Вооружены и прекрасны. Кто рисует смерть
– А, так это Алиша позвала вас? – теперь я поняла, куда исчезла сестричка инспектора. – Вот предательница. Я же сказала ей ждать…
– Полегче, когда говорите о моей сестре, – огрызнулся Дандре. – Вы её благодарить должны. Иначе нашли бы мы вас в сточной канаве. С выгрызенной печенью.
– До моей печени ещё надо добраться, – ответила я ему в том же тоне, но поспешила перевести тему: – А что за имя мне дали местные? При чём тут баран?
– Бараний жир, – нехотя поправил меня Дандре.
По-моему, он очень обиделся за сестру. Ну да, не следовало называть ей предательницей. Всё-таки, девчонка пыталась помочь…
– Даже не знаю, что лучше – Бараний Жир или Большой Желчный Пузырь, – не удержалась я от иронии. – Что за дурацкие прозвища? Нет, чтобы придумать что-нибудь красивое – Рыжая Хризантема, там.
Инспектор насмешливо покосился на меня.
– Вообще-то, Ян Шиюй – так называют самый драгоценный сорт нефрита, – сказал он. – Белый нефрит. А цветочными именами называют императорских наложниц. Попадёте к ним – назовут Хризантемой, – он помолчал и добавил: – Рыжей.
– Ой, дались вам эти наложницы, – я сказал это уже без злости, потому что быть Белым Нефритом, всё-таки, приятнее, чем Желчным Пузырём.
Спасибо хоть, не Мочевым назвали. Иначе инспектор бы ещё больше бесился.
– А вы у нас, значит, храбрец, – продолжила я беседу об именах. – То есть, желчь – она от храбрости закипает?
– Слушайте, – Дандре, сидя, обернулся ко мне, уперев кулак в бедро. – Вы почему такая язва? Личная жизнь не сложилась? Так и не сложится. Женщина должна быть красивая и нежная, как бабочка. А вы жалитесь всё время, как пчела. Чего доброго, переименуют вас, госпожа суперинтендант. В Госпожу Пчелу.
– Ничего страшного, – заявила я уверенно, решив не обращать внимания на «несложившуюся личную жизнь». – Быть пчёлкой лучше, чем бараньим жиром. Пчёлы – они умные и трудолюбивые.
Он почему-то посмотрел на меня почти с обидой и отвернулся. Ах-ах. Расстроился мальчик. Но мне всё равно стало немного совестно.
– Ладно, Алик, – сказала я примирительно. – Не принимайте всё на свой счёт. Да, характер у меня не как у бабочки, но я, если честно, всё ещё в себя прийти не могу. Только вчера всё было… как было, вобщем. А потом – бац! – и я в вашем городе, лисы тут какие-то… красные кошки…
Дандре молчал, глядя перед собой, и моё доброе к нему отношение сразу закончилось:
– Нашли время обижаться, – сказала я строго. – Вы тоже, между прочим, не бабочка по характеру. На себя бы обижались. Запустили район – просто ужас берёт. Если у вас тут оборотни на суперинтендантов среди дня нападают, представляю, как живётся простым людям.
Неизвестно, чем бы закончился наш с инспектором разговор, но тут вернулся господин Цзы с мешочком из вышитого шёлка в руке и с серебряным подносом под мышкой.
– Передвинь жаровню, – велел Цзы Бин инспектору, и тот с готовностью придвинул к нему маленькую медную жаровню, похожую на котелок на коротких ножках.
Мужчины нагребли в котелок углей из очага, раздули огонь при помощи потрёпанного веера, и водрузили на решётку жаровни чайник в виде черепахи. На её панцире были выгравированы иероглифы, которые я не смогла прочитать, как и те, что были написаны на лентах изгороди.
Поставив передо мной серебряный поднос, господин Цзы высыпал на него сухие лепестки из шёлкового мешочка.
– Пусть Ян Шиюй выберет семь лепестков и бросит в воду, – объявил господин Цензы таким торжественным тоном, будто я играла в лотерею, и на кону был, как минимум, «бентли».
