Наследие Иверийской династии. Господин Демиург

Когда же мы достигли цели и ворота одного из дворов гостеприимно распахнулись, я и вовсе расслабилась. Вряд ли в этом богами забытом месте можно было встретить кого-то, кроме местных жителей. Ни дать, ни взять – захолустье.

Впрочем, внутри я поняла, почему мы пришли именно сюда: за забором оказался уютный и по-южному, по-баторски прекрасный дворик.

Светлый парапет отгораживал от крутого обрыва живописный уголок. Лавочки, узкие тропинки, ручей и навесной мостик утопали в зелени олив и цветущих сиреней. Влажные после дождя листья и выпуклые, рельефные камни террасы поблёскивали в слабом свете фонарей. Только низкий стол под навесом оставался сухим. Его украшали букет пионов и простой канделябр.

Вечер уступил свои права южной ночи, и во влажной темноте весенние запахи казались особенно насыщенными. Цветущая весна сгустилась вокруг нас вместе с опустившимся на Батор мраком.

Откуда-то снизу, издалека донеслось громкое раскатистое «Во имя Квертинда!», и я привстала на цыпочки, чтобы разглядеть людей у подножья. Безуспешно.

– Kodja jes! Ну что ты за безобразник, Рени?! – отвлёк меня женский голос. – Невесту ко мне привёл! Разве ты не знаешь, как я страдаю от любви к тебе? Jonk Mo!

Хозяйка дворика, полноватая, смуглая таххарийка цокнула языком, но не выдержала – сразу же расхохоталась, отчего несколько мокрых птиц выскочили из кустов и порскнули в стороны. Женщина игриво потрепала безобразника Рени за щеку.

– Маймуна, для тебя в моём сердце всегда останется место, – заявил молодой Батор.

– Будет тебе врать-то, – махнула рукой женщина и обратилась уже ко мне: – Как тебя зовут, folihan моя?

Я оторопела. Оказывается, я отвыкла от таких обращений и общества простых людей. «Юна», – хотелось вернуть ей честное признание. Но я присела в учтивом реверансе, склонила голову и проговорила:

– Сирена Эстель. Рада нашему знакомству, госпожа Маймуна.

– Но-но! – снова зацокала языком женщина. – Какая я тебя госпожа, folihan? Я Маймуна из Лыдга, – она бесцеремонно схватила меня за локоть и повела вдоль тропинки ближе к открытой площадке. Понизила голос и наклонила голову так, будто собиралась сообщить мне тайну.

– Вот что скажу, а ты послушай: я люблю гостей у себя в доме, а дорогих гостей – ещё больше. – Она отвлеклась и крикнула в сторону: – Рафа, Ханна, несите угощения, да поскорее! Всё, как мой Рени любит.

И мы обе посмотрели на неожиданно смутившегося Ренуарда.

– Это мой Рени, – с ухмылкой заспорила я, решив, что с Маймуной лучше не церемониться.

Молодой Батор хмыкнул и потёр шею.

– Сирена Эстель! – удивлённо всплеснула руками хозяйка. – Ты хорошая женщина. Давай-ка…

«Во имя Квертинда!» – раздался вновь многоголосый крик, и я замедлила шаг, пытаясь снова выглянуть за ограду, вниз.

Где-то далеко заиграла музыка.

– Что там? – не выдержала я, останавливаясь. – Сегодня ведь не День Династии?

– Торжество, – коротко ответила Маймуна.

– Преторий огласил новый указ Великого Консула и объявил выходной в честь принятия постановлений, – пояснил Ренуард. – Отец организовал гуляния по всему Батору. В том числе и на Морской площади. Народ празднует.

– Празднует? – я свела брови. – В самом деле? И каков этот новый указ?

– Да чтоб я знала, пташка! – затараторила Маймуна, перебивая Ренуарда и отмахиваясь от мошек, летящих на свет фонаря. – Я на площади давно не появлялась: с этой ужасной войной по улицам лишний раз ходить страшно – не любят теперь таххарийцев в Квертинде, kodja jes!

