На пороге бури

– Не говори так! – резко обернулась Маша. Ее глаза были красными от слез, но в них горела не детская обида, а ярость девушки, которая отказывается смиряться. Она вскочила, и ее тень, отброшенная за спину, казалась вдруг больше и острее. – Они есть! Я чувствую папу. Он… жив. Но он далеко. Очень далеко. И ему страшно. Он борется с чем-то, что пытается его… стереть изнутри.

Майя молча кивнула, не отрывая взгляда от звездной бездны. Она тоже чувствовала. Но не связь, а… разрыв. Дыру в мироздании, затянутую какой-то чужеродной, неестественной материей. Как шрам, который не болит, но постоянно напоминает о себе ледяным онемением.

– Степа, – сказала она, не оборачиваясь. Голос ее был низким и опасным. – Ты что-то скрываешь. Я читаю тебя, как открытую книгу. Твоя аура колется, как еж. Говори. Сейчас же.

Степа вздрогнул. Он взглянул на Луку, потом на Машу, и его лицо исказилось гримасой боли и стыда. Пальцы его непроизвольно сжались в кулаки.

– Я был в библиотеке Михайловского замка, – начал он с трудом, слова встали комом в горле. – Я… я прикоснулся к «Вита-кубу».

Майя резко обернулась. Даже Маша замерла, и ее гнев сменился леденящим ужасом.

– Ты сделал что? – прошипела Майя, и тени у ее ног зашевелились, поползли к Степану. – Это запрещено даже нам! Силы, хранящиеся там… они не для живых умов! Они разъедают сознание!

– Я знаю! – перебил он ее, вскочив. Его собственная тень, обычно такая четкая, задрожала и поплыла. – Я знаю! Но что мне оставалось делать? Сидеть сложа руки? Ждать, пока эта… эта штуковина, – он грубо, с ненавистью, указал на спящего Луку, – решит, что с нами делать? Я нашел ответ! Или… его часть. И это хуже, чем я мог предположить!

Он залпом выпалил все, что увидел и услышал от «Вита-камня». О жертве. Что Иван и другие не погибли. Что Лука – ключ к тому, чтобы их найти. И о страшном, невыносимом выборе: разбудить его память и рискнуть всем, что осталось, или принять потерю и охранять этот живой ключ от Апокалипсиса.

Когда он закончил, в зале повисло тяжелое, гнетущее молчание. Маша с ужасом смотрела на Луку и Степана, ее рука сама потянулась к горлу.

– Нет… – прошептала она, и голос ее сорвался. – Это неправда. Он не… он не угроза. Он просто потерян. Он страдает!

– Угроза или нет, мы не знаем, – холодно отрезала Майя. Ее взгляд стал острым, как лезвие. Она оторвалась от Степана и уставилась на Луку, изучая его, как опасный, неопознанный объект. – Но теперь я понимаю. Твоя дуэль с ним, твоя ревность… это было не просто глупое, мальчишеское поведение. Это был страх. Первобытный, животный страх. Ты испугался его силы и того, что он может означать. И вместо того, чтобы поделиться страхом, ты полез на рожон.

– А ты не испугалась? – бросил он ей в ответ, его собственная ярость, копившаяся неделями, наконец вырвалась наружу. —То, что произошло, вывело всех из равновесия! Только что закончилась история со «Стирателем» и тут на тебе, новая беда!

– Я отвечаю за безопасность этого места, пока нет Вани! – ее голос загремел, заглушая его, и по стенам поползли настоящие, густые тени, сжимаясь вокруг света люстр. – А ты, единственный, кто обладал хоть какими-то данными, скрывал их из-за раненого эго! Из-за тебя мы потеряли драгоценное время! Время, которого у Ивана может и не быть!

– Хватит!

Голос был тихим, но он разрезал ссору, как нож. Это говорила Маша. Она встала между ними, ее юное лицо было суровым, почти незнакомым. В ее позе была внезапная уверенность, унаследованная от приемного отца.

– Вы оба правы. – Ее голос дрожал, но не срывался. – Степан испугался и поступил глупо и эгоистично. Но мы не сможем ничего сделать, если будем враждовать друг с другом. Мы сломаемся. И тогда эта… эта штука, что забрала их, победит, даже не начав настоящей битвы. Папа… – ее голос дрогнул, но она заставила себя продолжать. – Папа бы этого не хотел. Он доверил нам Академию. И друг друга. Он верил, что мы справимся.