Спорить я не стала, а поскорее бросила в чайник семь лепестков, взяв их наугад. Выпить побыстрее эту отраву и идти в дом Шунов, чтобы проверить догадку. Разумом я понимала, что никаких оборотней и призрачных лис не существует, но как объяснить то, что я видела? Не сумасшествием же. Лучше пусть будут оборотни, чем суперинтендант, спятивший на второй день работы.
– Ян Шиюй прибыла издалека, – произнёс господин Цзы, помешивая варево ложкой на длинной ручке.
Я не сразу поняла, что это был вроде как вопрос, поэтому инспектор ответил за меня:
– Она не с островов.
– Ещё дальше, знаю, – кивнул господин Цзы, снова принимаясь за трубку.
– Откуда знаете? – спросила я подозрительно.
Скорее всего, Дандре сплетничал тут обо мне. Я взглянула на инспектора, но он только пожал плечами и покачал головой. А Цзы Бин указал на свою деревянную головоломку.
– А-а, – протянула я и решила больше ни о чём не спрашивать.
Да ну того человека, которому деревяшки рассказывают – кто и откуда приехал. А вот господин Цзы молчать не пожелал.
– Всегда хорошо вернуться домой, – сказал он глубокомысленно, попыхивая трубкой. – Вы, наверное, очень рады оказаться дома. Империя Да Цзинь, как щедрая мать, всегда с любовью принимает тех, кто вернулся.
– Тут духи ошиблись, – сказала я, когда стало понятно, что говорит он вовсе не о возвращении в мой мир. – Я никогда раньше не бывала в вашей стране. И надеюсь через год вернуться обратно. Домой.
– А-а, – протянул господин Цзы.
Я сильно заподозрила, что он передразнивает меня, но тут вода в чайнике закипела. Пионовый чай был налит в фарфоровую чашку и предложен мне.
– Хотели же заклинания какие-то читать, – напомнила я, держа чашку в ладонях.
Она была белая, без росписи, и двухслойная – нижний слой – монолитный, куда, собственно, и наливался кипяток, а верхний – ажурный, на расстоянии сантиметра от нижнего. Из такой чашки можно пить какой угодно горячий чай и не бояться обжечь рук.
– Пейте уже, – проворчал Дандре досадливо.
– Он горячий, – сухо сказала я.
– Подуйте, – посоветовал инспектор.
Господин Цзы посматривал на нас с усмешкой, и это ещё больше раздражало. Чтобы поскорее покончить с этим, я, обжигаясь, маленькими глоточками, выпила чай и распрощалась с хозяином дома. Дандре поблагодарил, спросил, можем ли мы зайти в следующий раз, если возникнет такая необходимость, и господин Цзы щедро разрешил.
– Запасов пионовых лепестков хватит до лета, – обрадовал он нас. – Приходите, я буду ждать вас. Но жаль, что у Ян Шиюй нет защиты.
– Мы столько времени зря потеряли, – недовольно начала я, когда мы вышли на улицу из-за плетёной изгороди.
– Цзы Бин – лучший прорицатель и шаман в этом городе, – наставительно сказал Дандре.
– Я и смотрю, что лучший, – не осталась я в долгу. – Поздравил меня с возвращением домой. Духи ему нашептали.
На это инспектор предпочёл не отвечать. Да и понятно было – сказать ему было нечего. Прорицатель сел в лужу. Профессионал он так себе.
Впрочем, горячий чай сделал своё дело. Я почувствовала прилив бодрости, и медлить не собиралась.
– Идём к Шунам, – велела я Дандре. – Надо выяснить всё и сразу.
– Какая вы быстрая, – он неодобрительно посмотрел на меня. – Ну, пойдём. И что дальше?
– Если жена Шуна ранена, – объяснила я этому недогадливому, – то она и есть та самая лиса, которая напала на меня.
– Логично, – согласился он. – Что будем делать, если у неё дырка в ухе?
