нее получаются. Я ведь из-за них почитай только на ней и женился. Чревоугодник, каюсь грешен. Вовремя вы поспели, господа,– продолжил весело тот.

– Вот и моя так же воспользовалась слабостью,– обрадовался Серега.– Ох, хитрый народ эти женщины. Знают чем нашего брата зацепить.

– Вот значит как?– надула губки Аннушка.

– Пойдем, голубушка, не слушай ты их речи акаянные. Я уж привыкла к подковыркам своего, за столько-то лет, и мимо ушей пропускаю,– обняла ее за плечи Авдотья Васильевна, женщина дородная.– Помоги-ка с самоваром. Пусть их покуражатся.– после чая с пирогами, прошли в «кабинет» хозяина. Назвать это помещение кабинетом язык, пожалуй, ни у кого бы из присутствующих не повернулся. Но хозяин назвал эту мастерскую, заваленную в творческом беспорядке всякой– всячиной именно так и никто оспаривать это не стал.

– Прошу, господа, присаживайтесь, кто, где хочет,– Иван Петрович расположился в рабочем кресле, которое у него перемещалось влево вправо по специальным штангам.

Кроме того, еще и поворачиваясь в стороны, позволяя сидящему, не вставая, дотянуться, до любого уголка этого стола-верстака. С прикрученными к нему разными приспособлениями. Из-под столешницы, выдвигалась откидная доска, выполнявшая роль кульмана и сейчас к ней был приколот лист бумаги, на котором Иван Петрович что-то вычерчивал, очевидно, вчера.

Сейчас в «кабинете» было достаточно светло, а вот для сумерек гости приметили, несколько осветительных приборов со свечными огарками, окруженными сложными сферическими зеркалами.

Висели эти «подсвечники» на выдвижных штативах, поворачивающихся и опускающихся.

– Хитро,– похвалил Силиверстович конструкцию, приглядевшись.– Вот такую систему и нам бы надобно применить для ламп керосиновых. Не уступите идею, Иван Петрович?

– Да Христа ради. Берите и пользуйтесь,– Кулибин, напрочь лишенный коммерческой жилки, умершей, очевидно, в его роду вместе с отцом купцом и ему не передавшейся, снял с полки журнал и, полистав его, открыл на нужной странице.– Прошу. Копируйте.

– Спасибо!– Силиверстович с любопытством всмотрелся в чертеж зеркальной сферы, пытаясь понять главную идею – крепление и сочетание зеркал.

– Просто, как все гениальное,– произнес он, перерисовывая в свою тетрадь чертеж.

– Позвольте?– заинтересовался Иван Петрович общей тетрадью Силиверстовича, листы которой соединялись проволочной спиралью, пропущенной через перфорированные края.

– Нечто приходило и мне в голову,– удовлетворенно кивнул Кулибин. – Как вы сказали? Просто, как все гениальное? Истинно так. Вот сия тетрадь этому иллюстрация. Я готов выслушать ваши предложения, господа.

– Иван Петрович, мы знаем, что вы ушли в отставку с государевой службы и сейчас временно являетесь свободным художником,– начал Мишка.

– А короче если? К сути, молодой человек,– подмигнул Кулибин.– Без политесов.

– Предлагаем работу. Мастерские, неограниченное финансирование любых проектов, кроме «Перпетум мобиле». Должность Главного конструктора и годовое жалование в сумме 100-а тысяч рублей. Кормовые, проездные, дровяные ну и жилье за счет Торгового Дома вот примерно такое же по площади. У нас мастерские различного профиля, но в основном швейные машины и керосиновые лампы. Спички еще освоили.

– «Перпетум мобиле»– Сиречь вечный движитель? Чем же сей проект вас не устраивает?– спросил Кулибин.

– Видите ли, нам не нужно ничего вечного. Мы прагматики, нам бы что-то попроще. А вечность оставим Вечности. Господу, если угодно. Так вы согласны? Или вам нужно время подумать? С домочадцами посоветоваться?

