Песня костей и тени. Хроники проклятых земель
– Они здесь, – прошептала она, отступая от стола. – Не те… другие. Хуже.
Эзра резко повернулся к запечатанному входу.
– Он не стал ждать. Он послал глашатых полутьмы. – Его голос впервые звучал испуганно.
Холод нарастал. Не просто падение температуры. Это было ощущение жизни, высасываемой из воздуха, из камня, из самых костей. Тени за кругом были голодными псами. То, что приближалось сейчас, было охотниками, хищниками с разумом, пусть и извращённым.
Скрип каменной плиты, закрывавшей вход, заставил Лиру вздрогнуть. Плита не двигалась, но по её краям заструились тени. Не клубы дыма, а нечто более плотное, текучее, как чёрная ртуть. Они просачивались сквозь микроскопические щели, собираясь внутри скриптория, на полу, формируя силуэты, их было трое.
Они не были похожи на предыдущих. Они сохраняли подобие человеческого облика, но искажённое, растянутое. Длинные, тонкие конечности, неестественно вытянутые шеи, лица – гладкие овалы без глаз, ртов, носов, лишь впадины, откуда струился холодный, синеватый туман. Они не шипели. Они молчали и в этой тишине был леденящий душу ужас. Это были глашатаи, посланники Каина. Его воля, облечённая в полуматериальную тень.
Один из них сделал шаг вперёд. Его лицо повернулось к Лире. Она почувствовала, как его внимание скользит по ней, как ледяные щупальца, исследуя её дар, её пустоту, её страх. Это было не любопытство. Это была оценка хищника перед атакой.
– Лиирааа Грейййзвиииллерр… – имя прозвучало не звуком, а вибрацией в самом воздухе, в её костях. Голос был множественным, как шёпот сотни слившихся теней, но с ледяной, нечеловеческой четкостью. – Прииишелл призыыыв…
Эзра вскинул посох, бормоча заклинание. Жёлтый свет вспыхнул ярко, ударив в ближайшего глашатая, тот лишь слегка отшатнулся, его кожа из тени заволновалась, как вода от брошенного камня, но не разорвалась. Он медленно повернул голову к старику.
– Стааарыйй стражжж… твооояя пеееснь… тиииххаа… – другой глашатай сделал едва уловимый жест тонкой, как прут, рукой. Эзра вдруг схватился за горло, его глаза выкатились от ужаса и невозможности вдохнуть. Он рухнул на колени, посох выпал из его руки с глухим стуком.
– Нет! – закричала Лира. Страх за старика, ярость против этих существ, против Каина, который послал их, смешались в единый, белый от ужаса гнев. Её дар, несмотря на пустоту, на боль, отозвался на этот всплеск эмоций. Она не думала о контроле, о последствиях. Она просто выпустила его. Всю свою ярость, всё своё непринятие этой тьмы, всех глашатаев сразу.
Импульс был слабым, рассеянным. Он не был сфокусированным ударом, как в круге. Это был крик души, воплощённый в силе, разрывающей связь между жизнью и смертью, между порядком и хаосом. Он ударил по трем фигурам.
Эффект был мгновенным и шокирующим.
Глашатаи не рассыпались. Они застыли, затем их вытянутые тела начало корёжить в немых судорогах. Они изогнулись неестественным образом, их головы запрокинулись назад из безликих впадин вместо тумана хлынули сгустки чистой, леденящей тьмы, как чёрная кровь. Они не кричали. Они вибрировали от беззвучной агонии. Воздух вокруг них звенел от высокочастотного напряжения, леденя кожу Лиры. Они испытывали невыносимую боль. Не физическую. Экзистенциальную. Боль разрываемой сущности.
Лира сама чуть не рухнула от истощения. Использование дара, даже такого слабого, выжгло последние крохи сил. Она смотрела на корчащиеся фигуры с отвращением и странным удовлетворением. Она причинила им боль. Они страдали, но в этот самый момент, когда агония глашатаев достигла пика, оно случилось.