– Арестуем за убийство Го Бо? – предположила я. – Или есть другие варианты?
– Есть, – подтвердил Дандре. – Как вы представляете себе обвинение в этом случае? – и он важно прочитал, явно дурачась: – Госпожа суперинтендант обвиняет женщину по имени Шун Чунтао в том, что она – призрачная лиса и убила торговца Го Бо, заставив его сунуть отросток в дупло дерева, – он сделал паузу, насмешливо глядя на меня, и добавил: – Да вас не только лисы, но и куры засмеют. Особенно если обвиняемая ранена – а значит, подвергалась пыткам, и не будет признавать вину.
– Да что вам вечно всё не нравится! – возмутилась я. – Какие пытки? Она хотела меня убить. Я оборонялась. Это самооборона. И как-то же вы тут распознаёте лис? Шамана, там, приглашаете…
– Какого шамана? – поморщился он. – Императорского? Так он и побежал в Мэйфен, изгонять зловредных духов. Прямо бежит, и полы халата развеваются. Императору делать нечего, как посылать своих шаманов в городские префектуры.
– Да что у вас за император, которому наплевать на подданных… – сердито начала я, и тут Дандре без лишних слов зажал мне рот, шлёпнув одну ладонь мне на губы, а другую – на затылок, чтобы не вздумала отстраниться.
– Вы просвещённый бессмертный, что ли? – сказал он мне на ухо, воровато оглядываясь по сторонам, но улица была пустой. – Или лисы вам не печень, а мозги выгрызли? С ума сошли – говорить так неуважительно об императоре?
Вместо ответа я пнула его по голени, и он взвыл, отпуская меня.
– Ещё раз цапанёте меня грязными руками, – сказала я, вытирая рот рукавом, – отшибу вам ваш нефритовый столбик, так и знайте.
– Вы ещё и дикая, – он со стоном потёр ногу.
– Когда мне пульс щупали, вы чуть истерику не закатили, – напомнила я. – А сами лапаете меня, когда вздумается.
– О вас, вообще-то, заботился, – огрызнулся он. – Будет забавно, если суперинтенданта казнят за оскорбление императора.
– При чем тут император? Вы же сами говорили, что мы подчиняемся только королеве… – поворот событий с казнью меня совсем не устраивал.
– Уверен, что после вашей казни господин Кэмпбелл обязательно направит жалобу её величеству, – язвительно сказал Дандре, морщась от боли. – Примерно года через два придёт ответ, что королева выражает протест, и вас реабилитируют. Посмертно. Кстати, Кэмпбелл пообещал вам перевод в случае успешной работы в течение года? Подумайте свой рыжей головой, госпожа суперинтендант, кто будет избавляться от сотрудника, который хорошо делает свою работу? А вот что будет, если вы не справитесь?
Я смотрела на него, не говоря ни слова. Потому что, действительно, Кэмпбелл ничего об этом не говорил. Как-то легко обошёл данный вопрос. Это я уже сама додумала, что меня в любом случае отправят домой.
– С нерадивыми чиновниками у нас разговор простой, – продолжал Дандре. – Их казнят. Хорошо, если отрубят голову, а то могут и в кипятке сварить, если происхождение у вас не слишком благородное. Вы благородных кровей? Что молчите? Сказать нечего? – он хмыкнул. – Поэтому не глупите и слушайте, что я вам говорю. Докладывать начальству надо только о тех делах, которые вы уже раскрыли. Остальных дел – их нет. Ясно? Го Бо умер от несчастного случая, вы сами это подтвердили, пусть так и остаётся. Никаких лис-оборотней в Мэйфене не водится. Запомните это и Кэмпбеллу так говорите. И старайтесь, чтобы на вас было поменьше жалоб от местных. Будут жалобы – вполне возможно, что вашу работу признают нерезультативной. Произвол чиновников, знаете ли, никому не нравится. Императору в том числе.