– Разумеется, как же не подумав? И домочадцев известить всенепременно нужно,– Кулибин Иван Петрович подошел к дверям «кабинета» и, распахнув их, крикнул в тишину дома:

– Авдотьюшка, собирайся, уезжаем в белокаменную,– затем повернулся к гостям, стоящим с открытыми ртами и поставил условия:

– Не раньше февраля, господа, у меня несколько срочных заказов. Вот выполню и сразу в Москву. Сначала сам явлюсь, потом и семейство перевезу.

– Да вы не беспокойтесь, Иван Петрович, мы все приготовим и, переезд фирма оплатит. Вот извольте получить на дорожные расходы авансец. Подъемные, так сказать,– Серега выложил на стол банковскую упаковку пятисотрублевых ассигнаций.

– Принять сии ассигнации не могу,– заложил руки за спину Иван Петрович.

– Отчего же?– удивился такой щепетильности Серега.

– Приеду, взгляну на ваши мастерские тогда уж и решу окончательно. А пока будем считать, что достигнута предварительная договоренность о намерениях благих. У вас нет ли с собой чертежей этих машинок и ламп?

– Есть,– улыбнулся Силиверстович, раскрывая папку с чертежами.– Вот извольте. Машинка. А это лампа,– Кулибин принялся рассматривать привычно чертежи, удовлетворенно хмыкая и иногда поднимая левую бровь.

– Ну, что ж. Вещь, конечно же, нужная и выполнена остроумно. Вот эта лапка меня привела просто в восхищение. Это кто же умелец такой?

– Зингер – еврей придумал. В Северо – американских соединенных штатах.

– Светлые мозги у этого еврея. Но я бы вот здесь и здесь иначе бы решил задачку.

– Иван Петрович, машинка далека от совершенства. Она узкоспециализорована, а способна быть, в перспективе – многофункциональной. Сейчас она только прострачивает шов. Задача следующая – расширить ее функции. Обметывание, пришивание пуговиц и так далее. Кроме того нужно будет разработать более мощный вариант для скорняжного ремесла и сапожного. Там кожи, сами понимаете – это не кружева и батист. Работ только с модификацией машинки непочатый край. То же самое с керосинкой. Мы вам оставим чертежи и образцы, – Мишка кивнул на футляр из кожи.– Посмотрите, так сказать, в живую. Супруге предложите попробовать, поработать. Проста в обращении-то. Ну и лампа тоже пусть у вас повисит. С керосином у вас как в Нижнем? Достать возможно? Мы вам бутыль на три литра вложили. А вот спички нашего производства. Этим вас уже не удивишь. Их уже и в Санкт– Петербурге выпускают. Причем еще раньше чем в Москве наладили производство. Демонстрирую не для того чтобы удивить, а чтобы заинтересовать вас. При изготовлении их применяются деревообрабатывающие станки и они, разумеется, несовершенны. Лущильные, сортировочные, упаковочные. Это тоже станет вашей головной болью. Прошу,

– Мишка высыпал на стол пару десятков коробков.

– Однако напор у вас, Михаил Петрович,– улыбнулся Кулибин.– Сумели заинтересовать, прямо сознаюсь. Каковы количества предполагаемые вот машинок сих?

– Сейчас мы собираем десяток в смену. Цех только открыт совсем недавно. В следующем году думаем удесятерить количество, а там на спрос ориентироваться будем, Иван Петрович.

– Три тысячи в год уже можете вот эдаких собирать?– удивился изобретатель.– И раскупается?

