Вооружены и прекрасны. Кто рисует смерть
Здесь проходил какой-то обряд, потому что двор храма был до отказа заполнен людьми, и в центре толпы какой-то человек в длинной маске, размалёванной чёрным и белым, прыгал и скакал, размахивая палкой, и выкрикивал что-то дикое и непонятное. Рокотали барабаны, и шесть девушек в белых одеяниях кружились на месте, размахивая белыми и чёрными лентами.
Дандре притормозил, дожидаясь нас, и сказал мне, указав на пожилых мужчину и женщину, которые стояли на коленях перед беснующимся человеком в маске:
– Это – господин Лю и его жена. Родители Сяомин. Сейчас закончится обряд изгнания злых духов, и мы сможем поговорить с ними. Тело, скорее всего, в храме. Желаете осмотреть?
– А как вы думаете? – ответила я вопросом на вопрос.
– Даже не сомневался, – пожал он плечами. – Но имейте в виду, это очень бестактно. Даже оскорбительно.
– Что может быть оскорбительного? Мы делаем свою работу, – мы с Дандре встали за изгородью, дожидаясь, когда все злые духи будут изгнаны.
Инспектор молчал, и я тоже замолчала, разглядывая толпу. Все местные были похожи – как куклы из одной фабричной партии. Мне стало досадно – когда же я научусь их различать? Ведь как-то же различают они друг друга? А быть суперинтендантом, который не отличит Пы Юна от Сунь Муна – это заведомый провал. То ли дело – инспектор… Я украдкой посмотрела на Дандре. Да уж, его ни с кем не спутаешь. Профиль у него был очень ничего себе – резкий, мужественный, с прямым носом и высокой переносицей. Почти греческий. И подбородок упрямо выдавался вперёд. Красавчик просто. Ещё бы не был такой занозой…
– Сейчас начнётся подношение монет, – сказал мне инспектор, продолжая смотреть на танец девиц и маски.
Для меня это подношение было пустым звуком. Я просто тупо наблюдала, как люди вереницей потянулись к большой глиняной чашке, стоявшей перед родителями утонувшей девушки, и бросали туда монеты – кто-то медные, кто-то серебряные.
Один старик – с куцей белой бородкой и мохнатыми белыми бровями, бросил даже золотой.
– У вас есть деньги? – спросила я у Дандре.
– Что? Есть, – он машинально схватился за кошелёк, висевший на толстом шнурке, на поясе.
– Дайте, сколько не жалко, – я протянула к нему руку, развернув ладонью вверх.
Инспектор понял без лишних объяснений, и положил мне на ладонь новенькую серебряную монетку.
– Идёмте, – скомандовала я и влилась в общую очередь.
Правда, по-настоящему влиться не получилось, потому что едва меня увидели местные, то сразу разбежались по сторонам, и я оказалась в кольце одинаковых смуглых людей с раскосыми глазами. Дандре тут же встал рядом со мной, и я почувствовала себя увереннее. Я подошла к чашке, положила туда монетку и поклонилась родителям погибшей девушки, постаравшись изобразить настоящий китайский поклон – не слишком низкий, склонив голову вместе с корпусом и прижав руки по швам.
– Примите мои соболезнования, – сказала я, а когда выпрямилась, увидела перед собой два перепуганных лица.
Пожилая пара смотрела на меня почти с ужасом, и если мужчина не проронил ни звука, то женщина ахнула, что-то забормотала и закрылась рукавом.
Что-то опять было не так. Наверное, поклон не удался. Но работу надо было работать, и я сказала как можно мягче:
– Прошу прошения, но нам с инспектором Дандре необходимо осмотреть тело вашей дочери. Я – новый суперинтендант Анна Шмелёва…
– Да что же вы… как панда в посудной лавке! – зашипел Дандре и подхватил меня под руку, увлекая куда-то под крышу храма, но не в двери, которые сейчас были распахнуты настежь.
Я успела услышать, как мать погибшей девушки несколько раз повторила что-то про зелёные глаза, а потом она принялась обмахиваться ладошками, словно ей стало жарко.
– Что случилось? – спросила я у Дандре, когда мы укрылись в тени за колонной. – И что там про зелёные глаза? У меня зелёные – и что?
– И это очень плохо, – ответил инспектор, осторожно выглядывая из-за колонны. – Но цвет глаз вы, конечно, исправить не сможете. А вот своё поведение – вполне.
– Да что не так с поведением? – возмутилась я и тоже хотела выглянуть, но Дандре не позволил, придержав меня за плечо. – Руку уберите, – попросила я нарочито вежливо.
