Песня костей и тени. Хроники проклятых земель

Стражи переглянулись. Приказ был приказом. Двое грубо схватили Лиру под руки. Боль пронзила её тело, она вскрикнула, но её подняли на ноги. Её ноги подкосились, но стражники держали, почти волоча по грязи. Молодой стражник, который пытался заступиться, подхватил Томми, завернул его в свой плащ и понёс к городу, не глядя на Лиру.

Мартен подошёл вплотную. Его дыхание пахло чесноком и страхом.

– Если из-за тебя что-то случится, Грейвзвиллер, – прошипел он, – я лично брошу тебя за стену к твоему повелителю теней.

Лира не ответила. У неё не было сил. Она лишь чувствовала холод камня стены, сменившийся холодом мокрых рук стражников, и всепроникающий, невыносимый холод внимания Каина, который, казалось, лишь усилился от всей этой суеты. Он наблюдал. Чувствовал её боль, её унижение, её страх и это его забавляло и интересовало. Как учёного интересует реакция подопытного на раздражитель.

Дорога в город превратилась в кошмар. Дождь лил стеной, превращая улочки в бурные потоки грязи. Стражники тащили её, спотыкаясь, ругаясь. Лира видела мелькающие в окнах лачуг лица – испуганные, злобные, любопытные. Слышала шёпот:

– Грейвзвиллер… Колдунья… Говорят, она сегодня тень подняла… Рассыпала нежить… Накликала беду…

Слова долетали сквозь шум дождя, как камни. Изоляция, всегда бывшая её спутницей, теперь сомкнулась вокруг неё железным кольцом ненависти. Она была не просто изгоем. Она была козлом отпущения. Виновницей всех бед Морнфела.

Казематы находились в подвале старой, полуразрушенной башни городской стражи. Холодные, сырые каменные стены, покрытые плесенью и граффити отчаяния. Запах затхлости, мочи и страха. Стражники бросили её на солому в углу самой дальней камеры. Решётка из толстых, ржавых прутьев захлопнулась с оглушительным лязгом.

– Сиди, колдунья, – бросил Мартен через решётку. – Пока старейшины не решат твою судьбу. Может, завтра. Может, послезавтра. Думай о своих грехах. – Он плюнул сквозь прутья и ушёл, уводя за собой других стражников. Их шаги затихли в коридоре.

Тишина казематов была гнетущей. Только капала вода где-то в углу, да скреблись крысы за стеной. Лира лежала на вонючей соломе, не в силах пошевелиться. Боль от перегрузки даром не утихала, а лишь меняла характер – от острой до тупой, разлитой по всему телу ломоты. Пустота внутри, где раньше был её дар, зияла, как открытая рана и в эту пустоту вливался холод. Не физический холод казематов, а тот самый, глубинный холод Проклятых Земель. Холод внимания Каина.

Он был здесь не физически, но его присутствие ощущалось в каменных стенах, в сыром воздухе, в самой тишине. Оно давило. Лира закрыла глаза, пытаясь отгородиться, но это не помогало. Вместо темноты под веками она увидела образ. Нечеткий, размытый тёмный силуэт, сидящий на троне из чего-то, что могло быть костями или чёрным камнем. Лицо разглядеть было невозможно – лишь ощущение невероятной древности, леденящего спокойствия и всё того же ненасытного интереса.

«Маленькая могильщица.»

Голос. Не звук. Не шёпот. Чистая мысль, проникшая прямо в её сознание, как ледяная игла. Голос был низким, бархатистым, лишённым всякой эмоции, кроме холодного любопытства. Он звучал не в ушах, а где-то в самой сердцевине страха Лиры.

Лира вжалась в солому, пытаясь закрыть разум, как закрыла бы глаза, но было бесполезно. Она была слишком слаба, слишком опустошена. Её защита была разрушена вместе с её силой.

– Что ты сделала у стены? – спросил голос. Не требовал. Просто спрашивал. С невозмутимостью учёного, рассматривающего новый вид насекомого. – Ты разорвала нить. Мою нить. Как?

– Отстань от меня! – мысленно выкрикнула Лира, сжав кулаки. Физическая боль от этого движения была ничто по сравнению с ужасом от этого ментального вторжения.

Лёгкое, почти неосязаемое удивление промелькнуло в голосе.

– Ты… сопротивляешься? После такого истощения? Интересно. Очень интересно. – Пауза. Лира чувствовала, как его внимание скользит по её изломанной внутренней силе, по пустоте, по страху. – Твой дар… он необычен. Не просто успокоение. Не просто некромантия в примитивном смысле. Ты… прикасаешься к самой грани и нарушаешь её.

