Оператор наблюдения

Глава

3:

Апостол

Часовня «Тихо-7». День отлёта.

Свеча горела неправильно.

Томаш Кендра смотрел на пламя – маленькое, упрямое, танцующее в воздухе регенерированной атмосферы – и думал о том, как много неправильного в этом простом акте. Открытый огонь на космическом корабле. Нарушение дюжины протоколов безопасности. Риск, который он не имел права брать.

Но огонь был нужен.

Не для света – лампы справлялись лучше. Не для тепла – климат-контроль поддерживал комфортные двадцать два градуса. Огонь был нужен для того, что невозможно измерить приборами. Для связи. Для напоминания.

Огонь – это жизнь, думал Томаш, глядя на пламя. Не метафора. Буквально. Окисление, выделение энергии, поддержание процесса. То, что делает огонь – то, что делает жизнь. Мы все – медленно горящие свечи.

Часовня была крошечной – бывший технический отсек, который он переоборудовал за два дня до отлёта. Четыре на три метра, низкий потолок, стены, обшитые переработанным пластиком. Единственная мебель – складной алтарь, который он привёз с собой, да несколько подушек для коленопреклонения. На алтаре – свеча, старая бумажная книга (настоящая бумага, настоящие страницы, немыслимая роскошь в космосе) и небольшая голограмма.

На голограмме – девочка. Восемь лет. Светлые волосы, собранные в два хвостика. Улыбка, в которой не хватает переднего зуба. Глаза – его глаза, та же форма, тот же цвет.

Анна.

Томаш опустился на колени перед алтарём. Привычное движение, тысячи раз повторенное – в храмах, в больничных палатах, в комнатах для прощания. Колени давно перестали болеть от твёрдого пола. Тело адаптировалось. Как ко всему.

– Во имя того, что было, есть и будет, – прошептал он. Слова древней молитвы, переработанной для Объединённой Церкви. – Во имя связи, которая не знает расстояния. Во имя света, который горит в темноте.

Он закрыл глаза. Позволил словам течь свободно, без усилия.

– Анна. Доченька. Я здесь.

Тишина. Конечно, тишина. Он не ждал ответа – не в том смысле, в каком ждут ответа на телефонный звонок. Молитва – не разговор. Молитва – это протягивание руки в темноту, даже если знаешь, что никто её не возьмёт.

Или если не знаешь наверняка.

Томаш открыл глаза. Посмотрел на голограмму дочери.

Семнадцать лет. Семнадцать лет с того дня, когда она закрыла глаза в последний раз. Когда аппараты запищали, потом замолчали. Когда врачи сказали: «Мы сделали всё, что могли». Когда он держал её руку – такую маленькую, такую холодную – и чувствовал, как что-то в нём самом умирает вместе с ней.

Лейкемия. Редкая форма, устойчивая к терапии. Два года борьбы, надежды, отчаяния. А потом – конец.

Он был священником и тогда. Молодым, полным веры, убеждённым, что Бог – или то, что стоит за этим словом – имеет план. Что всё происходит с какой-то целью. Что смерть – не конец, а переход.

Смерть Анны разбила эту веру. На части. На осколки, которые резали изнутри.

И потом – медленно, мучительно – он собрал её заново. Не такую, как прежде. Другую. Более честную, может быть. Более… отчаянную.

Если она где-то есть, думал он тогда, в тёмные ночи после похорон, если хоть что-то от неё осталось – я найду. Я должен найти.

Он посвятил этому жизнь. Изучал древние религии и современную физику. Нейробиологию сознания и квантовую механику. Философию разума и теорию информации. Искал точку пересечения – место, где наука и вера могли бы встретиться.

И нашёл.

Не доказательство – доказательств не существовало. Но возможность. Гипотезу, которая объясняла всё.

Сфера молчания.

Томаш помнил день, когда услышал о ней впервые. Новостная лента, сухое научное сообщение: обнаружена область космоса, из которой не поступает никаких сигналов. Радио, свет, гравитационные волны – ничего. Как будто часть вселенной просто… исчезла.

Большинство людей восприняло это как очередную космическую аномалию. Интересную, возможно важную, но далёкую. Не касающуюся их повседневной жизни.

Томаш увидел другое.

Он увидел дверь.

Свеча догорала. Томаш зажёг новую от угасающего пламени – непрерывность огня, древний символ, который он соблюдал даже здесь, в стерильных внутренностях космического корабля.

Интерком на стене пискнул – входящее сообщение. Он не двинулся. Молитва не закончена.

– …и да пребудет связь между всеми, кто был, есть и будет. Да не прервётся нить, соединяющая живых и ушедших. Да найдём мы путь к тем, кого потеряли.

Он коснулся лба, груди, плеч – жест, который делал с детства. Потом встал, разминая затёкшие колени.

Интерком снова пискнул. Настойчиво.