Я всё-таки не выдержала – поддалась любопытству. Высвободилась из крепкой хватки хозяйки, пробежала по траве до невысокого парапета, перегнулась и глянула вниз.

– Какая ты хорошая женщина, folihan! – обиженно проговорила вслед Маймуна.

Я обернулась, но только на миг – наградить её извиняющейся улыбкой. И снова устремила взгляд на открывшуюся мне картину. Внизу, у подножья, действительно была Морская площадь. Она вплотную примыкала к пристани – целый каскад ступеней вёл от причала прямиком к огромной золотой короне Квертинда. Семь её шпилей сияли в свете фонарей, бордовые стяги реяли на ветру. И вокруг гуляли, танцевали, смеялись и громко кричали люди – фигурки отсюда казались крохотными.

– Во имя Квертинда, – бездумно прошептала я в ответ на новый крик, чувствуя, как вместе с прохладным порывом до меня долетает торжественная радость целой толпы народа.

В просторной бухте море как будто светилось – месяц играл бликами на поверхности. Кажущиеся игрушечными корабли слабо покачивались на волнах. Вся южная столица, растянутая вдоль берега, утопающая в зелени и сияющая сотнями огней, отсюда была видна как на ладони. У меня перехватило дыхание: крохотный и дружелюбный Ирб, каким он мне виделся с разноцветных улиц, отсюда выглядел настоящим гигантом. От тихого городка не осталось и следа: город шумел и бурлил с невиданной энергией. У меня просто дух захватило от этой суматохи! Сердце учащенно застучало, словно мне передалось лихорадочное биение пульса развесёлых улочек. Этот праздник, устроенный Преторием, добавлял прелести и как будто делал его консулов ближе…

От нового порыва я захлопала ресницами и прижала кончики пальцев к уголкам глаз, чтобы собрать проступившие на ветру слёзы.

– История повторяется, – рядом со мной встал Ренуард, положил ладони на перила. – В прошлый раз мы так же сбежали от толпы во время праздника, так же стояли у балюстрады в Мелироанской академии и приносили друг другу клятвы быть честными. И в прошлый раз ты так же едва не выломала кусок камня. От нахлынувших чувств, не иначе.

– О, – я отдёрнула руки, обнаружив, что крепко сжимаю край парапета. – Просто это так… красиво. Твой город красив. Ты красив. Даже Маймуна. Сегодня удивительный вечер. Я так давно не видела Квертинд…

– Рад, что тебе понравилось, – без тени иронии сказал молодой Батор. – И, хоть мы давно опоздали к твоему суровому охраннику, оно того стоило. Правда же?

– Правда, – охотно согласилась я.

И, повинуясь неожиданному порыву, положила руку на плечо Ренуарда, приподнялась на носках и, выдохнув «Спасибо!», поцеловала его в уголок рта. Он удивился. На мгновение оторопел, вскинул руки, чтобы обнять, но я уже отпрянула и торопливо отбежала подальше.

Конечно, это было игрой. Той самой, что могла бы привести нас к симпатии. А дальше, быть может, к чему-то более серьёзному. И я, как мелироанская дева, действовала строго по инструкции. Безумный спектакль длиною в свидание – настоящее испытание для изученных в обители благочестия навыков.

Лаптолина говорила: мужчинам в этом смысле гораздо проще.

Они могут сделать комплимент леди, похвалив её характер и восхитившись красотой. Они могут преподнести подарок, в конце концов.

У нас, женщин, всё обстоит иначе.

В игре, которую ты ведёшь с партнёром, рано или поздно нужно проиграть. В этом-то и весь смысл: когда он достаточно измучен борьбой, когда истомился в ожидании, настаёт момент награды. О, это особое, дурманящее ощущение мужской победы – самый желанный из всех женских комплиментов. Но это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Слишком много условностей.