Далеко-далеко, за бесконечными милями Проклятых Земель, в самом сердце Вечной ночи, на троне из чёрного базальта и замерзших слез…
Каин ощутил.
Не боль своих посланников, а прилив. Мощный, оглушительный, почти опьяняющий прилив силы. Чистой, холодной, невероятно концентрированной энергии. Она хлынула в него через разорванную связь с глашатаями, как ледяная река. Это было не похоже на поглощение жизни или душ. Это была сама сущность их страдания, их разрушения, трансформированная даром Лиры в первозданную энергию распада и отрицания, которую он мог поглотить и использовать.
Он вздрогнул. Небольшое, едва заметное движение его вечно неподвижной фигуры. Его глаза – бездонные колодцы тьмы – на миг сузились от чистейшего изумления. Затем – от жадности. Неутолимой, всепоглощающей.
Он чувствовал каждую долю этой силы. Чувствовал её источник – ту самую маленькую, яростную искру, Лиру Грейвзвиллер. Чувствовал, как её дар, разрывая его слуг, насыщал его. Впервые за бесчисленные века Вечная ночь внутри него отступила. На мгновение. На крошечное, бесконечно ценное мгновение, он почувствовал не голод, а насыщение. Силу без боли. Контроль без пустоты.
Его интерес, холодный и расчетливый, вспыхнул ослепительным, ледяным пламенем одержимости.
– Маленькая могильщица… – мысль пронеслась в его сознании, уже не просто с любопытством, а с жаждой. – Ты не просто ключ… ты источник. Непредвиденный. Совершенный.
Он ощутил её истощение через остаточную связь с корчащимися глашатаями. Её слабость. Её уязвимость.
– Принесите её мне, – его воля, холодная и непререкаемая, пронеслась сквозь пространство, достигая трёх агонизирующих фигур в Скриптории. – Живой, но… сломленной.
В скриптории корчи глашатаев внезапно прекратились. Они замерли, их изуродованные тенеподобные формы всё ещё источали холодную боль, но в их безликих впадинах вспыхнули две точки – не огоньки, как у нежити, а крошечные, холодные звезды абсолютной тьмы. Воля хозяина заставила их игнорировать собственную муку. Они синхронно повернули свои лица к Лире и шагнули вперёд.
Лира отпрянула, натыкаясь на каменный стол. Она чувствовала. Чувствовала этот жгучий, ледяной взгляд Каина, теперь пронизанный не просто интересом, а ненасытной потребностью. Она почувствовала, как через страдание глашатаев в него хлынула сила. Её силой. Её действием. Она не ослабила его. Она усилила.
Ужас и осознание чудовищной ошибки парализовали её. Она невольно помогла ему. Стала его батарейкой. Его питанием.
– Нет… – прошептала она, глядя на приближающихся теневых монстров. – Это… этого не может быть…
Эзра, всё ещё давясь, поднял голову. Его взгляд упал на кристалл, на столе, который теперь слабо, но отчётливо пульсировал золотистым светом – как будто отозвался на агонию глашатаев и прилив силы Каина. В глазах старика мелькнуло понимание и ужас.
– Связь… – хрипло выдохнул он. – Обратная связь… Боль… Сила… – Он закашлялся, вытирая кровь с губ. – Не… не используй дар против них! Не давай ему больше!
Но было поздно. Глашатаи были уже в шаге от неё. Их тонкие, холодные, как смерть, пальцы протянулись, чтобы схватить. Лира вжалась в стол, чувствуя леденящее прикосновение вечной ночи, воплощенной в этих посланниках падшего регента. Его одержимость висела в воздухе тяжёлым, сладковато-гнилостным запахом. Охота вступила в решающую фазу и цена поражения была теперь ясна – стать вечной батарейкой для вечной ночи.