– А, извините, – он отстранился с такой же нарочитой услужливостью. – За монетку – булочка вам из сладкого риса. Но к чему вы при всех заговорили про осмотр? Вы ещё не поняли, что тут вам не… – он подумал и закончил: – тут вам не там. Здесь не любят, когда беспокоят умерших. Иначе дух покойного может остаться и мстить.
– Но вы же в это не верите, – сказала я без особой надежды.
– Да какая разница, во что я верю или нет? Главное, что вся эта толпа верит, – возмутился он. – Проявите хоть немного деликатности. Вы же женщина!
– Да вы что?! Никогда бы не подумала, что женщина, – огрызнулась я.
– Даньде! – раздалось откуда-то со стороны, и мы с инспектором одновременно оглянулись.
Небольшая боковая дверь храма была приоткрыта, и оттуда нас манил уже знакомый мне старик, положивший в чашку золотую монету.
– Пошли, – инспектор подхватил меня под локоть и потащил в двери. – Добрый день, дядюшка Ли. Благодарю, что открыли нам. Мы быстро, пять минут, не больше.
Мы занырнули в приоткрытую дверь, и оказались в прохладной полутьме храма. Я никогда не бывала в даосских храмах, даже на экскурсиях, и теперь с любопытством посматривала по сторонам.
Он оказался неожиданно маленьким – всего одна комната с колоннами и пышно украшенным алтарём, на котором стояла статуя богини. Богиню я определила, как легендарную Женщину-Змею, потому что нижняя половина тела у неё была змеиным хвостом. Справа и слева от алтаря стояли высокие фарфоровые вазы с цветами, а на стенах висели сюжетные картины – боги спасали людей от всевозможных бедствий. Вот богиня-змея уносила кого-то в море, прочь от пожара на берегу. На других картинах – возносила бесчувственную женщину к небесам, защищала дровосека от тигра, подавала еду нищим. Везде висели бумажные амулеты со священными иероглифами, стояли чаши с рисом и душистыми лепестками, курились ароматические свечи…
– Она здесь, Даньде, – сказал старик, подходя к самому алтарю.
На полу, на носилках, лежало тело, прикрытое белой тканью до подбородка и белым платком до бровей. Я сразу перестала глазеть по сторонам и опустилась на колени, сдвигая белую ткань. Дандре, поколебавшись, тоже встал на колено рядом со мной и первым делом внимательно осмотрел руки покойной.
– Ногти не поломаны, – сказал он вполголоса. – Не похоже, что она сопротивлялась.
– А вот это на что похоже? – спросила я, раздвигая на груди девушки погребальный халат.
Чуть повыше тугой повязки, стягивающей грудь покойницы вместо лифчика, были видны следы от уколов чем-то острым и тонким, а на руках повыше локтей я обнаружила синяки.
– Они несвежие, – сказал Дандре. – И сразу видно, что были нанесены в разное время. Вот эти – давно, а вот эти – пару дней назад.
– Вы прямо судмедэксперт без диплома, – проворчала я, но мысленно с ним согласилась.
– Я – кто? – приготовился разобидеться он.
– Судебный медицинский мастер, – перевела я ему на китайский. – Это комплимент, не вставайте в позу.
Он засопел, но, по-моему, остался доволен.
– Надо поговорить с её родителями, – сказала я, быстренько приводя в порядок тело – укрывая тканью и поправляя полоску бумаги с иероглифами, положенную поперёк лица. – Очень интересно, откуда у девушки эти синяки и уколы.
Старик наблюдал за нами молча, а когда мы с инспектором поднялись с колен, отряхивая штаны, проводил нас опять к боковой двери.
– Это кто? – спросила я у Дандре шёпотом.
– Ли Тан, – так же шёпотом ответил инспектор. – Он староста храма. Уважаемый человек.
– А-а, – протянула я. – А что там насчёт зелёных глаз? Какие-нибудь суеверия?
– Потом скажу, – шикнул он на меня.
Старик вывел нас из храма и закрыл за нами дверь. Мы снова встали за колонной, наблюдая, как люди вереницей заходят в храм, чтобы попрощаться с умершей Сяомин, и выходят, отправляясь по своим делам, тут же начиная болтать про покупки, налоги и продажных чиновников.
– В нашей стране не любят зелёный цвет, – пояснил Дандре, прислонившись к колонне плечом. – Зелёный – это цвет предательства. Так что госпоже суперинтенданту не повезло. У неё глаза предательницы.