– Замечательная речь, – похвалила я его, когда он закончил. – И что теперь? Напишем объявление, что префектура сегодня не работает, и будем вывешивать его на дверь каждый день? И к Зэн-Зэн не пойдём? А то вдруг пожалуется?
Он тяжело посмотрел на меня и вздохнул:
– Я кому всё это сейчас говорил? Вы, вообще, меня слушаете?
– А вы, вообще, когда-нибудь работаете? – ответила я вопросом на вопрос.
Вздохнув ещё раз, Дандре спросил без особой надежды:
– Вы ведь не успокоитесь?
– Надо проверить, как себя чувствует Зэн-Зэн, – сказала я твёрдо. – Если по городу шляются лисы-оборотни, о какой результативной работе полиции может быть речь? Мы ничего не докажем, если ничего не будем делать. И напомню вам, что погиб человек. Каким бы плохим он ни был, никто не имеет права воздействовать на него гипнозом… колдовством. Я сама могла погибнуть, и сомневаюсь, что после этого лисы оставят меня в покое. Даже пионовый чай не поможет. Да и если они уже обнаглели до такой степени, что нападают на представителей власти, завтра они тут свою лисью мафию устроят, а мы будем делать вид, что ничего не происходит. Или письма императору писать, умоляя прислать шамана и признаваясь в собственной некомпетентности. Так что в случае, если решу отсидеться, у меня небольшой выбор – или котёл с кипятком, или лисы печень выгрызут.
Пока я говорила, инспектор стоял, уставившись в себе под ноги, а потом вздохнул в третий раз и мрачно сказал:
– Вы точно не женщина. Женщины себя так не ведут. Зайдём сначала в префектуру, я хоть саблю захвачу.
Глава 8
Захватили мы не только саблю, но и человек десять в сопровождение. Среди них был даже тот самый Лю Синь, который так весёленько швырялся табуретками. Я засомневалась, нужны ли нам все эти люди, да ещё и драчун в придачу, но Дандре только хмыкнул:
– Если здесь орудуют лисы, то чем больше народу, тем лучше. Я ни разу не слышал, чтобы лисы навели иллюзию на толпу. Один, два человека… Даже про трёх никогда не слышал. А на десять у них точно сил не хватит. Ну и в таком деле лишний свидетель – совсем не лишний. И для начала зайдём к Нюй, ещё раз посмотрим картину. Чтобы вы точно ничего не напутали.
Его оскорбительные сомнения я пропустила мимо ушей. Пусть сомневается на словах, главное – чтобы на деле сомнения не отражались. А сейчас инспектор вёл себя почти хорошо. И сабля у него на плече выглядела так внушительно – все лисы увидят и разбегутся. Прямо вижу – бегут, рыженькие, и хвостики назад.
Я расстегнула кобуру и сказала:
– То, что вы с тесаком по улицам ходите – это закону не противоречит?
– Тесаки у мясников, – огрызнулся Дандре. – А это – нювейдао.
– Ещё не лучше, – вздохнула я. – Большой Желчный Пузырь ходит с Бычьим Хвостом, а рядом – Бараний Жир с… как там на местном наречии будет «пистолет»?
– Лучше уберите свою хлопушку подальше, – посоветовал Дандре. – Много шума, мало толка.
– Прямо уж и мало, – обиделась я. – Я в лису два раза попала.
– Из пяти выстрелов, – напомнил инспектор. – Если я буду пять раз махать саблей и только дважды попаду, будьте уверены, что по мне попадут уже раз двадцать.
– Это от растерянности, – не желала я сдаваться. – Как будто на меня каждый день мифические чудовища нападают!
– Сами вы… – он вовремя удержался и досадливо покосился на толпу сопровождающих, которые шли за нами на почтительном расстоянии, любопытно блестя раскосыми глазами.
В квартале куртизанок мы с Дандре подошли к уже знакомому дому, но на этот раз нас никто не встретил, а изнутри доносились испуганные голоса и топот ног. Заглянув в дверь, я обнаружила, что это нежные красавицы носились туда-сюда, как табун подкованных кобылиц. Рукава у всех были закатаны, подолы подвёрнуты за пояс, некоторые девицы тащили вёдра с водой, некоторые – в обратную сторону – пустые.