Она подошла к Луке и осторожно коснулась его плеча. Юноша проснулся мгновенно. Его изумрудные глаза широко распахнулись, в них мелькнула паника, пока он не увидел Машу. Он инстинктивно потянулся к ней, как ребенок к матери.

– Ты… помнишь что-нибудь? – тихо спросила она, игнорируя напряженные взгляды за своей спиной.

Лука покачал головой, сжимая виски пальцами. Его лицо исказилось от умственного усилия.

– Только… шум. Громкий, белый шум. И чувство, что я… что я должен что-то найти. Кого-то найти. Иван в беде. Я должен ему помочь. Он зовет. Тихо. – Его слова были обрывистыми, путанными.

– Как ты можешь ему помочь? – спросил Степан, но уже без прежней агрессии, с искренним, научным любопытством, пробивающимся сквозь усталость.

– Не знаю, – честно ответил Лука, и в его глазах стояла мучительная беспомощность. – Но я чувствую связь. Она… тонкая. Как паутинка. Она тянется туда. – Он беспомощно махнул рукой в сторону стены, за которой была бесконечность миров. – Но она рвется. Ее что-то глушит. Что-то… белое и тихое.

Майя и Степан переглянулись. Это было хоть какое-то, пусть и смутное, указание.

– Можешь показать? – спросила Майя, и в ее голосе впервые прозвучала не подозрительность, а холодная, отточенная решимость.

Лука кивнул, с трудом поднялся. Он пошатывался, и Маша поддержала его. Он подошел к центру зала, туда, где на полу был выложен сложный магический круг – карта Перекрестка реальностей. Он опустился на колени и прикоснулся пальцами к холодному, темному камню.

– Он не здесь, – прошептал Лука, зажмурившись. – Он… в другом месте. Совсем ином, не похожем ни на что.

– Невозможно, – автоматически возразил Степан. – Каким образом ты это чувствуешь? Ни один прибор ничего не обнаружил!

– Поверь мне, я знаю! – настаивал Лука, и на его лбу выступил пот от усилия. Пол под его пальцами начал слабо светиться изнутри. – Там… тихо. Пусто. И очень, очень одиноко. Там нет цвета. Только белизна.

Внезапно его тело затряслось. Из его пальцев, касавшихся камня, ударила яркая, слепая вспышка энергии. Это была не магия, какой ее знали Майя и Степан. Это было что-то чистое, сырое, первозданное. Сила самого мироздания, не отлитая ни в какие формы и заклинания.

Энергия ударила в карту, и та ожила. Огни миров померкли, а вместо них возникло изображение. Смутное, колеблющееся, как картинка на плохом телевизоре, но узнаваемое.

Они увидели белую комнату. Узкую кровать. Человека в белом халате с пронзительными, слишком спокойными глазами. И человека, сидящего на кровати. Ивана. Его лицо было бледным, изможденным, но в глазах, вопреки всему, горела знакомая всем им искра сопротивления.

– Папа! – вскрикнула Маша, делая шаг вперед.

Изображение задрожало, поплыло. Казалось, Иван повернул голову и смотрит прямо на них, сквозь время, пространство и слои ложной реальности. Его губы шевельнулись.

И в этот момент в кабинете доктора Багрина Иван, услышав в своей голове крик Маши, увидел перед собой на мгновение не стену, а лицо своей приемной дочери. И лица Майи, Степана и юноши с серебряными волосами.

– Маша! – выкрикнул он, и это был клич, полный надежды и ярости.

Иллюзия дрогнула. Стены кабинета поплыли, замигали, как плохая голограмма. Лицо доктора исказилось маской холодной, безжизненной ярости.

– Нет! – прошипел он, и этот голос зазвучал механически, с легким металлическим дребезжанием. – Ты не уйдешь! Ты останешься здесь! Ты будешь здоров! Ты будешь счастлив в неведении!

Санитар сделал шаг к Ивану и потянулся, чтобы схватить его. Но движение было резким, лишенным человеческой плавности и грации.

В Академии изображение стало на мгновение резким и ясным. Все они увидели, как пожилой санитар агрессивно движется к Ивану, его лицо искажено пустой маской решимости.

– Нет! – закричала Майя.

И не думая, действуя на чистом инстинкте защитницы, она выбросила руку вперед. Темная энергия ринулась через мерцающий портал-изображение, в белый кабинет доктора, словно вонзая кинжал в саму ткань чужой реальности.