– Я не хочу тебя слышать! – мысленно закричала она снова, но это было жалко и беспомощно, как писк мыши перед удавом.

– Хочешь или не хочешь – не имеет значения, – ответил голос с ледяной логикой. – Ты привлекла моё внимание. Ты проявила нечто… редкое. Я наблюдаю. Я изучаю. Цена твоего действия была высока. Ты едва не погасла. Почему? Ради одного ничтожного детёныша человека?

– Он был живой! – мысленно выплюнула Лира, чувствуя, как слёзы гнева и бессилия смешиваются на её щеках с грязью и запёкшейся кровью. – Он не заслуживал такой смерти!

– Смерть? – В голосе прозвучало искреннее, холодное недоумение. – Смерть – это конец, то, что я предлагаю… это продолжение. Иное состояние. Почему ты так яростно отвергаешь его? Ты же сама танцуешь на краю этой бездны каждый день. Ты чувствуешь холод вечности. Он тебе… не чужд.

Лира содрогнулась. Его слова были как пощёчина. Потому что в них была страшная доля правды. Она чувствовала холод вечности каждый раз, когда использовала дар. Она впускала его в себя и часть её… тянулась к нему? К покою? К концу борьбы? Этот страх – страх перед собственной возможной связью с тем, что за стеной – был самым ужасным.

– Это не жизнь! – мысленно протестовала она. – То, что ты делаешь это кошмар, искажение!

– Кошмар? – Голос задумался. – Или просто… иная перспектива? Жизнь в Морнфеле – разве не кошмар? Угасание, страх, грязь, смерть от голода, болезней или когтей нежити. Что в этом ценного? Мои слуги… они не знают страха. Не знают боли. Они просто… есть.

– Они – твои рабы! Марионетки! – мысленно выкрикнула Лира.

– Рабы? – В голосе впервые прозвучал оттенок чего-то похожего на презрение или просто констатация факта было не понятно. – Они часть целого, часть меня и ты… ты могла бы быть чем-то большим, чем могильщица на краю гибнущего мира, Лира Грейвзвиллер.

Он знал её имя. Конечно, знал. От этого стало еще холоднее.

– Твой дар – ключ. Ключ к пониманию самой ткани смерти. Ты можешь не только успокаивать. Ты можешь… развязывать. Освобождать. – Пауза стала тяжелее. – Или связывать по-новому. Я мог бы научить тебя. Показать истинный масштаб твоей силы. Цена, которую ты платишь сейчас… её можно уменьшить. Контролировать.

Искушение. Оно прозвучало так тихо, так рационально. Избавиться от боли? От опустошения? От страха быть разорванной изнутри каждый раз, когда она использует свой дар? Понять его? Контролировать? Лира на миг представила это. Знание. Силу без саморазрушения. Возможность не просто хоронить, а влиять. Защищать по-настоящему, но цена? Ценой была бы её душа. Её человечность. Подчинение этому… чему-то, что сидело на костяном троне в сердце тьмы. Каину.

– Нет! – мысленно зарычала она, собрав всю свою волю, все остатки отвращения к нему и к тому, что он представлял. – Я никогда не приму твою правду! Никогда не стану частью твоего… целого! Отстань!

Внутри неё что-то дрогнуло. Не сила – её не было, но какая-то искра. Искра сопротивления. Ярости. Желания жить, несмотря ни на что, по-человечески. Искра её самой.

Внимание Каина отпрянуло. Ненамного, но ощутимо. В голосе впервые появился оттенок не просто интереса, а уважения и признания. Признания факта сопротивления. Как коллекционер признаёт, что редкий экземпляр может укусить.

– Упрямство, – прозвучала мысль, холодная и чёткая. – Глупое. Расточительное, но… сильное. Очень хорошо, маленькая могильщица. Держись за это. За эту искру. Она делает тебя… ценнее.

Затем присутствие стало слабеть. Отступать. Ледяная точка между лопатками померкла, но не исчезла. Она осталась как шрам, как клеймо.

– Мы продолжим наш разговор, Лира Грейвзвиллер, когда ты окрепнешь. Когда цена сегодняшнего дня перестанет жечь тебя изнутри, а пока… отдыхай. Набирайся сил. Мне нравится наблюдать, как горит твоя искра.

Последнее ощущение – ледяная усмешка, растянувшаяся в бесконечности, – и он ушёл. Физически его и не было, но давление, невыносимая тяжесть его внимания, ослабла. Лира осталась одна в холодной, вонючей темноте казематов. Дрожащая, избитая, с разорванной изнутри силой и чудовищной тайной в сердце.