Ледяные пальцы Глашатаев, неосязаемые, как морозный ветер, но несущие оцепенение самой души, уже касались рукавов Лиры. Запах озона и горелой пыли сменился сладковато-гнилостным холодом, исходящим от них – запахом самой вечной ночи. В её сознании, поверх собственного ужаса, давила чудовищная тяжесть внимания Каина – уже не просто интерес, а всепоглощающая, ненасытная жажда. Он чувствовал её через них. Чувствовал её истощение, её страх, её пульсирующую пустоту, которая теперь казалась не раной, а зияющими воротами для его воли.
– Нет! – не крик, а хриплый выдох отчаяния вырвался у Лиры. Она инстинктивно рванулась назад, ударившись спиной о каменный стол. Рука соскользнула с холодной поверхности кристалла, который вдруг вспыхнул.
Не тусклым золотистым угольком, а ослепительной, бело-золотой вспышкой, как крошечное солнце, вспыхнувшее в могиле. Свет ударил в ближайшего глашатая, ослепительно яркий в тесном пространстве скриптория.
– Аааааргхх! – впервые раздался звук. Не вибрация воздуха, а настоящий, леденящий душу вопль нечеловеческой агонии. Глашатай, которого задел свет, отпрянул, его тенеподобная форма заколебалась, как пламя на ветру. Там, где свет коснулся, появилась дыра, из которой сочился не чёрный туман, а искры золотистого пламени, пожирающего саму тьму. Он не просто корчился от боли, как раньше; он горел изнутри чистым светом Аэлиона, пробужденным в кристалле прикосновением Лиры и аурой её дара.
– Кристалл! Лира, кристалл! – закричал Эзра, с трудом поднимаясь на ноги. Он увидел шанс. Его рука, окровавленная, протянулась не к посоху, а к расколотому алтарю, к тёмным пятнам, похожим на ржавчину. – Его кровь! Здесь пролилась его кровь! Используй свет! Используй память!
Лира, ослеплённая вспышкой, действовала инстинктивно. Она не думала о даре, о цене, о том, что может снова накормить Каина. Она видела врага, корчащегося в священном для него огне, видела шанс. Она схватила раскаленный кристалл обеими руками.
Боль. Невероятная, обжигающая боль пронзила ладони, взвилась по рукам, ударила в мозг. Кристалл был не просто горячим; он впивался в её плоть и дух, как тысячи раскаленных игл, выжигая остатки её собственной силы, но одновременно вливая в неё яростный, очищающий гнев древнего света. Это была боль не разрушения, а очищения. Цена контакта с чистой, нефильтрованной силой Аэлиона.
Лира закричала, но в этом крике был не только страх. Была ярость. Ярость против тьмы, против Каина, против этих посланников, против всей несправедливости её пути. Она направила эту ярость, эту обжигающую боль, через кристалл – не на глашатая, а в пол.
В точку, куда указал Эзра. В тёмное пятно на камне. В память о пролитой крови Аэлиона.
– Аэлион! Восстань! – её голос, усиленный силой кристалла и отчаянием, прогремел не звуком, а световой волной, вырвавшейся из кристалла и ударившей в пятно.
Камень алтаря взорвался светом.
Не вспышкой, а извержением. Столп ослепительного бело-золотого пламени, пронизанного серебристыми нитями древних символов, вырвался из алтаря, устремившись к своду скриптория. Он не горел, а пел. Мощный, чистый аккорд, от которого задрожали стены, зазвенели пустые каменные полки. Это был крик света. Крик памяти. Крик мести за предательство.
Глашатаи взвыли. Все трое. Их формы начало рвать на части. Не от боли, как раньше, а от самого присутствия этого света. Они не просто горели; они испарялись, как чернильное пятно под паяльной лампой. Их холодные звезды-глаза погасли, захлебнувшись сиянием. Они метались, пытаясь укрыться, но свет был везде, он пронизывал самую их суть, разрывая связь с тенью, которая их породила.