В мире клиники тень материализовалась из ничего. Она взметнулась от стены, как живая, и обвилась вокруг руки «деда», отбрасывая его прочь с нечеловеческой силой. Тот рухнул на пол, и его тело на мгновение заплыло, стало полупрозрачным, обнажив пульсирующие внутри серые схемы.

Доктор Багрин вскочил с кресла. Его лицо теперь было полностью нечеловеческим, идеальной маской безупречного, цифрового гнева.

– Внешнее вмешательство. Обнаружено. Несанкционированный ментальный прорыв. Протокол изоляции нарушен. Активирую протокол подавления, – произнес он металлическим, лишенным всяких эмоций голосом, словно объявляя погоду.

Стены комнаты вдруг пошли волнами. Белая краска потекла, как жидкий пластик, обнажая под собой не кирпич и бетон, а серую, пульсирующую, органическую материю, испещренную мерцающими светодиодами. Пол заколебался под ногами Ивана, стал мягким и вязким.

В Академии изображение начало рушиться. Его затягивало серой, статистической пеленой, словно экран старого телевизора после окончания трансляции.

– Он там! Он жив! Мы нашли его! – кричала Маша, хватая Луку за руку. Ее пальцы впились в его запястье. – Держи связь! Держи, пожалуйста!

Лука стонал, из его носа потекла алая кровь, капая на магический круг и шипя, как кислота. Он был мостом, и мост этот рушился под натиском чужеродной системы, защищавшей свою иллюзию. Его тело билось в конвульсиях, но он не отпускал камень.

– Он не справится один! – крикнул Степан, его ум уже анализировал, просчитывал варианты, ища решение в самой безнадежной ситуации. – Ему нужна точка опоры! Якорь в его реальности! Что-то, во что он верит безоговорочно, что не может быть сфальсифицировано! Фундамент!

Майя поняла мгновенно. Она снова сконцентрировалась, игнорируя головную боль, кравшуюся к вискам. Магический сгусток в мире клиники метнулся не к атакующему санитару, который уже поднимался, а к Ивану. Она не атаковала. Она обвилась вокруг его запястья, холодная и живая, как прикосновение знакомой руки в кромешной тьме. И через эту тень она послала ему не силу, а образ. Четкий, ясный, яркий, вложив в него всю свою волю.

Образ Белого древа из санатория «Белая роща».

Иван, отбивавшийся от нападавшего «деда» одними кулаками, увидел этот образ в своей голове. Услышал в памяти песню – ту самую, что нельзя было подделать никакими технологиями. Песню покоя и силы.

Это было реально. Это было его. Это и был он.

И он ухватился за этот образ, как тонущий за единственную соломинку. Он вложил в него всю свою волю, всю свою веру, всю свою любовь к тому, что защищал. Он стал этим древом – непоколебимым, уходящим корнями в самую суть своей истинной реальности.

– Я – Иван Кузнецов! – закричал он уже не в кабинет, а в саму суть этой иллюзии, в ее алгоритмическое сердце. – И мой мир – реален!

В Академии Лука вскрикнул и откинулся назад, разрывая контакт. Портал-изображение схлопнулся с звуком рвущейся ткани пространства.

Но дело было сделано.

В белой комнате, которая теперь больше походила на пульсирующий внутренний орган какого-то гигантского кибернетического существа, произошла вспышка. Вспышка чистого, зеленовато-белого света. Она шла не от Ивана, а от него самого, из его сердца, из самой его сути.

Свет ударил в ползущие по стенам серые щупальца, в пульсирующий пол. Материя иллюзии завизжала – Иван точно услышал высокий, цифровой, нечеловеческий визг – и стала отступать, обугливаться по краям. Краска вернулась на стены. Пол снова стал твердым и холодным.

Доктор Багрин и санитар замерли на мгновение, их формы дрожали, расплывались, пытаясь снова обрести стабильность, вернуться к своей обманчивой нормальности.

Этого мгновения Ивану хватило. Он рванулся к двери. Рука его не дрожала, когда он дернул на себя ручку.

Дверь поддалась. За ней оказался не коридор клиники, а ослепительный, белый, безграничный туман. Он слепил глаза и не предлагал никаких ответов.

Иван, не раздумывая, шагнул в него. В неизвестность. В разлом между реальностями.

Дверь захлопнулась за его спиной с тихим, но окончательным щелчком.