– Какой бред, – только и вздохнула я.
– Согласен, – коротко поддакнул инспектор.
– Ого! Вы со мной согласились? – поразилась я. – С чего бы это? Погода, вроде, не менялась.
– Не надо думать, что все мы здесь варвары, – сказал Дандре веско. – Да, многие мои соотечественники верят в демонов и порчу, и считают зелёные глаза символом предательства, но, поверьте мне – поживёшь тут, ещё не в такое поверишь.
– А вы не верите? – уточнила я.
– Хоть я и похож на варвара, – усмехнулся он, посмотрев на меня сверху вниз. – Я верноподданный королевы, а не императора.
– Хоть это радует, – меня это, и правда, порадовало.
Приятно иметь в помощниках здравомыслящего человека, а не того, который судит о людях по цвету глаз.
Дандре промычал что-то невнятное, но в это время людской поток из храма, наконец-то, закончился, и мы отправились разговаривать с родителями Сяомин.
Узнали мы немного, а если честно – то не узнали ничего. О синяках и уколах господин Лю и его жена молчали, как рыбы. «Не знаем, не знаем», – только и твердили они, так что я, в конце концов, потеряла терпение.
– Вы понимаете, что мы хотим помочь? – сказала я строго. – И если вы скрываете важную инфор… важные сведения…
После этих слов отец погибшей девушки дёрнулся, будто я его ударила, и сказал:
– Если хотите помочь, госпожа суперинтендант, то дайте умершим покой.
– Нам лучше уйти, – углом рта сказал Дандре, потянув меня за ремень.
– Хорошо, мы уйдём, – я оттолкнула его руку, чтобы не цеплялся, и очень чётко произнесла: – Но запомните: мёртвым для покоя нужна правда, а не молчание.
Когда мы опять отправились запутанными переулками и улочками, и отошли довольно далеко от храма, я вспомнила про Алишу.
– Она, наверное, уже дома, – сказал инспектор Дандре и задумчиво добавил: – А всё-таки, вы очень хорошо сказали. Про то, что нужно мёртвым. Но вот что мне не нравится…
– Что именно?
– То дерево во дворе Го Бо…
– Со скорпионами? А что с ним не так?
– Его не было ещё пару недель назад, – выдал инспектор. – Я заходил к ним… э-э… с проверкой. И бревна там не было. А Нюй сказала, что картина у неё уже полгода.
– Не было этого бревна, было другое. Всё просто, – пожала я плечами.
– Да, наверное, – пробормотал он. – Всё просто…
Глава 6
Но, конечно же, всё было совсем не просто.
Сразу после посещения храма я планировала развить бурную деятельность по расследованию гибели Лю Сяомин. Прежде всего я собралась допросить её коллег и начальника, но оказалось, что сделать это невозможно – вход в императорский дворец разрешён только определённым лицам, и суперинтендант из Мэйфена в этот список не входил.
Сдаваться я не собралась и отправилась к Кэмпбеллу. Провожать меня пошла Алиша, потому что Дандре со свойственным ему оптимизмом сказал, что ничего у меня не получится, и отказался участвовать в этой, по его словам, «провальной и идиотской затее».
Ничего идиотского я в допросе коллег покойной девушки не видела, высказала инспектору всё, что думала о его методе работы, услышала насмешливое и уже знакомое «удачи», и ушла из префектуры в таком состоянии, что попадись мне сейчас не картонный дракон, а настоящий – разорвала бы и сожрала вместе с чешуёй.
Я была настроена решительно, но Кэмпбелл сразу притушил мой энтузиазм.
– Это невозможно, – заявил он с вежливой улыбочкой, когда я сказала о необходимости допроса слуг из дворца императора. – По международному соглашению, дворец императора, так же как храмы и публичные дома, являются собственностью его императорского величества. Наши войска и полиция не имеют права входить на данные объекты без письменного императорского разрешения.
– Дворец, храмы и бордели он оставил себе? – не удержалась я от сарказма. – А он – продуманный парень, этот ваш император. Позаботился и о душе, и о теле.
В ответ я получила ещё одну вежливую улыбочку, показывающую, что Кэмпбелл оценил шутку, и о-очень ценный совет – сосредоточиться на своих обязанностях в пределах квартала Мэйфен, а не покушаться на чужую территорию, так как в квартале Ланроу есть свой суперинтендант.
– Уверен, что синяки и прочие повреждения девушка получила именно в Мэйфене, – подытожил господин Кэмпбелл. – Крайне неблагополучный квар… – и он замолчал.