Довольная собой, я тихо хихикнула, будто произошедшее было забавной шуткой, и прищурилась в поисках Маймуны. Таххарийка со скоростью дикой лани улепётывала прочь от нашего уединения. Даже удивительно, как при таких габаритах эта женщина так быстро и бесшумно передвигалась. Но далеко убежать не успела: всё-таки я была неплохим охотником.

– Маймуна! – окликнула я. И явила самую обворожительную из своих улыбок: – У вас чудесный дом. Давно я не была в таком месте. Что за интересный рельеф плит?

– Кха! – только и сказала таххарийка. Нахмурилась и посмотрела мимо меня, будто спрашивая разрешения у Ренуарда.

Должно быть, молчаливое разрешение было получено, потому что она снова просияла и спешно вернулась под свет фонарей.

– Мой дворик совсем опустел после начала войны, а я потратила целое состояние, чтобы укрепить дружбу народов. Смотри, – Маймуна прошелестела подошвами по плитам и протянула ко мне руки: – А ну, иди сюда, быстро!

От грубого приказа гневным пожаром в груди взметнулся протест, и я осталась на месте.

– Иди-иди, не пугайся, не стану я на тебя нападать, дочь Квертинда! Женщины Таххарии-хан хоть и злые, но не подлые.

Я сцепила руки за спиной и обернулась. Ренуарда у парапета не оказалось. Он уже по-хозяйски развалился на подушках под навесом и рассматривал меня из-под ресниц, будто что-то задумал. Я невинно хлопнула глазами, отвернулась и шагнула навстречу Маймуне. Но спиной чувствовала, как он смотрит. И, пожалуй, это было даже приятнее, чем чувство парения, о котором молодой Батор говорил днём. Я наслаждалась его вниманием, его желанием, его смущением. Его фантазиями, может быть.

Любопытство, как и говорил Демиург, действительно способно сгубить не одну благородную леди. Но он не добавил, что флирт и романтическая игра стоят в этом ряду на особом счету. То же любопытство, только иного рода: как далеко мы можем зайти? Насколько смелым ты можешь быть в этом чувственном соревновании? Решишься ли?

– Стой там! – приказала женщина, и я резко остановилась, опустив глаза.

Под подошвами темнела плита с изображением города. Надпись гласила: «Ирб». Чуть дальше, в полушаге, красовался «Мелироан».

– Тут Квертинд, – важно проговорила хозяйка. – Там, где ты стоишь, – Батор, юг, как и положено, – она махнула рукой. – Вон там, у оградки – север с их драконьей холодностью. Шпили и колокола Лангсорда – в центре, – продолжала указывать пальцем женщина. – А вся область за бордюром – Полуостров Змеи.

– Астрайт, – прочитала я самую большую надпись.

– Была там, благородная folihan?

– Никогда, – прошептала я.

– И не надо, – закатила глаза Маймуна. – Одни болота да Чёрный Консул. Батор лучше, точно тебе говорю, – она цокнула. – А вот послушай, что я скажу: на том берегу ручейка расположилась Таххария-хан. Перейдёшь мостик – Данужский лес – и тебя встретят жёлтые горы, дальше – Кахк с его крепостью предков, шатры старейшин на западе. Таххария-хан – великая страна, памятливая, щедрая. Только я туда не хожу теперь, доски моста прогнили. Никак руки не дойдут починить. Боюсь, не выдержит меня хлипкий путь в родной край.

Она снова рассмеялась, потряхивая пышной чёрной шевелюрой.

Я осторожно прошлась прямо по карте, выдолбленной в полу: города и горы выступали над поверхностью едва ли на высоту ладони, а реки и овраги, наоборот, утопали в камне. Даже Гриффорд тут был отмечен, и я уместилась на нем носочком одной ноги. Развела руки в стороны и, пошатнувшись, снова окинула взглядом карту Квертинда. Не знаю, насколько она была верна, но выглядела просто фантастически. Надо же, как здорово!