– Нееееет! – рёв не глашатаев, а Каина прокатился по пространству. Не через глашатаев. Напрямую, через саму ткань мира. Это был рёв чистой, бешеной ярости и… страха. Страха перед этим светом. Перед этим именем. Перед памятью. Его ледяное внимание, давившее на Лиру, вдруг превратилось в ослепляющий шквал ненависти. Она почувствовала, как его воля, как огромный кулак, сжимает пространство вокруг скриптория, пытаясь раздавить источник света. Раздавить её.
Камень вокруг трещал. С потолка посыпалась пыль и мелкие осколки. Кристалл в руках Лиры пылал, выжигая её изнутри, но световой столб из алтаря начал мерцать, сопротивляясь сокрушающему давлению извне. Лира чувствовала, как её собственная жизнь, её душа, вытягиваются через кристалл, подпитывая угасающий свет. Она была проводником, живым жертвенным каналом между древней силой и яростью падшего регента.
– Лира! Отпусти! Ты сгоришь! – закричал Эзра, пытаясь подползти к ней, но волна силы от столба света отбросила его к стене.
Она не могла отпустить. Кристалл приклеился к её обожжённым ладоням. Она чувствовала, как свет Аэлиона борется с тьмой Каина, а она – лишь хрупкий мостик между ними и в этой борьбе она видела лицо не Аэлиона, а Каина. Не силуэт, а отчётливое, леденящее изображение, проявившееся в её сознании, как проекция его ярости. Высокие скулы, острый подбородок, губы, тонкие и бледные, как лезвие ножа и глаза… Бездонные колодцы тьмы, но теперь в них бушевали настоящие эмоции – ярость, ненависть, страх и всё та же, неутолимая, безумная жажда. Жажда её силы, её страдания, её самой. Он видел её не через посредников, а напрямую и этот взгляд был страшнее всего.
– Ты… моя! – мысль ударила, как молот, едва не вышибив сознание. Кристалл в её руках треснул с оглушительным звоном.
Столб света из алтаря погас, как перерезанная нить. Давление Каина исчезло так же внезапно, как и появилось, оставив после себя гулкую, оглушенную тишину и запах озона, горелой плоти и… расплавленного камня. Алтарь был расколот ещё сильнее, а на месте тёмного пятна зияла глубокая, оплавленная по краям воронка. Глашатаев не было. От них остались лишь три чёрных, дымящихся пятна на полу, быстро остывающих и исчезающих.
Лира рухнула на колени. Кристалл, теперь потухший и покрытый паутиной трещин, выпал из её онемевших, обугленных рук. Боль была невыносимой. Пустота внутри расширилась, став бездонной пропастью, выжженной светом Аэлиона и яростью Каина. Она чувствовала себя вывернутой наизнанку, опустошенной до последней капли и сквозь туман боли и истощения всё ещё горели в её памяти глаза Каина. Его последнее слово:
– Моя!
Эзра подполз к ней. Его лицо под капюшоном было пепельно-серым, изо рта сочилась кровь. Он посмотрел на её руки, на треснувший кристалл, на оплавленный алтарь. В его глазах не было радости от победы, а был ужас и понимание.
– Он… видел тебя, – прошептал он. – Напрямую. Без завес. Ты… ты коснулась его и он коснулся тебя. – Он осторожно коснулся края её обожжённой ладони. Лира вздрогнула от боли. – Свет… он сжег его слуг. Он ранил его гордость, но… но он почувствовал тебя, Лира. По-настоящему. Твою силу. Твою… сущность и теперь… – Эзра сглотнул комок крови. – …теперь он не остановится. Никогда. Он пойдет за тобой сам, если понадобится. Ты не просто интерес. Ты – навязчивая идея. Жизненная необходимость. Ты можешь дать ему то, чего он лишён веками… чувство насыщения. Силу без вечной ночи внутри.