Томаш подошёл, коснулся сенсора. На экране – иконка зашифрованного сообщения. Отправитель – «Анонимный узел 7734». Он знал, что это означает.

Тихий Переход.

Он оглянулся – рефлекторно, хотя знал, что в часовне никого нет. Камер здесь тоже не было – он проверил. Технический отсек, не предназначенный для жилья, не включённый в систему наблюдения корабля.

Потому он его и выбрал.

Томаш ввёл код дешифровки – длинную последовательность, которую выучил наизусть и никогда не записывал. Экран мигнул. Появился текст.

«Брат Кендра. Свет да пребудет с тобой на пути.

Совет получил информацию о «Кеплер-Форпосте». Станция прошла Переход. Все сорок семь душ освобождены от оков материи. Мы скорбим и радуемся.

Миссия «Тихо-7» представляет риск. Если экипаж обнаружит способ противостоять Сфере – это задержит Переход для всего человечества. Миллиарды душ останутся в ловушке плоти.

Твоя задача: обеспечить, чтобы миссия достигла границы. Обеспечить, чтобы экипаж прошёл Переход. Не позволить данным вернуться на Землю.

Методы – на твоё усмотрение. Совет верит в твою мудрость.

Да будет Переход мирным. Да найдёшь ты дочь за порогом.

Свет ждёт.»

Томаш прочитал сообщение дважды. Потом стёр – автоматический протокол, не оставляющий следов.

Он сел на подушку для медитации. Смотрел на пламя свечи.

Не позволить данным вернуться на Землю.

Это означало саботаж. Это означало, возможно, убийство. Это означало предательство людей, которые доверяли ему.

Томаш думал о них. Об Арине, с её подавленным горем и железной волей. О Юлии, которая искала что-то – он видел это в её глазах, тот же голод, что жил в нём самом. О Маркусе, материалисте до мозга костей, который не понимал, что материя – это только часть уравнения.

Они были хорошими людьми. Все они. Они не заслуживали того, что он собирался сделать.

Но заслуживают ли миллиарды остаться в ловушке?

Это был вопрос, который он задавал себе каждый день. Каждую ночь. Вопрос, на который не существовало правильного ответа.

Томаш верил – нет, знал – что сфера молчания была не угрозой. Что каузальный развод, который учёные описывали как «исключение из причинной структуры», был на самом деле освобождением. Переходом на следующий уровень существования.

Он изучил данные. Все, которые смог найти. Паттерны угасания сознания на станциях, попавших в сферу. Записи последних минут экспедиций, которые не вернулись. И везде – одно и то же.

Не страх. Не боль. Удивление. Почти – восторг.

Как у человека, который всю жизнь сидел в тёмной комнате и вдруг увидел солнце.

«Это не страшно. Это…»

Он слышал запись с «Кеплер-Форпоста». Слышал голос Дмитрия Рена – мужа капитана. Слышал, как тот пытался объяснить.

Это не страшно. Это…

Что? Прекрасно? Необходимо? Неизбежно?

Томаш не знал. Но он верил, что знает. Верил, что за порогом – не пустота. Что там, где заканчивается язык, начинается что-то большее.

И там – Анна.

Ждёт его.

Он встал. Загасил свечу – нельзя оставлять огонь без присмотра, даже в молитве. Спрятал книгу в ящик алтаря. Голограмму дочери – в карман, ближе к сердцу.

Часы на стене показывали: сорок минут до отлёта.

Томаш вышел из часовни в коридор. Тусклое освещение, гудение систем жизнеобеспечения, запах рециркулированного воздуха. Корабль готовился к прыжку.

Он шёл медленно, обдумывая задание.

Обеспечить, чтобы миссия достигла границы. Это было просто – миссия и так направлялась туда. Его задача – не мешать.

Обеспечить, чтобы экипаж прошёл Переход. Сложнее. Если они найдут способ защититься… если данные Юлии или исследования Маркуса дадут результат…

Не позволить данным вернуться на Землю. Ещё сложнее. Корабль имел несколько каналов связи. Квантовый передатчик, способный пробить любое расстояние. Аварийные буи. Записывающие устройства.

Всё это нужно было нейтрализовать. В нужный момент. Так, чтобы никто не заподозрил.

Томаш не был инженером. Он не знал, как работают системы корабля. Но он знал людей. Знал, как найти союзников. Как убедить. Как направить.

Методы – на твоё усмотрение.

Совет доверял ему. Они знали его историю, его мотивацию, его веру. Знали, что он не отступит.

Он думал о других членах экипажа. Кто из них мог бы… понять? Кто мог бы стать союзником?

Арина – нет. Она была слишком привязана к протоколам, к долгу. Даже если где-то глубоко внутри она хотела верить, что Дмитрий не умер – она не позволила бы этому желанию управлять её действиями.

Юлия – возможно. Она искала что-то. Томаш видел это в её глазах, в том, как она смотрела на данные, в её одержимости. Но её поиск был научным, рациональным. Она хотела понять, не верить.