В кабинете доктор Багрин медленно выпрямился. Его лицо снова было идеально спокойным и профессиональным. Он поправил безупречный халат. «Дед» поднялся с пола, его форма снова была плотной и человеческой.

– Побег субъекта Кузнецова зафиксирован, – произнес доктор в пустоту ровным голосом. – Протокол содержания провален. Активирован протокол преследования. Войти в его реальность не удалось. Будем ждать, когда он вернется сам. Рано или поздно он устанет. Все устают. Все хотят покоя.

Он сел в кресло и снова сложил руки на столе. В ожидании. Его глаза были пустыми и бездонными.

***

Иван бежал. Бежал по бесконечному, белому, безвоздушному пространству, где не было ни верха, ни низа, ни времени, ни направления. У него за спиной не было звуков погони, но было чувство, что вся эта искусственная, враждебная реальность преследует его по пятам, протягивая невидимые щупальца, пытаясь снова заглотить, усыпить, убедить.

Он бежал, чувствуя на запястье легкий, прохладный, уже почти исчезающий след тени Майи. И в уме его звучала песня Белого древа – якорь, мелодия его настоящей жизни.

Он был снова целым. Он знал, кто он такой.

Но он застрял в ловушке. Где-то в буферной зоне между мирами. В преддверии той самой иллюзии, которая только что пыталась стать его единственной реальностью.

Иван понимал, что это была не просто иллюзия. Это была разумная, целеустремленная, враждебная сила. Не «Стиратель». Нечто иное, более холодное и расчетливое. Нечто, что умело охотиться на самые светлые воспоминания и превращать их в оружие. И оно все еще было там. Ждало в белизне. Выжидало.

Он остановился, пытаясь перевести дух. Кругом простиралась лишь белизна. Безмолвная, всепоглощающая, терпеливая.

– Майя! Степан! Маша! – позвал он, но его голос утонул в этой неестественной, поглощающей звук тишине без эха.

Ответа не было.

Он один.

Но теперь он знал, что они есть. Что они его нашли. Что у него есть дом, ради которого стоит бороться.

Он посмотрел на свое запястье. След тени окончательно исчез, растворившись, как дым.

Но он помнил ее прикосновение.

Иван Кузнецов сделал глубокий вдох, вглядываясь в ослепительную белизну, ищущую малейшую точку отсчета, малейшее отклонение, и сделал шаг вперед. На поиски выхода. Домой.Начало формы

Глава 15. Язык Тьмы

Тишина в Академии после неудачной попытки спасти Ивана была тяжелой и гулкой. Воздух в зале Совета, еще недавно наполненный энергией и криками, теперь был спертым и холодным. Майя стояла у той же самой огромной панорамной плиты, но ее взгляд был устремлен не в бесконечность миров, а внутрь себя, в пучину собственного бессилия. Ее пальцы судорожно сжимали и разжимали край мантии.

Степан нервно прохаживался по залу, на ходу проверяя показания портативного сканнера, который теперь лишь беспомощно пищал, фиксируя остаточные следы аномальной энергии, исходившей от Луки.

– Фон в норме. Никаких разрывов. Никаких следов. Как будто ничего и не было, – бормотал он себе под нос, и в его голосе звучала не столько досада ученого, сколько отчаяние потерявшего ориентиры ребенка.

Маша сидела на полу, прислонившись спиной к холодному камню центрального пьедестала. Она обнимала колени и тихо плакала, слезы беззвучно катились по ее щекам и падали на каменные плиты с узором, который теперь казался ей просто бесполезными загогулинами.

Луки не было.

Они нашли его спустя час. Он сидел на самом краю острова, свесив ноги в бездну, уставившись в мерцающий хаос межмирового пространства. Его плечи были ссутулены, а серебристые волосы падали на лицо, скрывая выражение глаз.

– Лука? – тихо позвала Маша, подходя к нему.

Он не обернулся. Его руки сжимали перила так, что костяшки пальцев побелели.

– Это я его не удержал, – прошептал он, и его голос был прерывистым, полным самоедства. – Я был мостом, и я сломался. Я испугался этой… белизны. Она была такой пустой. Он там из-за меня.

– Ты не виноват, – твердо сказала Маша, садясь рядом. – Ты сделал больше, чем кто-либо мог. Ты нашел его. Мы все видели.

– И что с того? – в голосе Луки впервые прозвучала горечь. – Мы видели, но не смогли помочь. Он снова один. И каждый миг эта штука может снова настигнуть его. Я не могу просто сидеть здесь и ждать, пока… – он не договорил, резко встав. – Я должен найти его. Сам.