– Эй! Что у вас тут? – окликнул Дандре. – Нам бы с Нюй ещё раз поговорить…
– Нюй сгорела! – пискнула одна из красавиц, так тараща глаза, что они казались почти круглыми.
– Как – сгорела? – опешил инспектор, и мы с ним переглянулись.
– Ой, не говори глупостей, Фанг, – раздался ленивый голос куртизанки Нюй, а потом появилась и она сама – с перемазанным сажей лицом, в облаке аромата палёной ткани, с распущенными и растрёпанными волосами, в которых каким-то чудом держалась косо воткнутая шпилька, сверкая синим камешком, но зато с зелёным нефритовым ожерельем на шее. – Нюй цела, назло врагам. Узнаю, кто это сделал – своими руками придушу, – и куртизанка в подтверждение слов подняла руки – белые, нежные, с отличным маникюром.
– Ничего не понял, – помотал головой Дандре. – Но это ладно. Нам бы снова посмотреть ту картину, Нюй…
– Сгорела, – куртизанка посмотрела на нас почти весело. – Вы глухой, что ли, господин Дань Де?
– Как – сгорела?! – я поняла всё раньше инспектора, оттолкнула с дороги подвернувшуюся девицу, прижимавшую пустое ведро к животу, и бросилась в комнату куртизанки Нюй.
Запах гари усилился, и откинув закопченные шторы-бусины, я увидела чёрное пятно на стене, где прежде висела картина с Го Бо и смеющейся соседкой.
Подпалины шли к полу и к потолку, на стенах и мебели был толстой слой копоти, а на полу можно было плавать в чёрной и жирной от сажи воде. Но самое ужасное, что картины больше не было. Осталась только обгоревшая бамбуковая распялка, болтавшаяся на верёвочке, на гвозде.
– Ничего себе, – Дандре заглянул в комнату через моё плечо. – Кому это ты, Нюй, так напакостила?
– Сама не знаю, – куртизанка подплыла и встала рядом, отряхивая перепачканные ладони. – Хорошо, Юнро разбудила. Так бы сгорела Нюй, и косточек бы не осталось.
– Видели, кто это был? – я продолжала разглядывать стену в подпалинах, хотя разглядывать там было нечего.
– Нет, конечно, – усмехнулась Нюй. – Открыла глаза – а по стене уже скачет красная кошка.
– Красная кошка? – переспросила я. – Лисы, теперь кошки?
– Она про огонь, – вполголоса подсказал Дандре и добавил уже громче: – Какая досадная случайность…
– Случайность? – я резко обернулась к куртизанке. – Или вы сами подожгли картину, уважаемая?
– Зачем мне это? – пожала она плечами, не прекращая усмехаться.
И эта её усмешечка бесила сильнее, чем провал с картиной. Как теперь доказывать, что драгоценная Зэн-Зэн – колдовская лиса?!
– Затем, что вы что-то скрываете, – сказала я с угрозой. – Вы прекрасно знали, кто изображён на картине, посоветовали мне обратить внимание на шпильку, указав на Шун Чунтао, а потом вдруг картина исчезает. Очень подозрительно!
– Да вы с ума сошли, госпожа суперинтендант, – куртизанка ничуть не испугалась и даже ничуточки не смутилась. – Стала бы я жечь картину на стене? Я сама едва не погибла. Проще было разрезать её и спалить в жаровне. И про вашу Чунтао впервые слышу. Пока вы не сказали про женщину на сливе, я её и не замечала. Я на Го Бо смотрела. Он интереснее, – и эта негодяйка масляно улыбнулась, окончательно выводя меня из себя.
– Ладно, потом разберёмся, – примирительно сказал Дандре. – Картины-то всё равно нет. Жаль, но ничего не поделаешь.