– А я ведь я наполовину таххарийка, – решила я завоевать этим заявлением расположение хозяйки.

– Так я и смотрю, ты похожа на меня, как дочь, – круглое лицо снова расплылось в радушной улыбке, у глаз собрались морщинки. – Вот так сразу и сказала: Сирена Эстель, ты хорошая женщина, таххарийская. Будь славна пред взором предков!

– И вы… будьте.

Под быстрыми шагами заскрипел гравий – это юные девушки, такие же смуглые и черноволосые, должно быть, настоящие дочери Маймуны, несли подносы, уставленные тарелками. Они тайком бросали взгляды на расслабленного Ренуарда, а когда приблизились – и вовсе захихикали, залились краской от его шутки и принялись расставлять угощения на низком столике.

Уходить не торопились.

– Тоже невесты, – нараспев протянула Маймуна.

И я вдруг… разозлилась.

Закусила губу, сдерживая ярость и дикое, стыдное желание напасть на ни в чём не повинных девушек, навредить им, прогнать. И даже не заметила, как ноги сами собой понесли меня к столу, как я юркнула под тень навеса и устроилась напротив моего Рени. Взяла его за руку и громко напомнила:

– Ренуард, ты собирался сделать мне предложение.

Он ответил долгим насмешливым взглядом. Кажется, даже шум океана затих в эту минуту.

Девушки тут же ретировались.

Привычная ухмылка искривила мои губы. Всё-таки хорошо иногда продемонстрировать власть и особое положение.

– Предлагаю поужинать, – ушёл от ответа польщённый Рени, но я не была против.

От запахов еды скрутило живот – я вдруг поняла, что безумно голодна. А еды было так много, что хватило бы на всех мелироанских дев и их служанок, а не только на нас двоих. Ароматное блюдо с крупными кусками мяса, сушёными фруктами и специями исходило паром в свете канделябра. Три вида лепёшек красовались румяными боками, и в середине каждой соблазнительно таяли кусочки масла. На деревянной доске громоздились куски сыра, финики, тёмный виноград и орехи. Запечённая рыба, утиные ножки с румяной корочкой, колбаски, маленькие пирожки на расписном глиняном блюде стояли вперемешку с соусами и подливками. И, конечно, здесь были рисовые шарики – особое южное лакомство простых жителей Батора.

Сглотнув слюну, я с жадностью проследила, как Ренуард наливает нам домашнего лимонада из клубники с лимоном. А затем – вина. Конечно, без баторского вина не обходился ни один ужин.

Я потёрла ладони, сделала глоток и уже хотела приступить к еде, но, осмотревшись, не нашла приборы. Среди всего этого горячего, ароматного, сочного и аппетитного не обнаружилось даже крохотной вилки. Правила сервировки были вопиюще нарушены. Лаптолина бы пришла в ледяную ярость.

– В Таххарии-хан едят руками, – заметил моё недоумение Ренуард.

И показал пример: разорвал пополам одну из лепешек и откусил. Другую половину протянул мне. Я растерялась.

– Таххариец кормит свою невесту в знак уважения и заботы, – пояснил молодой Батор. – А она принимает угощение покорно и смиренно, как и положено будущей жене. Это старые варварские обычаи, которые до сих пор соблюдаются, – он шутливо свёл брови и, сделав суровое лицо, приказал: – Ешь, женщина!

Я усмехнулась и приняла угощение, хищно вгрызлась в румяный бок под испытующим взглядом Ренуарда. Он остался доволен и сразу же принялся за мясо, на этот раз не предлагая мне часть своего ужина.

– Расскажешь что-нибудь, что не рассказывала никому? – спросил он, аккуратно поддевая кусок и отправляя в рот.

Я уже успела попробовать рыбу и рисовый шарик с начинкой.

– Например? – пожала я плечами, увлекшись едой.