– Москва – деревня большая,– улыбнулся Мишка.– А у нас еще филиал имеется в Швеции. А шведы народ любознательный и до всякой механики падкий. Пять контрактов уже подписано с их торговыми фирмами. Ждут с нетерпением, образец получив. Всего десять тысяч пока просят и к концу года мы им их изготовим, но на Европу нынче оглядываться нужно с осторожностью. Страсти там сатанинские кипят, торговле не способствующие. Увы. Свой отечественный рынок будем расширять. В Азию повезем. Китай большой. На сто лет заказами завалит. Беспокойства по поводу рынка сбыта не испытываем. А вот по поводу ваших изобретений, которые будут внедряться, можем гарантировать, что все они будут приобретаться немедленно и Торговый дом обязуется выплачивать вам, кроме всего, как автору, скажем, пять процентов от прибыли получаемой от реализации. С правом завещать эти выплаты на ваше усмотрение кому угодно на все время пока на продукции будет стоять ваше клеймо авторское.

– Молочные реки и кисельные берега, Михаил Петрович, сулите. Трудно устоять человеку грешному, но я, Слава Богу, не сребролюбив и повторюсь. Не раньше февраля приеду для ознакомления и слова окончательного,– улыбнулся Кулибин и плотно сжал губы, давая понять, что это его окончательное решение.

– Так мы и не подгоняем,– заулыбался Мишка в ответ.– Чем заняты, Иван Петрович? Что-то чрезвычайно важное? Заказы я имею в виду.

– Да какое там… Сижу вот, времени много свободного, ну и чиню потихоньку часы для сограждан господ нижегородцев. Нанесли рухляди, так что и за месяц бы управиться,– махнул тот рукой в сторону угла, где на стеллаже было разложено с десяток различных часовых механизмов.

– Понятно тогда почему только в феврале сможете. Не возвращать же не починив?– кивнул Мишка понимающе.– Ну и сразу хотим расплатиться за чертежик отражателя для лампы. Поверхностный экономический расчет показывает, что на этом мы получим увеличение продаж процентов на десять. Чистой прибыли в год это составит тысяч сорок. Так что ваши четыре тысячи просим принять под расписку,

– Мишка вынул ведомость и, вписав в нее фамилию Кулибина, сунул ему авторучку, которую тот машинально взял и, не задумываясь поставил подпись напротив суммы и фамилии. Протестовать Иван Петрович не стал по трем причинам. Выплачивались средства за конкретное все же приобретение, выплаты обосновывались и производились официально, ну и ручка, которую он держал в руке, произвела на него ошеломляющее впечатление. Он даже царапнул ей по листу ватмана и оставшийся след его удивил. Иван Петрович мазнул по нему пальцем и, испачкав его чернилами, удовлетворенно крякнул. Повертев перед собой ручку, раскрутил колпачки, разобрался в поршневом механизме и принялся разглядывать металлическое перо.

– Это тоже Торговый дом выпускает?– спросил он наконец.

– Нет, но намерены освоить,– Мишка положил на стол две перьевые ручки.– Вот образец с вечным пером. Это упрощенный вариант. Разумеется, что та, что у вас в руках – это переносная. Для записей в дороге и даже в движении. Удобно. Не правда ли?

– Мишка протянул Кулибину колпачок с зажимом. – Прошу – это презент от Торгового Дома " Руковишников и К". Примите.

– Премного благодарен,– обрадовался Кулибин.– Не знаю чем и отдариться?

– Да что вы, Иван Петрович, какие «отдарки»? Пироги славные какие печет ваша супруга. Мы заявились, и запасы ваши сократили. Неудобства причинили. Примите как извинение.

– Гость в дом – Бог в дом,– возразил Кулибин.– Оставайтесь, погостите недельку. Дом большой. Гостевые пустуют. А мы гостям завсегда рады. Вон Димша от Аннушки вашей не отходит, как репей к юбке прилип. С отопительной системой моей ознакомлю. Сам ее сочинил. Печурка одна протапливает все и дров при этом минимум расходывается. Тут вам я доложу, что главное… Прошу прощения увлекся,– спохватился Иван Петрович.