– Вопрос в том, почему её нет, – я позволила себя увести, но взглядом пообещала куртизанке все возможные неприятности, хотя сама не знала, какие неприятности могу ей устроить, с учётом моего служебного положения.
Наш отряд отправился в дом супругов Шун, и я всё не могла успокоиться.
– Она что-то знает, – твердила я Дандре, – вы же видите – она что-то знает и скрывает! Уверена, что она нарочно подожгла картину.
– Тут часто происходят пожары, – философски заметил инспектор.
– Вот такие локаль… на одном месте, в центре стены? – не поверила я.
– Были и такие, – пожал он плечами. – Но почему вы уверены, что это сделала Нюй? Это могла сделать и лиса. Как я понимаю, вы пошли и прямо сказали ей и про картину, и про шпильку?
– В том-то и дело, что я не говорила дорогой Зэн-Зэн про картину. Вы меня за идиотку, что ли, считаете? – рассердилась я. – Сказала, что её увидел свидетель и опознал заколку. Так что никто не мог знать, кроме Нюй.
– Ладно, не рубите сгоряча, – примирительно сказал Дандре. – Посмотрим сейчас, что там у Шунов.
Мы подошли к дому, и Дандре постучал в ворота. Раз, другой, но никто не торопился нам открывать. Люди, сопровождавшие нас, заволновались, и я тоже заволновалась – а если не откроют? Придётся уйти? Ведь что-то там инспектор говорил про неприкосновенность жилища и императорское разрешение. Или разрешение надо только когда обыскиваются публичные дома? Надо сегодня же садиться за изучение местных кодексов. Это позор, что суперинтендат не знает законов, которые должен защищать.
– Если не откроете, сломаем ворота! – заорал Дандре, заколотив кулаком уже без остановки.
Не успела я поинтересоваться насчет законности вышибания ворот, как дверь дома открылась, и показался Юн-Юн.
– Уже иду! – отозвался он испуганно, и выглядел тоже испуганным. – Что случилось? – он отворил ворота, заметил меня и насупился.
– Где жена? – спросил Дандре без обиняков.
– Зэн-Зэн? – изумился Юн-Юн, вытянув шею и с тревогой глядя на наше сопровождение. – Она дома… А в чём дело?
– Позови жену, – потребовал инспектор.
– Не могу, она нездорова…
– Ах, нездорова? – Дандре отодвинул его в сторону и первым прошёл во двор, кивком позвав за собой остальных.
Я постаралась не отстать, и мы прошли по ровным дорожкам двора, несмотря на возмущение хозяина дома.
– По какому праву?.. – Юн-Юн обогнал нас и попытался остановить, встав на пути. – Моя жена в постели, вы не можете видеть её…
– С нами женщина, – напомнил Дандре, снова отодвигая его в сторону. – Если она посмотрит, ничего страшного не произойдет. Где постель?
– Я не позволю!
Этот крохотный Юн-Юн был на две головы меньше инспектора, но вдруг бросился на него с такой свирепостью и отчаянием, что мы растерялись. Все, кроме самого инспектора. Он легко остановил Юн-Юна, уперевшись ладонью ему в лоб и развернув к дому, держа за голову.
– Сказал же, – спокойно произнёс Дандре, – мы только посмотрим на твою жену. Или тебе есть, чего бояться? Заходим, – велел он нам, и прошёл в дом, не разуваясь, продолжая удерживать Юн-Юна за макушку.
На всякий случай я расстегнула кобуру – мало ли что может произойти, если дорогая Зэн-Зэн вдруг заболела. А ведь утром она выглядела совершенно здоровой.
Дандре безошибочно прошёл по дому, отодвинул одну перегородку, вторую, и перехватил Юн-Юна за шею, когда тот снова дёрнулся, пытаясь помешать войти.
– Загляните, – сказал мне инспектор, мотнув головой в сторону открывшейся комнаты. – А потом скажите нам, что там увидите.
– Я не позволю! Там моя жена! – завопил хозяин дома, но я уже зашла в комнату.