От пряного вкуса хотелось мурчать: домашняя стряпня Маймуны была умопомрачительно вкусной. Сочной, немного острой, насыщенной. Какое разительное отличие от лёгких, крохотных закусок в Мелироанской академии!

– Например, о своих родителях, – как бы невзначай бросил Ренуард.

Я осторожно вытерла пальцы о холщовую салфетку. Прищурилась.

Наверное, в этот момент стоило бы смутиться. Или оскорбиться, разглядев ехидный намёк на мою дурную наследственность. Но я уже давно чувствовала себя удивительно независимой от фамилии Горст. Быть может, сыграла роль смена личности или я просто наконец поняла, что преступление Тезарии никаким образом со мной не связано. Даже если другие с этим не соглашались.

– Ты, наверное, слышал, что моя мать…

– Об отце, – перебил молодой Батор. – Расскажи о нём. Ты любила его?

Неожиданно. Слишком интимно и лично. Это не вписывалось в нашу чувственную игру и кокетливое соревнование.

Жизнь в Фарелби почти стёрлась из памяти, заменилась тяжёлыми потерями, новыми впечатлениями, пережитыми изменениями во мне самой и в Квертинде, но… да. Я любила отца.

– Пожалуй, – улыбнулась я воспоминаниям и уставилась перед собой. Глотнула вина. – Вряд ли нас можно было назвать самыми близкими людьми в мире, но он заботился обо мне. Посмеивался в усы от детских рассуждений и всегда прощал хулиганские выходки. Втайне даже гордился. Хоть и был несчастен без матери – он так и не смог этого скрыть. Кажется, только теперь я это понимаю. Но он научил меня ловить рыбу, охотиться и никогда не отчаиваться. Говорил, что человечность – величайшая из магий…

Я замолчала и задумалась, глядя на океан. Внизу, на площади, всё ещё играла музыка. Народ расходился. Вдоль берега бродили силуэты влюблённых пар, подсвеченных лунным сиянием. Прозрачный месяц плыл над ночной прохладой, отражаясь на морской глади. Огромный залив не шёл ни в какое сравнение с озером Фарелби, но здесь, возле воды, в далёком таххарийском дворике, я чувствовала себя как дома. Спокойно. Даже как-то… безмятежно.

– Должно быть, тебе очень одиноко, – Батор отправил в рот виноградину.

– Нет, – ответила я после короткого раздумья. – У меня есть моя банда. Подруги. Сёстры.

– Если ты говоришь о мелироанских девах, то призываю тебя поостеречься и не открывать перед ними душу. Они тоже своего рода чудовища. То, что с ними делает Лаптолина, – красиво и жутко одновременно. Нет, не спорь со мной! – он поднял ладонь. – Понимаю, что изнутри, из самой академии, тебе сложно это заметить. Лучше расскажи о своей банде.

Ренуард наелся и теперь свободно раскинулся среди вороха подушек.

Как он и попросил, я не стала спорить. Только улыбнулась, снова приложилась к бокалу, поболтала вино в нём. Перед глазами тут же встали картины из тех времён, когда Юна Горст не сидела на подушках в роскоши южной ночи, а топтала грязь Галиофских утёсов. Сколько всего я могла бы рассказать о банде изгоев! Но сейчас почему-то в мыслях возник самый дурацкий, нелепый и ничего не означающий вечер.

– Банда изгоев – мои близкие друзья. Монтгомери Лоза, Куиджи Лампадарио и… Нед Комдор. Энедин, – я запнулась, пару раз хлопнула глазами, но решила не рассказывать о том, что Аспид погиб. Не хотелось портить вечер грустными историями. – Ты ведь должен знать Куиджи Лампадарио! – неожиданно осенило меня. – Он тоже сын консула!