– Да ладно, не стесняйтесь, – щедро разрешила я. – Квартал – крайне неблагополучный. Ничего общего с тем раем на земле, что вы обещали мне, когда похитили из моего мира.
– Это – не похищение, – последовала третья улыбочка, но уже несколько натянутая. – Вы сами выбрали этот путь.
– Простите великодушно, но когда зовут в кабинет к начальнику, пути не выбирают, – возразила я. – А насчёт допроса слуг я не согласна. Надо отрабатывать все версии, если вам известны правила расследования. Давайте напишем заявление императору, чтобы разрешил допросить коллег Лю Сяомин.
– Прошение?
– Пусть прошение – если это так называется. Я могу проводить допросы вне императорского дворца, чтобы не нарушать международное соглашение.
– Боюсь, ваше прошение будет отклонено. Местные жители очень ревниво охраняют свои тайны. И вряд ли императора настолько заинтересует судьба какой-то девчонки из числа низших наложниц, чтобы он позволил вам – иностранке и женщине – войти на территорию дворца.
– Вот так договорились, – изумилась я. – Какой шовинизм, господин Кэмпбелл. Девчонка… иностранка… да ещё и женщина… Зачем вы меня тогда на работу принимали, если так ненавидите женщин?
– Ничуть, – возразил он. – Я в этом плане устоявшийся либерал, если можно так выразиться. Просто пытаюсь объяснить вам местные обычаи, – и добавил многозначительно: – если вы сами не в состоянии их изучить. А вам лучше бы постараться, госпожа Шмелёфф.
Намёк был более чем ясен. Я замолчала, и пока начальник (совсем как прежний мой шеф) читал мне небольшую нотацию, что к своим обязанностям надо относиться со рвением, пылом и страстью, ибо человек в погонах – это больше, чем просто человек и т.д., я смотрела на картину на стене, потому что мне совсем не хотелось смотреть на Кэмпбелла, и снова и снова перечитывала надпись иероглифами.
«Куда бежишь, если виновна? Цветет слива, красная вода течет».
Что там Дандре говорил про картину?.. Ах да, не про картину… Он говорил про бревно, что его там не было. Ну так было другое. Хм… с такой же дыркой от сучка?..
– …если что-то понадобится, – ворвался в моё сознание голос Кэмпбелла, обращайтесь. – Финансирование квартала в этом году выбрано ещё не до конца. Возможно, вам что-то нужно для работы? Лупа, пробковые шлемы? С формой, я вижу, вы разобрались? – и он окинул взглядом мои штаны и сапоги.
– Разобралась, – я поправила кобуру, которая уже натёрла мне бедро. – Да, нам много чего нужно. Я пришлю список с помощницей. Сегодня. Всего доброго.
– Имейте в виду, финансирование ограничено! – крикнул уже мне вслед Кэмпбелл.
Но я сейчас думала совсем не о пробковых шлемах. И даже не о писчем приборе попроще, чтобы не пользоваться кисточками, которые пугали меня одним своим видом. Я думала о словах инспектора, о старом дереве и картине. Сама закрыла дело, как несчастный случай, но вот что-то накатило – картина, дерево… Картине – полгода, дереву – две недели… Ерунда какая-то…
– Идём в бордель, – сказала я Алише, которая ждала меня на улице.
– Зачем? – перепугалась она.
– Да что вы все заладили «зачем? зачем?», – взорвалась я. – Надо, значит! Надо кое-что проверить.
Спорить она со мной не осмелилась, и мы отправились прямиком на улицу с красными фонарями, к центральному борделю.
В этот раз меня пропустили внутрь безо всяких препятствий, но Алиша благоразумно осталась снаружи. Впрочем, я не нуждалась в её компании – ведь вряд ли куртизанки начали бы бросаться скамейками. А их шпилек я и вовсе не боялась. Скрутить такую нежную бабочку труда бы не составило – даже если бы она была не со шпилькой, а с гранатой.
Возле знакомой комнаты со шторами-бусами я, всё-таки, притормозила и постучала по косяку.
– Входите, – послышался мелодичный голос куртизанки Нюй.
– Вы одна? – спросила я, не торопясь переступать порог.
В ответ раздался серебристо-переливчатый смех.
– Одна, одна, – насмешливо ответила куртизанка и появилась передо мной по ту сторону чуть колыхающихся бусин. – Вы решили купить меня, госпожа суперинтендант? Сожалею, женщин я не обслуживаю. Они мне не нравятся.