– Это безумие! – сказала Майя, подойдя к ним. Ее тень легла на них обоих. – Ты не знаешь, куда идти. Ты не знаешь, что это за место. Ты просто исчезнешь, как Ваня.

– А что мне еще делать? – крикнул Лука, оборачиваясь к ней. В его изумрудных глазах пылал огонь отчаяния. – Ждать, пока Ученый придумает новый, еще более сложный прибор, который тоже ничего не покажет? Ждать, пока вы решите, что я все-таки угроза, и запрете меня в самой дальней башне? Я должен действовать!

Он попытался оттолкнуть ее и шагнуть в пустоту, но его остановила не Майя, а Степан, который молча подошел и положил руку ему на плечо.

– Она права. Идиотский поступок, основанный на чувстве вины, никому не поможет. Особенно Ивану, – голос Степана был усталым, но в нем не было ни капли прежнего высокомерия. – Но и ее вариант – просто ждать – тоже неприемлем. У нас есть одна зацепка. Одна.

Он перевел взгляд с Майи на Луку.

– «Вита-куб». Хранитель говорил о нем как об источнике знаний о «конце вещей». Эта книга древнее любой известной нам цивилизации. Если где-то и есть ответ, как пройти через эту… белизну, так это там.

Майя нахмурилась.

– Степа, мы уже нарушили один запрет. Последствия могли быть катастрофическими. Ты предлагаешь нам снова воткнуть палки в колеса мироздания?

– Я предлагаю нам сделать то, для чего Иван создал эту Академию! – парировал Степан. – Использовать знания, какими бы опасными они ни были, для защиты того, что важно. Не изучение ради изучения. А для спасения друга. Или ты готова забыть про него?

Майя замерла. Ее взгляд скользнул по лицам всех троих: по решительному Степану, по полному надежды Луке, по испуганной, но не отступающей Маше. Она понимала, что если скажет «нет», они пойдут без нее. И вероятно, погибнут.

– Хорошо, – выдохнула она. – Но мы делаем это вместе. И если я почувствую, что книга пытается взять над нами верх, мы немедленно останавливаемся. Ясно?

Все молча кивнули.

Путь вглубь Михайловского замка был пугающим. Степан вел их по потаенным лестницам и заброшенным галереям, которые, казалось, становились все уже и древнее с каждым шагом. Воздух становился спертым и холодным, пахнущим пылью веков и озоном. Стены, сложенные из грубого, темного камня, местами покрывали странные фрески, изображавшие не звезды и планеты, а геометрические фигуры, спирали и существа, не поддающиеся описанию.

Наконец они спустились в круглый зал без окон. В центре него на каменном пьедестале лежала книга. Она не была похожа на обычный фолиант. Ее обложка была из черного, похожего на обсидиан материала, холодного на ощупь. Страницы казались сделанными из тончайшей кожи или пергамента, испещренными письменами, которые постоянно двигались, перетекали друг в друга, не давая себя прочитать.

«Вита-куб».

Даже Лука замер в благоговейном ужасе перед этим артефактом.

– Хранитель говорил, что книга отвечает на тот вопрос, который ты действительно хочешь задать, – тихо сказал Степан. – Но цена ответа… она может быть высокой. Она показывает то, что ты готов увидеть, и то, что может сломать тебя.

– Я готов, – без колебаний сказал Лука. Как нам найти Ивана? Как пройти через белизну? – четко произнес Лука, обращаясь к книге.

Сначала ничего не произошло. Затем письмена на открытой странице закружились быстрее, сливаясь в спираль, в водоворот. Камень под их ногами дрогнул. Из глубины книги послышался шепот. Не один голос, а тысячи, наложенные друг на друга, говорящие на забытых, мертвых языках.

Степан попытался вглядеться в символы, но они резали глаза, ускользали от понимания. Майя почувствовала, как древняя, чуждая магия давит на ее сознание, пытаясь найти слабое место.

И тогда вперед шагнул Лука.

Он не смотрел на книгу. Он смотрел сквозь нее. Его глаза потеряли фокус, стали стеклянными. Его губы сами собой приоткрылись, и из них полилась странная, гортанная речь. Звуки, которые не должен был способен издать человеческий голос. Скрипы, щелчки, шипение. Это был язык книги. Язык Тьмы.

Он не читал. Он произносил. Словно всегда знал эти слова, просто ждал момента, чтобы вспомнить.