Она свернулась калачиком на гнилой соломе, прижав кулаки ко рту, чтобы заглушить рыдания. Не от боли. От ужасающей ясности. Она вступила в игру, о правилах которой не имела понятия и её противник был бесконечно стар, могущественен и бесконечно чужд всему человеческому. Он видел в ней объект изучения. Инструмент. Возможно, развлечение.

А что видели люди Морнфела? Колдунью. Причину своих бед. Козла отпущения.

Лира поняла, что казематы – не самое страшное место в эту ночь. Самым страшным местом была она сама. Её собственная душа, ставшая полем битвы между остатками человечности и ледяным интересом повелителя теней и самым страшным было осознание, что Каин прав в одном: их разговор только начался и сбежать от него не получится. Ни за какую стену.

Часы в казематах тянулись мучительно долго. Боль постепенно перешла в глухую, изматывающую ломоту во всём теле. Пустота внутри по-прежнему зияла, но острое ощущение всасывающего холода немного притупилось, сменившись тяжёлой усталостью. Лира впала в забытье, не сон, а болезненное оцепенение, где образы разбитого костяного монстра смешивались с ледяным взглядом невидимого Каина и полными ненависти лицами горожан.

Её разбудил скрип ключа в замке решётки. Свет фонаря ударил в глаза, заставив втянуть голову в плечи. В проёме стояли двое стражников – не те, что тащили её сюда, а другие и между ними – старейшина Элберт, высокий, сухой старик с козлиной бородкой и пронзительными, лишёнными всякой теплоты глазами. В руках он держал посох с набалдашником в виде стилизованного солнца – символ угасающей веры в светлые дни, давно забытые в Морнфеле.

– Лира Грейвзвиллер, – его голос был сухим, как пергамент. – Встань.

С огромным трудом, цепляясь за холодную стену, Лира поднялась. Ноги дрожали, мир плыл перед глазами. Она опиралась на стену, пытаясь выглядеть хоть сколько-нибудь устойчивой.

– Капитан Мартен доложил о вчерашнем… инциденте, – продолжил Элберт, оглядывая её с явным отвращением. – Нападение нежити на Краю. Твои действия. Твоя… способность. – Он произнёс последнее слово так, будто это было ругательство. – Мальчик Томми подтверждает твой рассказ. Частично. Он говорит, что ты спасла его. Что… существо рассыпалось. – Элберт поморщился, будто от дурного запаха. – Он также говорит, что ты кричала и кровь шла у тебя из носа. Как это объяснишь, могильщица?

– Я… не знаю, старейшина, – прошептала Лира, глядя в пол. Правда была невозможна. – Я испугалась за ребенка. Закричала. Может… может, это был приступ от страха? – Она знала, что звучит неправдоподобно.

– Приступ? – Элберт усмехнулся беззвучно. – Который обращает нежить в пыль? Удобный приступ. Томми говорит, что ты… прикоснулась к нему. К мертвому солдату? Перед этим?

Лира молчала. Отрицать было бессмысленно. Свидетели были.

– Твоё успокоение мёртвых всегда вызывало вопросы, Грейвзвиллер, – холодно сказал старейшина. – Но мы закрывали на это глаза. Пока это не вредило городу, но вчера… вчера ты привлекла тень. Ты использовала свою тёмную силу у самой стены и после этого нежить пришла! Совпадение? Думаю, нет.

– Я не привлекала их! – вырвалось у Лиры. – Я пыталась защитить!

– Защитить? – Элберт ткнул посохом в её направлении. – Твоя защита привела к тому, что тень нависла над городом, что нежить проникла за стену! Кто знает, что ещё ты накликала своим колдовством? – Его голос стал жёстче. – Город в панике, Грейвзвиллер. Люди боятся. Они требуют… действий. Они видят в тебе угрозу. Источник проклятия.

Лира почувствовала, как земля уходит из-под ног в прямом смысле. Она едва удержалась у стены.

– Что… что вы хотите сделать? – прошептала она.

– Изгнание, – чётко произнёс Элберт. – Ты покинешь Морнфел. Сегодня. Сейчас. И никогда не вернешься.

– Изгнание? – Лира не поверила своим ушам. – Но… куда? За Стену? Это смерть!

– Куда угодно, кроме Морнфела, – бесстрастно ответил старейшина. – На восток, к горам, если хочешь или на юг, вдоль стены. Твой путь – твоё дело, но здесь тебе больше нет места. Твоя сила… она как гниль. Она привлекает тьму. Город должен выжить. Цена – ты.

Цена. Снова цена. Её жизнь как плата за мнимый покой города. Лира посмотрела на лица стражников. Они избегали её взгляда, но в их позах читалось согласие. Страх перед неизвестным и перед гневом толпы был сильнее любой жалости.