Комната была квадратной, небольшой, но очень уютной. Окно выходило в сад, где густо пламенела цветами слива, на полу, выложенном дощечками светлого дерева, была разостлана постель, а на постели лежала Зэн-Зэн с распущенными волосами, слипшимися на лбу и висках. Пятна крови алели на полотенце, которое одним концом было опущено в чашку с водой, и на простыне, которой укрывалась женщина.
– Она ранена… – сказала я, растерявшись больше, чем когда на меня бросилась призрачная лисица.
Было слышно, как Дандре выругался сквозь зубы, а потом он вошёл в комнату, волоча за собой пытавшегося драться Юн-Юна.
– Двое зайдите, – приказал инспектор сопровождавшим. – Встаньте на пороге. А ты, госпожа Шун, скажи нам, откуда у тебя кровь.
– Она поранилась! – завопил её муж.
Дандре без лишних слов зажал ему рот ладонью.
Зэн-Зэн приподнялась на локте и теперь смотрела на нас снизу вверх. Глаза её горели из-под распущенных чёрных прядей, а губы кривились – или от боли, или в усмешке.
– Покажите левое ухо, – сказала я строго. – И ноги. Сегодня на меня напала призрачная лиса, и я ранила её в ухо и ногу.
Наши сопровождающие полезли в комнату уже без предупреждения.
Зэн-Зэн перевела на мужчин взгляд и вдруг усмехнулась. Совсем как усмехалась эта Нюй.
Больше я повторять не стала, шагнула к постели и попросту задрала простыню, открывая женщине ноги. Правая нога была в крови.
– Что и требовалось доказать, – сказала я, невольно отступая. – И дырка в ухе – сто процент… Точно дырка в ухе.
– Ухо покажи, – мрачно потребовал Дандре.
– Левое, – я постаралась говорить так же сурово и мрачно, как он.
Женщина медленно подняла руку, сдвинула волосы с левого виска и показала нам ухо – с круглой маленькой дыркой посередине.
– Это от моей пули, – сказала я. – Значит, ты и есть та самая лиса, что напала на меня сегодня. А до этого ты убила своего соседа, Го Бо. Навела на него морок и заставила сунуть… Вобщем, его укусил скорпион по твоей милости. Наверное, это было очень забавно. Да, Зэн-Зэн? Ты так хохотала.
– Это не ради забавы, – сказала она с вызовом. – Я сделала это ради Лиу. Мы с ней подруги.
– Лиу? – переспросила я у Дандре. – Это не жена покойного?
– Она, – подтвердил инспектор, продолжая зажимать рот Юн-Юну, который, впрочем, уже никуда не рвался, а смотрел на жену, хлопая глазами.
– Человеческие мужчины изменяют своим жёнам, – продолжала Зэн-Зэн. – Лиу не нужен такой муж. Никакой женщине не нужен такой муж. Он приставал даже ко мне, хотя мы соседи. Я назначила ему свидание, он пришёл. Даже подарок принёс, – она снова усмехнулась. – Я создала иллюзию, и он принял сухое дерево за меня. Это, и правда, было забавно.
– Ну и дела, – пробормотал Дандре и вытер пот со лба, отпустив Юн-Юна.
Тот упал на колени и пополз к постели, на которой лежала раненая женщина-лиса.
– Но я ведь не изменял тебе, Зэн-Зэн, – залепетал он.
– Не подходи к ней, – приказала я, и Дандре поймал Юн-Юна за поясок, и оттащил подальше.
Взгляд лисы-оборотня потеплел, когда она посмотрела на мужа.
– Я знаю, – только и сказала она, но сколько нежности и любви было в этих словах…
Только мы пришли сюда не затем, чтобы умиляться на семейную идиллию Шунов.
– Тебя осмотрит доктор, – сказала я лисе, – а потом мы берём тебя под стражу до суда. Ты обвиняешься в умышленном убийстве Го Бо и в нападении на офицера полиции.
– Нет-нет, вы не можете… – простонал Юн-Юн, заламывая руки.