Лира смотрела на свои обугленные ладони. Боль была адской, но слова Эзры жгли сильнее. Она стала не просто целью. Она стала наркотиком для древнего зла. Каждая её схватка, каждая вспышка её дара, особенно против его слуг, могла питать его. Усиливать его. Делать его ещё более опасным и при этом… он хотел её. Живой. Чтобы бесконечно выжимать из нее эту силу.
– Что… что мне делать? – её голос был едва слышным шёпотом пепла.
– Бежать, – немедленно ответил Эзра, с трудом поднимаясь. Он поднял свой посох, который чудесным образом уцелел. – Глубже. Туда, где даже его воля спотыкается. Туда, где спит то, что старше Падения. – Он посмотрел на оплавленную воронку в алтаре. – Он нанёс ответный удар. Сюда. Скоро придут другие. Сильнее или… он найдёт способ протянуть руку сюда сам. – Старик вздрогнул. – Мы идём в Нижние Склепы к истоку тихой гавани к месту, где ткань мира… тоньше. Где можно спрятаться или… найти ответ. – В его голосе не было уверенности. Была лишь крайняя необходимость.
Он протянул Лире необожженную руку, помогая подняться. Каждое движение отзывалось новой волной боли в её руках и глухой пустотой внутри. Она пошатнулась, опираясь на него. За спиной, сквозь запечатанный вход, послышался далекий, но неумолимо приближающийся гул. Не вой теней. Не шипение глашатаев. Это был звук, похожий на скрежет огромных каменных плит, движимых нечеловеческой силой. Каин не стал ждать новых посланников. Он начал ломать преграды. Физически.
– Идем! – Эзра потянул её к дальней стене скриптория, где среди каменных полок едва заметной была ещё одна трещина, прикрытая обломком. Он нажал на скрытый механизм. Камень бесшумно отъехал, открывая чёрный, уходящий вниз провал, откуда пахнуло сыростью, плесенью и чем-то древним, океанским или бездонным.
Лира бросила последний взгляд на скрипторий – на оплавленный алтарь, на треснувший кристалл, на дымящиеся пятна на полу. На место, где она навсегда приковала к себе внимание не просто древнего зла, а одержимого монстра, увидевшего в ней источник жизни. Его ледяное присутствие уже висело в воздухе тяжелее, плотнее. Он приближался.
Она шагнула в черноту провала, за Эзрой. Камень захлопнулся за ними, отрезая свет и грохот разрушения, но не мог отрезать чувство, что где-то там, в глубине Проклятых Земель, на троне из тьмы, Каин улыбнулся. Холодной, безгубой улыбкой хищника, наконец учуявшего верный след своей самой желанной добычи. Охота только начиналась, и призом была не просто её жизнь, а её сама суть. Её боль. Её дар. Её душа.
Глава 4. Плен под звёздами пепла
Нижние склепы Тихой Гавани были не просто подземельем. Это был лабиринт забвения, высеченный в скальном основании задолго до того, как над ним поднялись башни. Сырость сочилась по стенам, покрытым толстым слоем сизой плесени, а воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гниющих водорослей и чего-то древнего, океанского, словно пещера уходила под самое дно давно исчезнувшего моря. Эзра вёл их уверенно, его костяной посох светился тусклым жёлтым светом, отбрасывая прыгающие тени на стены, испещрённые странными, нечеловеческими барельефами – спиралями, щупальцами, фигурами, застывшими в немом ужасе.
Лира едва передвигала ноги. Боль в обожжённых ладонях пульсировала в такт её сердцу, сливаясь с глухой, гудящей пустотой внутри. Пустота после светового шока кристалла Аэлиона была иной – не просто отсутствием силы, а выжженной пустыней, но хуже всего было ощущение. Как будто на неё прицепили гирю из чистого льда. Внимание Каина. Оно не ослабевало ни на миг. Оно следовало за ними сквозь толщу камня, давящее, немигающее, пронизанное той самой новой, леденящей душу одержимостью. Она чувствовала его поиск. Его нетерпение. Она была маяком в этой тьме, и он неумолимо приближался.