– У тебя есть час, – сказал Элберт. – Собери свои вещи. Минимум. Еду и воду на три дня дадим. Затем стражники проводят тебя к восточным воротам и… – Он сделал паузу. – Если ты попытаешься вернуться или использовать свою силу близ города… тебя убьют. Как дикого зверя. Понятно?

Лира кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Горечь подступала к горлу. Морнфел был её домом. Убогим, враждебным, но домом. Местом, где она хоронила мёртвых, пытаясь хоть немного облегчить их уход, а теперь её вышвыривали, как падаль.

Старейшина развернулся и вышел. Стражники остались.

– Двигайся, колдунья, – буркнул один из них, недружелюбно. – Час – не вечность.

Дорога через город к её лачуге на самом краю, у внутренней стороны стены, была последним унижением. Стражники шли сзади, держась на расстоянии, как будто она была заразной. Люди выходили из домов, собирались кучками. Молчаливые. Злые. Полные страха. В них не было жалости. Было облегчение – чумного барана выгоняют из стада. Брошенный камень угодил Лире в спину. Потом комок грязи. Никто не кричал. Просто молча бросали. Выражая свое отношение. Свою благодарность за спасение от неё.

Её лачуга была крошечной – одна комната с земляным полом, очагом, грубой кроватью и столом. Всё её имущество умещалось в один мешок: запасная одежда, нож, огниво, немного еды, теперь уже ненужной, потрёпанная книга старых погребальных песен матери – единственная память о ней и лопата. Её старая, верная лопата. Лира взяла её, ощущая знакомую шершавость дерева рукояти. Это было всё, что у неё осталось. Дом. Изгнание. Дар повреждён, и к нему привязался ледяной демон. Будущее – это пустота, как внутри неё.

Она вышла. Стражники подали ей небольшой мешок – вода в бурдюке, сухари, кусок солёной рыбы.

– К восточным воротам. Шагом марш.

Восточные ворота Морнфела были меньше и древнее главных. Они вели не в относительно безопасные, хотя и опустошённые земли вдоль стены на запад, а в дикие, холмистые предгорья на востоке. Дорога туда быстро терялась среди камней и чахлого леса. Считалось, что там тоже есть проходы теней, но патрулировали их редко. Это был путь в никуда.

Ворота скрипнули, открываясь. За ними – не Проклятые Земли, но мир, почти такой же мрачный и безжизненный: серые скалы, редкие, корявые сосны, туман, стелющийся по земле. Ветер завывал в ущельях.

– Вон, – ткнул копьём стражник. – И чтобы ноги твоей здесь больше не было. Если увидим – прикончим.

Лира переступила порог. Каменная арка ворот нависла над ней, как последний вздох дома. Она обернулась. Стражники уже отступали внутрь, торопливо захлопывая тяжелые створки. Последнее, что она увидела, – это их испуганные, ненавидящие лица. Затем грохот засова. Глухой звук.

Она стояла одна. У подножия серых скал с мешком за плечами и лопатой в руке. Дождь кончился, но небо было затянуто свинцовыми тучами. Холодно, пусто и всепроникающее чувство, что где-то далеко, за линией горизонта, за горами, за самой стеной, на неё смотрели ледяные, немигающие глаза Каина. Он наблюдал. Ждал.

«Куда идти? На восток? В холодные горы, где, возможно, нет даже нежити, но нет пищи и крова или на юг, вдоль бесконечной, угрожающей стены, рискуя наткнуться на очередной прорыв теней?»

Лира сделала шаг. Потом другой. Она шла, не выбирая направления, просто удаляясь от ворот Морнфела. От дома. От прошлой жизни. Каждый шаг отдавался болью в мышцах и пустотой внутри, но она шла. Потому что останавливаться – значило сдаваться, а сдаваться Каину она не собиралась. Несмотря ни на что.

Она поднялась на небольшой холм, огляделась. Морнфел, жалкий и серый, лежал внизу, прижавшись к гигантской чёрной ленте стены. Дымок из труб казался таким хрупким. Таким временным. За стеной, как всегда, клубилась мгла Проклятых Земель, но сейчас Лире показалось, что в этой мгле, прямо напротив того места, где она стояла, тьма чуть сгустилась. Образовала нечто вроде… сидящего и смотрящего силуэта.

– Продолжай гореть, маленькая искра, – шепнул ветер, или её воображение, или тот самый голос в глубине сознания. – Я наблюдаю.

Лира стиснула рукоять лопаты, как единственное оружие в мире, полном теней, и пошла дальше, в серое, безрадостное утро своего изгнания.