– Ну, что вы – очень интересно. Печное отопление, конечно же, со временем будет повсеместно заменено на паровое и водяное. У вас дымовое, надо полагать со сложной системой дымоотводов?

– Верно. Значит – остаетесь?– подмигнул Кулибин.

– Авдотья Васильевна если не против.

– Да как же она может быть против?– Кулибин опять весело подмигнул.– Сидим тут как тараканы за печкой. Да она рада радешенька будет. Из Москвы. Там ведь, в нонешнем году, царя – батюшку на престол помазали. Вот уж душеньку отведет расспросами.

В Нижнем Новгороде задержались на три дня, сдружившись с семейством изобретателя навсегда. Человек с бесхитростной душой, он радовался новым знакомым, оказавшимся близкими ему по духу людьми, как ребенок. Даже принадлежность их к новообрядческой церкви не смутило, а только раззадорило.

Иван Петрович прекрасно понимал, в отличие от многих современников, что раскола внутрицерковного по сути нет. Есть причины, которые сподвигли власть имущих спровоцировать искусственно это явление, чтобы разодрать верующую паству на две противоборствующие половины и отвлечь людей от секуляризации собственности церковной, в пользу казны. Царь Петр воевал и строил флот. На это ему нужны были средства. Результат – секуляризация и раскол.

– Пожалуй, более чем Петр-I-й, только матушка-императрица над церковью православной надругалась,– вздохнул он, когда разговор зашел о расколе и раскольниках.

– Раскольники-то истинные – это Петр, да Екатерина Великие. Церковь задумавшие в коллегию превратить и использовать, как инструмент в управлении государством. Не самый главный, но самый покорный. Отсюда и переписка текстов Библейских и обрядность измененная. Трехперстие заместо двуперстия. Эдакими мелочами умно паству разделили. Одним лишь тем, что повелели без пояснений, как скоту безропотному. Нынче двумя перстами крестились, завтра велено тремя, а послезавтра прикажем, так и кулаком закреститесь, али ногой левой. Народ, понятно, воспротивился. А им это только и нужно. И вот уж поделили народ на правых и виноватых.

– Верно мыслишь, Петрович,– согласился Силиверстович, который «закорешился» с Кулибиным крепче остальных и находил в нем приятного собеседника, копаясь в часовых механизмах с изобретателем дни напролет.– Павел, говорят, тягло слегка уже отпустил. Монастырям имущество возвращают уже.

– Дай то Бог,– перекрестился Иван Петрович двумя перстами.

– А как же вы причащаетесь, Иван Петрович, ведь у вас и батюшек-то нет? Расстриги только службу знающие.

– На Волю Господа отнесли. Дерзаем, обряд совершая, что по вере нашей даст нам. Отринули нас от Церкви видимой, но есть ведь еще и не видимая. От нее ни кто окромя самого Господа не отлучит. В чем разногласие у нас с Ним? Нет. Али символ Веры не признаем с животворящей Троицей? Коли прознали бы наши иерархи что в дикой Африке, али Австралии есть племя, которое черней лицами сапога, но в Христа по нашему обычаю верует, только крестится, скажем большим пальцем левой руки. Разве они эту мелочь обрядовую заметят? Возрадуются и братьями во Христе назовут. Отчего же нас гонят? «За единый Аз». Им он докука, нам муки Христовы. Ни одного гвоздка из распятия вытащить не позволить. Вот она правда, за которую старообрядство. Мы каб, не встали, то где бы остановились в секуляризации той? То, что видим, не вопреки нам, а благодаря.

Смирись мы, и Антихриста посадят на алтарь. Задумались и отступились. А Тело Христово расчленить нельзя. Раскол в умах чиновников, а в сердцах верующих согласие. Ты вот в Никонианстве – я в староотеческой. О чем нам спорить? В чем несогласие? Разве у нас Господь разный на исповедании?