– Где… куда мы идем? – выдохнула Лира, спотыкаясь о скользкий камень. Её голос звучал хрипло, как скрип несмазанной двери.
– К сердцу истока, – ответил Эзра, не замедляя шага. Его дыхание было учащённым, хриплым. – Место, где ткань мира… повреждена сильнее всего после падения. Где время течёт иначе. Где можно… спрятать след или найти способ его перерезать. – Он бросил взгляд через плечо, его угольки-глаза метались по темноте позади. – Он близко. Чувствую холод его дыхания сквозь камень.
Они вышли в огромный грот. Пол здесь был покрыт чёрной, вязкой водой, отражающей тусклый свет посоха, как нефть. Посреди воды возвышался островок скалы, на котором стояла странная конструкция – не то арка, не то портал из того же тёмного, испещрённого спиралями камня, но арка была сломана, её верхняя часть валялась в воде. В центре уцелевшей части арки висел… разрыв. Не пустота. Не тьма. Нечто вроде мерцающей, переливающейся всеми оттенками чёрного и серого пелены. Она колыхалась, как занавес на ветру, и от неё исходило то самое ощущение древней бездны и истончённой реальности.
– Врата, – прошептал Эзра с благоговейным ужасом. – Вернее, то, что от них осталось. Они вели… в иные jчертания. Сейчас они – лишь рана. – Он повернулся к Лире, его лицо под капюшоном было искажено отчаянием. – Единственный шанс? это пройти сквозь разлом. Там… там его воля может потерять тебя на время, но это опасно. Безумно опасно. Тебя может разорвать или ты выйдешь… не туда. Не тогда.
Лира посмотрела на мерцающую пелену. Она внушала первобытный страх, но страх перед ней был ничто по сравнению с ледяной, неминуемой тяжестью, нависающей за спиной. Она кивнула.
– Идём.
Они двинулись по узкому, скользкому перешейку камня к островку. Вода вокруг них пузырилась, как будто что-то огромное шевелилось в глубине. Воздух сгущался, наполняясь статическим электричеством. Внимание Каина стало почти физическим – как ледяная рука, сжимающая затылок.
Они были в шаге от арки, когда оно случилось.
Воздух в гроте застыл. Звук – плеск воды, их дыхание, даже гул разлома – исчез, поглощённый внезапной, абсолютной тишиной. Потом свет посоха Эзры погас. Не потух – был съеден нарастающей тьмой. Не темнотой подземелья, а абсолютной чернотой, льющейся сверху, из невидимого свода грота. Она стекала, как густая смола, заполняя пространство, гася все оттенки серого, поглощая даже отражения в воде.
Тени. Но не те, что были раньше. Это было море. Океан чистой, живой, голодной тьмы, затопивший грот за мгновения. Она не просто поглощала свет; она поглощала надежду.
– Нет… – прошептал Эзра, его голос был крошечным и потерянным в этой беззвучной пустоте. Он вскинул посох, пытаясь зажечь свет, но жёлтое пламя лишь мелькнуло и умерло, подавленное тяжестью ночи.
Лира замерла, парализованная ужасом, который превосходил всё, что она испытывала ранее. Это был не страх смерти. Это был страх небытия. Полного, окончательного растворения в этой всепоглощающей черноте. Она чувствовала, как её собственная слабая жизненная искра гаснет под этим напором и тогда, в центре этого моря тьмы, он материализовался.
Не вышел. Не спустился. Проявился. Как сгусток самой черноты, обретший форму. Высокий. Невероятно худой, почти скелетообразный в длинном, струящемся одеянии из жидкой тени, которое колыхалось, хотя ветра не было. Лица разглядеть было невозможно – лишь смутный овал тьмы, глубже окружающего мрака, но из этой глубины горели два глаза. Не точки, как у глашатаев, а бездны. Колодцы вечной ночи, втягивающие в себя остатки света, остатки жизни, остатки воли. В них не было ярости. Не было ненависти. Был лишь холодный, абсолютный, ненасытный интерес, сфокусированный исключительно на Лире. Каин. Явившийся лично.