Ренуард согласно кивнул, но ничего не сказал. Тогда я подалась вперёд и понизила голос:

– Однажды моя банда весь выходной провела в храме рудвиков. – Он вопросительно приподнял бровь, но я не стала пояснять, а продолжила: – Нед принёс целую бочку полыньего шторма и поставил условие, что это станет нашим обедом и ужином. Полыний шторм – это, знаешь, – я улыбнулась воспоминаниям, – национальный напиток северян. Просто жидкое пламя! От него голову сносит только так.

– И они в самом деле не пили ничего, кроме алкоголя? – молодой Батор внимательно проследил, как я делаю глоток вина.

– Даже не ели ничего, кроме буханки чёрствого хлеба. Одной на всех. Куиджи, помню, вырубился на клавесине…

– И тебе пришлось приводить всех в чувства? – развеселился Ренуард.

– Я вырубилась второй, – усмехнулась я. – Ничего не помню.

– То есть ты закрылась с тремя мужчинами и напилась? – он искренне удивился, даже как-то… напрягся.

– Эй! – весело возмутилась я. – Это совсем не то, что ты думаешь! Банда изгоев – мои друзья. Такие же бойцы, как и я!

– Сейчас ты не похожа на бойца, – резонно заметил Батор.

– Да, – я рассеянно нашарила миинх в волосах – единственное напоминание об убийце Юне Горст. И вдруг поняла, что совсем не расстроилась этому факту. – Да, пожалуй, не похожа.

– Главное, не рассказывай это Првленской, – взмахнул руками мой собеседник. – Уж поверь, она непременно увидит в этом угрозу своей идеальной священной обители благородства.

Он тоже глотнул вина. Поставил бокал и покрутил его, посмотрел на океан.

– Странно, что ты так не любишь Лаптолину, – заметила я.

На свет прилетели мошки, и я махнула ладонью, отгоняя их.

– Почему? – перевёл на меня заинтересованный взгляд Ренуард.

– Она учит нас оболванивать мужчин им же во благо. А ты похож на болвана.

Я очаровательно улыбнулась. Ренуард не засмеялся.

– Юна, – он облокотился о стол, сцепил руки в замок. – Ты в самом деле назвала меня болваном?

– Нет же, – я выдержала его взгляд. – Я сказала, что ты похож на болвана. Так легко веришь всему, что я говорю.

– Знаешь, что? – вроде бы оскорбился он, но тут же изменился в лице – стал игривым и насмешливым. – Ты права. Я болван. Поверь, ещё какой. Сижу здесь с тобой, вместо того чтобы напиваться в таверне до поросячьего визга. Или кутить в борделе с красотками. И как я посмел променять выпивку и шлюх на общество мелироанской девы? О, это ужасное, отвратительное… развитие! Надеюсь, я не лишусь магии под действием прогресса личности под названием Юна Горст.

Я расхохоталась и осушила бокал. Отломила кусочек сыра. Мне нравилась эта особая дерзость, этот вызов в его и моих словах, эта игривая беседа.

– Похвальная самоирония, но не стоит шутить на тему магии, – погрозила я ему пальцем.

– Почему? – спросил Ренуард. – Это оскорбляет твою позицию верноподданной?

– У меня когда-то не было магии.

– Совсем? – вроде бы не поверил он.

– Совсем, – охотно подтвердила я. – Абсолютно. Тотально. Пустой детерминант.

– О-о-о, – понятливо прищурился Батор. – Кажется, кто-то напился.

– Да нет же! – возмутилась я. – Это чистая правда. Когда я впервые коснулась детерминанта, он был пустым.

– Прямо как твой бокал, – пошутил Ренуард и плеснул мне ещё вина. Кажется, он мне так и не поверил. – Может, глубоко-глубоко в душе ты тоже тимберийка, как и я?

– Ты же слышал, я таххарийка, – без запинки выдала я и отсалютовала бокалом.