– Христос один – пастыри разные,– вздохнул Силиверстович, завинчивая крепежную планку на ходиках с кукушкой.

– Кровавыми слезами пастве сие отольется. Падение нравов повсеместное наблюдаю. Винопитие, табакокурение за обыкновенность уже воспринимается,– Силиверстович, не курящий из уважения к хозяевам уже третий день, закашлялся.

– Вот, вот. Какова привычка-то акаянная. Уже воздуху не хватает. Раздирает легкие чистый воздух, а табачный дух сладок делается. Ты, Силиверстович, дыми, коль приучился. Я ведь с первого дня понял, что мучаешься. Сергей-то Алексеевич, тот по молодости-то деликатностью такой не стеснен и прятаться не стал, а ты, видать, хотел справиться с собой. А это, брат ты мой, гордыня в чистом виде. Не борзись, преодолеть, положись на Бога.

– Ну, ты, Иван Петрович, прямо и уличил, и обличил, и ущучил. Я ведь молодым к этому зелью пристрастился. Жизнь не сахар. Осиротел рано. Война, опять же. А у солдата, что за радость на службе? Табачком побаловаться. А вот три дня не курю и дышится легче с каждым днем. Может, и преодолею привычку эту. Бог даст.

– Я тебя в молитвослов впишу и просить Господа буду, чтобы пособил,– Кулибин подмигнул Силиверстовичу озорно глазом.– У нас с Ним взаимопонимание в этом вопросе.

– А у меня, значит, нет?– встрепенулся Силиверстович.

– Недопонимание с твоей стороны, братец.

Глава 3

Кулибин Иван Петрович приехал, как и обещал, в начале февраля и Силиверстович, бросив все свои дела, таскал его по всем предприятиям принадлежащим Торговому Дому.

Кулибин ахал и лез во все щели. В спичечном цеху он проторчал весь день, доведя до нервного срыва начальствующих в нем. Сначала расспросами, потом замечаниями и непосредственным вмешательством в процесс изготовления продукции. Разобрал лущильный станок, собрал его по-своему и тот завертелся без, привычного уже всем, скрежета.

– Ну, Петрович, ты прямо насквозь видишь. Я сто раз мимо прошел и думал, что так и надо. А начальники теперь как будут узнавать, что процесс идет? Зад толстый отрывать придется от стула и из конторки высовываться,– посочувствовал Силиверстович начальнику цеха с мастерами. – А соседи окрестные? Подумают, что производство остановилось спичек. Слух по Москве распустят, а значит, в ближайший месяц спрос повышенный следует ожидать. Пятнадцать минут поработал, а прибыли Торговому дому тысяч десять принес. Цену ты себе не знаешь. Я бы на месте потомков не вшивую плиточку поставил в Нижнем Новгороде, я бы стелу, метров сто высотой, возвел из чистого золота, ей Богу!

– Да за что? – взглянул на него удивленно Кулибин.– Человек ведь от Бога все получает и грех большой от людей Божье прятать, али цену заламывать. За руки, оно понятно. А за мысли – это, брат, совести нужно не иметь.

– Интеллектуальная собственность. Слышал про такое?

– Талант Богом данный – собственность? Он дал – Он и отнять может,– возразил Иван Петрович.– Посмотрел я на ваше производство и где в нем мое место?– сменил он тему разговора.

– В нем, ни где. Ты, Петрович, над ним будешь. Собственное конструкторское бюро тебе правление предлагает возглавить. Темы сам выбирай. Занимайся, чем хочешь. Набирай себе помощников, кого считаешь нужным, с оплатой по совести. Тобой приглашенного, с радостью примем. Ну и увольнять, сам будешь. Полная самостоятельность. Дадим тебе в помощь счетовода, чтобы на бумаги время не тратил. Работай. Рабочее время ненормированное. Про оплату уже сказано было. Контракт заготовлен – остается подписать. На-ка вот, ознакомься и если что не так, поправь или дополни,-