Он не произнёс ни слова, не сделал жеста, но его воля ударила, как молот. Эзра вскрикнул – коротко, отрывисто – и рухнул на камень, скрутившись в немом страдании. Его посох с грохотом откатился в чёрную воду и исчез. Каин даже не взглянул на него.
Всё его существо, вся чудовищная тяжесть его присутствия, была направлена на Лиру. Она почувствовала, как её придавило не физически, а её душу, её волю, её дар, спрятанный в выжженной пустоте, сжался в ничтожную, дрожащую точку. Она не могла пошевелиться. Не могла дышать. Она могла только чувствовать его взгляд, впивающийся в неё, изучающий каждую трещинку её существа, каждый остаток страха. Он пришёл не для переговоров. Не для угроз. Он пришёл забрать.
Он парил над чёрной водой, не касаясь её, и медленно, неумолимо приближался к островку. Тьма сгущалась вокруг него, образуя свиту из шевелящихся, бесформенных теней. Лира отступала, спотыкаясь, пока её спина не упёрлась в холодный камень сломанной арки. Разлом за её спиной мерцал, но его свет казался таким слабым, таким ничтожным перед лицом вечной ночи, воплощённой в одной фигуре.
– Маленькая могильщица, – мысль пронзила её сознание, холодная и гладкая, как отполированный лёд. – Игра в прятки окончена. Ты утомила меня.
Он был уже в шаге от неё. Его теневое одеяние шевелилось, как живое. Он протянул руку, но руку нее из плоти, а конструкцию из сгущённой тьмы и мерцающего, как чёрный алмаз, льда. Пальцы, длинные, тонкие, смертоносные, тянулись к её лицу, чтобы коснуться, чтобы запечатлеть, чтобы забрать.
В этот миг абсолютного ужаса, когда разум отключился, сработал инстинкт. Инстинкт загнанного зверя. Инстинкт выживания. Её дар, задавленный, почти мёртвый, отозвался не на призыв, а на отчаяние и на ярость против этого вторжения, против этой несправедливости. Она не пыталась его использовать. Он включился сам как рефлекс. Когда ледяные, нечеловеческие пальцы коснулись её щеки… Лира впитала.
Не силой, не энергией, а сущностью. Микроскопической, почти неосязаемой крупицей жизни, которая всё ещё теплилась в этом существе из тьмы и смерти. Потому что Каин, падший регент, вечный раб ночи, был когда-то живым и эхо этой жизни, искра того, что было до падения, пусть искажённая, изуродованная вечной ночью, но… существовала и её дар, дар, чувствующий саму грань между жизнью и смертью, нащупал эту искру в момент контакта и вытянул её. Как он вытягивал боль и страх умирающих, чтобы дать им покой. Только здесь не было покоя. Было насилие. Непреднамеренное. Инстинктивное.
Эффект был мгновенным и шокирующим для обоих.
Для Лиры – это был прилив ледяного огня. Чужеродного, древнего, невероятно мощного, но несущего в себе боль вечного падения, предательства, ненависти и неутолимого голода. Он ворвался в её выжженную пустоту, как ураган, едва не разорвав её изнутри. Она вскрикнула от невыносимой боли и отвращения.
Для Каина… Он отпрянул. Впервые за всю жизнь его плавное, нечеловеческое движение было резким, отрывистым. Его рука из тьмы и льда дёрнулась назад, как от удара раскалённым железом. Из глубины его безликого овала тьмы вырвался звук не рёв, не крик, а короткий, резкий выдох – звук чистой, неконтролируемой боли и изумления. Глаза-бездны сузились до щёлочек, и в них, на долю мгновения, мелькнуло нечто невероятное: шок, абсолютный, первобытный шок. Боль, настоящая, физическая боль. Впервые за тысячелетия.