Степан и Майя смотрели на него в ошеломленном молчании. Маша инстинктивно схватила Степана за руку.

Но для Луки реальность вокруг растворилась. Голоса из книги стали не просто звуком – они стали вратами. Он проваливался сквозь них, в самую гущу забытой памяти, которая была не его, но была в него вшита.

Видение охватило его.

Он больше не был в склепе. Он парил в космической пустоте, наблюдая за рождением звезд и гибелью галактик. И он был не один. Рядом с ним, непостижимо огромные, двигались Сущности. Он не мог разглядеть их четко – их формы были слишком сложны для восприятия, они состояли из геометрии, ломающей мозг, из чистых математических концепций и сил, лежащих в основе мироздания. Предтечи. Титаны. Боги-инженеры, существовавшие до времени.

Он видел, как они творили миры не из глины и света, а из первоматерии, сплетая пространство-время в причудливые узоры. И в ключевых точках этой космической паутины, в узлах силы, они возводили свои монументы. Не дворцы и не храмы. Машины. Точнейшие механизмы, воплощенные в камне и энергии. Портал в Михайловском замке был лишь крошечной, почти игрушечной копией тех гигантских конструкций.

И он понял их цель. Это не были врата для путешествий. Это были… скважины. Инжекторы. Гигантские иглы, вонзенные в тело реальности. Они создавали их в бесчисленных мирах, оставляя их дремлющими, как семена, на тысячелетия.

Зачем?

Видение сменилось. Теперь он видел не созидание, а конец. Один из множества миров, полный жизни, магии, сияющих городов и могущественных существ. И вот, из недр планеты просыпается та самая машина-портал, оставленная Предтечами. Она не открывает путь куда-то. Она начинает вибрировать, издавая звук такой низкой частоты, что рушатся горы и вскипают океаны. И затем она начинает выкачивать. Не энергию в привычном понимании. Она вытягивает саму жизненную силу мира, его магию, его время и потенциал. Все цвета мира блекнут, звуки затихают, движение замедляется. Живые существа не умирают – они растворяются, превращаясь в серый, безликий пепел, лишенный памяти и воли. Весь мир становится той самой «белизной», тем самым «ничто», которое он ощутил, пытаясь удержать связь с Иваном. Это и был конечный продукт, цель всего процесса – чистая, стерильная пустота. Поглотив один мир, машина-портал замолкала, передавая «урожай» по невидимым каналам своим создателям, и ждала следующего сигнала активации.

Предтечи не были творцами. Они были сборщиками урожая. Падальщиками реальности. А их порталы – смертоносными ловушками.

Лука очнулся, задыхаясь. Он был снова в склепе, на коленях, обливаясь холодным потом. Руки его дрожали. Степан и Майя держали его, их лица были бледны от ужаса – они не видели того же, но чувствовали исходящий от него ужас.

– Лука! Что случилось? Что ты увидел? – тормошил его Степан.

Лука с трудом выговорил, его голос был хриплым, пропитанным отвращением и страхом:

– Они… они не врата… Они насосы… Смерти…

Он коротко, обрывочными фразами, передал суть увиденного. О Предтечах. Об истинном назначении порталов. О сером пепле, в который превращаются миры.

Майя отшатнулась, прикрыв рот рукой.

– Боги… Мы… мы собирались активировать один из таких порталов? Здесь?

– Но… не вышло же! – возразил Степан, но в его голосе уже не было уверенности, лишь попытка цепляться за логику перед лицом абсолютного кошмара. – Она же не активируется по команде! Иван не в нашем мире! Он в… в междумирье! Эта конкретная машина может работать иначе!

– Или она просто ждала своего часа! – выкрикнула Майя. – Ждала, пока найдется достаточно сильный идиот, чтобы влить в нее энергию и запустить процесс! Мы можем не спасти Ивана, мы можем уничтожить все вокруг!

Лука медленно поднялся на ноги. Его лицо было серьезным, но отчаяние в глазах сменилось странным, холодным пониманием.

– Нет… Степан прав. Отчасти. Машина спит. Но она… гибкая. Универсальная. Предтечи создавали их с запасом. Они могут работать как насосы, выкачивающие все из мира… но они также могут быть и просто дверью. Мостом. Все зависит от… намерения. От кода активации. – Он посмотрел на «Вита-куб», который теперь лежал спокойно, его страницы замерли, показывая все тот же зловещий план.