Я и в самом деле немного напилась. Голова кружилась, губы то и дело сами собой разъезжались в улыбке, а мысли отказывались выстраиваться в стройный ряд. В полутьме, в приятной прохладе, под журчание ручейка, кваканье лягушек и шелест листьев всё казалось таким прелестным, мирным и естественным. Дворик Маймуны обернулся вдруг новым краем земли, где можно было спрятаться от самой жизни. Не позволяя воспоминаниям завладеть мыслями, я откинулась на подушках – собрала вокруг себя их не менее десятка! – соорудила пёстрое ложе и выставила бедро так, как делали соблазнительные женщины с иллюстраций таххарийских сказок.

Ренуард неверяще поднял бровь. Бутылка застыла над его бокалом, как будто от меня зависело, польётся ли из её горлышка вино.

– Тезария Горст, моя мать, была таххарийкой, – пояснила я, поглаживая мягкий атлас подушки. – Так что, выходит, я наполовину таххарийка. Не на самую лучшую…

– Это как посмотреть, – он всё-таки налил себе вина и выпил. – Я обожаю в тебе эту дикую, варварскую воинственность. Хотя вроде бы не должен, да? – короткая усмешка прервала его речь только на секунду. – Но ты и сама в себе это любишь, признайся. Горячность. Страсть. Стремление к вечной победе.

– Когда ты так говоришь, я начинаю верить, что и правда хороша, – поправила я бархотку и тряхнула волосами. – Чрезмерное самолюбие вредит мелироанской деве. Это порок.

– О, меньший, чем другие, – промурлыкал Ренуард. – Тебе он идёт. И я рад, что тебя всё-таки не увезли в Таххарию-хан. Скажи, таххарийка, ты ни разу об этом не сожалела?.. О том, что случилось в тот вечер?

Налетел лёгкий ветерок, и влажная кожа тут же покрылась мурашками. Я сжала зубы. В невинном, вроде бы шутливом вопросе таилось нечто большее, чем беседа о путешествиях. И даже нечто большее, чем напоминание о хьёль-амире. Ренуард Батор смотрел неотрывно, серьёзно, как будто ждал и боялся моей реакции. Он не спрашивал о моих сожалениях относительно поездки. Он спрашивал о том, жалею ли я о поступке ментора. Наверняка слышал, что говорили обо мне и Кирмосе. Или даже читал жёлтые листовки.

Но я не собиралась позволять ему подобраться к этой теме.

– Конечно, сожалела! Но я могу отправиться в Таххарию-хан хоть прямо сейчас! – весело заявила я, наигранно рассмеялась и поднялась.

В глазах потемнело от выпитого, и я пошатнулась. Поймала равновесие, остановила кинувшегося было мне на помощь Ренуарда, подмигнула ему и направилась прямиком к небольшому ручейку, обозначавшему на карте Данужский лес. Он в самом деле походил на лес: берег порос камышом, осокой и тростником. Темнеющий в зарослях мост выглядел плохо – трухлявый, местами прогнивший, с натянутыми тросами вместо крепких кованых перил. Но сейчас мне было наплевать на возможные проблемы.

– Ты же не собираешься на тот берег? Это небезопасно, – донеслось мне в спину.

Я оглянулась на Ренуарда – тот сидел в задумчивости, сложив руки на груди. Казался обиженным и оскорблённым.

Я снова оценила предстоящий путь. Прогулка по мосту выглядела, как отличная возможность избежать неудобных расспросов и перевести всё в шутку. Но, в то же время, придуманный побег в Таххарию-хан грозил окончиться полным провалом. Причём, в буквальном смысле.

– Я смеюсь в лицо опасности, – ответила я и повторила для убедительности: – Смеюсь в лицо опасности!

Теперь это утверждение вряд ли можно было бы назвать правдой. Но зато правдой было то, что к грядущей опасности – оказаться в заросшем ручье – я была готова куда больше, чем погрузиться в разговоры о своём менторе.

– Что ж, – пробубнила я себе под нос, – будем благодарны предкам… или как там?