– Вы мне тоже не нравитесь, – не осталась я в долгу на изящное оскорбление. – Лицом не вышли. Могу я ещё раз осмотреть ту картину с мужчиной и деревом?
– Вам понравилось? – живо подхватила она. – Многим нравится, я это заметила. Люди, вообще, склонны к извращениям. Забавно, правда?
– Можно осмотреть картину? – повторила я ледяным тоном.
– Разве можно что-то запретить госпоже суперинтенданту? – засмеялась куртизанка и приподняла штору, пропуская меня.
– Благодарю, – язвительно сказала я и прошла в комнату.
В этот раз я осматривала картину более тщательно. Сняла со стены, перевернула, проверяя – нет ли имени художника. Но не нашла ни имени, ни какого-нибудь клейма или опознавательного знака. Припомнилось, что иногда художники «подписывали» свои картины отпечатком пальца или рисовали какую-то общую деталь на всех полотнах.
Я села прямо на пол, скрестив ноги по-турецки, и принялась изучать рисунок сантиметр за сантиметром, в надежде найти что-то необычное и стараясь не обращать внимания на хихикавшую время от времени красотку Нюй. Пусть хохочет, я на работе. И моя работа уж всяко достойнее и полезнее, чем работа этой бабочки.
Потратив около пятнадцати минут, я так и не разгадала ребус, который собиралась разгадать. Таинственный художник не оставил мне ни малейшей подсказки. Со вздохом я поднялась и повесила картину на прежнее место.
– Нашли что-нибудь? – насмешливо поинтересовалась куртизанка.
– Вас это не касается, – отрезала я.
– Как скажете, – промурлыкала она.
Я посмотрела на неё с неприязнью – красивая кукла, привыкшая пользоваться своим телом, как помятой десяткой. И ведь важничает…
Куртизанка как раз закончила причёсывать волосы и подвернула верхние пряди валиком.
– А вы никогда не причёсываетесь, госпожа суперинтендант? – спросила она, невинно хлопая ресницами, и глядя на меня в зеркальном отражении. – И шпилек у вас нет? Наверное, нет и мужчины, который подарил бы шпильку? А у меня их столько… – она откинула крышку длинного сундучка.
Внутри рядком лежали пять или шесть шпилек, украшенных яркими камешками. Солнце так и заиграло на них, отразившись на стене разноцветными пятнами.
– Столько мужчин или шпилек? – уточнила я. – На мой взгляд – и тех, и этих маловато будет.
– Вы шутница, – усмехнулась куртизанка и продолжала, словно бы размышляя вслух: – Какую выбрать сегодня? С пионом? Или с цикадой? Пожалуй, возьму эту. С цветами сливы.
Она вытащила одну из шпилек – с красными цветами на головке, и воткнула себе в волосы.
Полюбовавшись на своё отражение, куртизанка сказала, обращаясь ко мне:
– Красивая шпилька, правда? Вам бы хотелось такую?
– На что мне сдалась ваша… – я не закончила фразу и резко обернулась к картине, потому что было кое-что, что я упустила.
Шпилька! Конечно же – шпилька!
На картине у женщины, прятавшейся среди ветвей, тоже была шпилька. Шпилька с головкой в виде… бегущей лисы. Хорошо был виден развевающийся лисий хвост, и я смогла разглядеть даже чёрную бусинку-глаз.
Шпилька с лисой. И совсем недавно я видела такую. В доме Го Бо. В причёске одной из приглашённых дам.
Точно – женщина, которая всё время хихикала. Так же хитро, как хихикала сейчас куртизанка Нюй.
Я даже вспомнила имя той развесёлой женщины. Госпожа Шун. Соседка. Так сказал инспектор.
– Мне пора, – пробормотала я, бросаясь к выходу почти бегом.
– Прощайте, госпожа суперинтендант, – с преувеличенной вежливостью сказала куртизанка и добавила мне вслед уже совсем другим тоном: – Хорошей охоты!
Что они тут называли охотой, я не знала и решила пока этим не заморачиваться. Алиша ждала меня, и я сразу спросила:
– Знаешь, где живёт госпожа Шун? Где-то по соседству с покойным Го Бо. Она такая миловидная, всё время смеётся.
– Знаю, – ответила девушка, глядя на меня во все глаза. – А зачем… – тут она резко замолчала и даже прижала к губам палец, показывая, что не собирается ни о чём расспрашивать.
– Веди меня в её дом, – я вытерла вспотевшие от жары ладони и поправила кобуру, машинально проверив сохранность пистолета.
– Может, возьмём с собой брата? – несмело предложила Алиша.
– Незачем, – отрезала я.
Мне совсем не хотелось, чтобы инспектор опять начал язвить по поводу того, что сначала я открываю дело, настаивая, что было убийство, потом закрываю, решив, что это – несчастный случай, а потом снова открываю по каким-то невнятным обстоятельствам…
Но я же ничего не открываю, никаких дел. Хочу просто понять, каким образом и кто нарисовал ту картину.
А зачем?..
Фу ты! Вот и я начала задавать этот дурацкий вопрос. Уже самой себе.
Но всё было именно так – я не могла объяснить, почему вдруг заинтересовалась этой хохотушкой госпожой Шун. Которая, если верить неизвестному художнику, наблюдала за Го Бо, пока он там занимался чёрти чем. Ну, наблюдала – и наблюдала. Мало ли у кого какие извращения на уме. Кому-то нравится шпилить брёвна, а кому-то – подсматривать.
Только картина не шла из головы… И куртизанка – зараза такая! – будто подсказала мне про шпильку… А раньше подсказать было – не судьба?
Мы прошли мимо дома Го Бо, который я узнала по белым флагам над воротами, и подошли к соседнему домику – маленькому, чистенькому, где через щёлку ворот видны были песчаные ровные дорожки и высаженные вдоль них цветы.
– Стучать? – несмело спросила Алиша.
– Смотреть, что ли? – я сама застучала в запертые изнутри ворота – сначала ладонью, а потом и кулаком.
Ждали мы недолго, и скоро из дома выскочил мужчина, на ходу натягивая узорчатый халат поверх белой полотняной рубашки и таких же белых штанов. Мужчина отодвинул засов, приоткрыл ворота и уставился на меня, открыв рот.
– Суперинтендант Анна Шмелёва, – представилась я на китайском, потому что мужчина был из местных, и я понятия не имела – видела его раньше или нет на похоронах торговца. – Мне надо поговорить с госпожой Шун. Она дома?
– Дома… – растерянно выдал мужчина и распахнул ворота пошире: – Входите.
– Останься здесь, – велела я Алише, и та с готовностью кивнула.
Я прошла следом за мужчиной по аккуратному дворику, разулась на крыльце, поставив сапоги в сторонку, и оказалась в таком же чистеньком и аккуратном доме. Он был гораздо меньше, чем дом Го Бо, но здесь было уютнее. Возможно, потому что окна и зеркала не закрывали занавеси, а на полу не лежали покойники.
– Проходите, присаживайтесь, – засуетился мужчина, подтаскивая циновку. – Сейчас позову жену, она в саду…
Он вышел через боковую дверь, и я услышала, его голос: «Зэн-Зэн! Иди сюда, милая! Тут тебя спрашивают…».
Рассиживаться на циновке я не стала, а быстро огляделась. Обстановка в доме была образчиком восточного минимализма – ничего лишнего, голые стены и полы, на низком столике – плоская фарфоровая ваза с ветками сливы, укреплённая на дне камешками.
– Кто спрашивает, Юн-Юн? – раздался за дверью женский голос. – Соседка пришла за травами? Дал бы без меня, я только высадила цветы.
– Там полиция… – сказал мужчина испуганно.
Стало тихо, и я усмехнулась.
Милая Зэн-Зэн насторожилась. Значит, есть чего бояться.
Раздался шорох шёлковых одежд, и появилась та самая хохотушка, которую я видела на похоронах. Она шла мелкими семенящими шажками, скромно опустив глаза, а в причёске у неё торчала шпилька с головкой в виде бегущей лисы.
– Вы – Шун Зэн-Зэн? – спросила я строго.
– Шун Чунтао, – она поклонилась мне, а уголки её губ лукаво задёргались. – Госпожа суперинтендант услышала, как муж называет меня Зэн-Зэн, но это – не имя. Просто он так зовёт меня – моя драгоценная. А я зову его Юн-Юн, большой мужчина. А на самом деле его имя Юн Бао.
– Чудесно, – прервала я её милые объяснения. – Мне надо поговорить с вами.
В это время в дом зашёл Большой Мужчина. Юн-Юн.
Большой! Я была выше его на полголовы!
– Наедине, – добавила я.
Всё-таки, не надо добавлять семье неприятностей. Я понятия не имела, как муж отнесётся к тому, что его жена подглядывала за извращенцем. Лично мне бы на его месте – не понравилось.