Маркус – определённо нет. Убеждённый материалист. Для него сознание было машиной, а смерть – остановкой механизма. Ничего больше.

Рита, Павел – он не знал их достаточно хорошо. Обычные люди, специалисты своего дела. Вряд ли открыты к… альтернативным интерпретациям.

Костас, инженер… Томаш задумался. Он разговаривал с Костасом несколько раз за время подготовки. Молодой, талантливый, но – что-то в нём было. Какая-то неуверенность. Поиск смысла. Он спрашивал Томаша о вере, о том, что происходит после смерти. Не из праздного любопытства – из настоящей потребности.

Может быть. Может быть, Костас мог бы понять.

Но не сейчас. Слишком рано. Сначала нужно было наблюдать, ждать, выбирать момент.

Томаш остановился у иллюминатора. Марс за стеклом – красный диск, покрытый пылевыми вихрями. Последний знакомый мир перед погружением в бездну.

Он думал о дочери.

Анна любила смотреть на звёзды. Даже когда была больна – особенно когда была больна – она просила отвезти её за город, туда, где нет огней, где небо чёрное и бесконечное. Она лежала на одеяле, слишком слабая, чтобы сидеть, и смотрела вверх.

– Папа, – спрашивала она, – а там кто-нибудь есть?

– Не знаю, милая.

– А я думаю, есть. Просто они очень далеко. И очень тихие.

Очень тихие.

Томаш улыбнулся – горько, едва заметно. Его восьмилетняя дочь, сама того не зная, описала Великое молчание. Парадокс Ферми. Вопрос, который мучил человечество столетия: если вселенная так велика, почему мы одни?

Мы не одни, думал он теперь. Они не молчат. Они – там, за порогом. В месте, где слова не нужны. Где значение существует без символов. Где…

Где Анна.

Он верил в это. Не вопреки логике – благодаря ей. Он изучил все теории, все гипотезы. Великий фильтр. Гипотеза зоопарка. Тёмный лес. Ни одна не объясняла паттерн. Ни одна не отвечала на главный вопрос: почему молчание расширяется?

Сфера росла. Со скоростью света, неумолимо, неостановимо. Это было не просто отсутствие сигналов – это было активное отсутствие. Что-то, что поглощало звёзды, цивилизации, саму возможность коммуникации.

И учёные называли это угрозой. Катастрофой. Концом.

Томаш видел иначе.

Он видел эволюцию. Следующий шаг. Переход от одной формы существования к другой – как гусеница становится бабочкой, как семя становится деревом.

Смерть – это просто слово, думал он. Слово, которое мы придумали для того, чего не понимаем. Но за словом – реальность. И реальность… реальность может быть иной.

– Отец Кендра.

Голос за спиной. Томаш обернулся.

Арина Рен стояла в нескольких метрах от него – жёсткая осанка, холодный взгляд. Форма капитана сидела на ней как вторая кожа.

– Капитан. – Он склонил голову. – Чем могу помочь?

– Вы пропустили брифинг.

Это было не совсем правдой. Он был на брифинге – на несколько минут опоздал, но присутствовал. Но он понимал, что она имела в виду: он не был полностью там. Его мысли были в часовне, в молитве, в полученном сообщении.

– Прошу прощения. Я… готовился к отлёту по-своему.

– Молились?

В её голосе не было насмешки. Только констатация.

– Да.

Арина помолчала. Смотрела на него тем оценивающим взглядом, который он уже научился узнавать – взгляд командира, решающего, можно ли доверять подчинённому.

– Вы слышали запись, – сказала она. Не вопрос.

– Да.

– И что вы думаете?

Томаш взвесил ответ. Что он мог сказать? Правду? Я думаю, что ваш муж не умер – он перешёл. Я думаю, что мы все перейдём. И я думаю, что это не трагедия, а освобождение.

Нет. Слишком рано. Слишком опасно.

– Я думаю, – сказал он медленно, – что мы стоим перед чем-то, чего не понимаем. И что наше непонимание… оно опаснее самой угрозы.

Арина нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Мы интерпретируем сферу как враждебную силу. Как нечто, что нужно остановить, победить, уничтожить. Но… – он помедлил, подбирая слова, – что, если мы ошибаемся? Что, если сфера – не враг? Что, если она – просто… следствие?

– Следствие чего?

– Развития. Эволюции. Того, что происходит, когда сознание достигает определённого уровня сложности.

Арина смотрела на него долго, не мигая.

– Вы говорите как член «Тихого Перехода».

Томаш не дрогнул. Годы практики, тысячи исповедей – он научился контролировать лицо, голос, даже сердцебиение.

– Я знаком с их учением. Как священник, я изучаю все системы веры.

– И что вы о них думаете?

– Я думаю, что они задают правильные вопросы. – Он позволил себе лёгкую улыбку. – Их ответы… возможно, не так точны. Но вопросы – важные.

Арина не улыбнулась в ответ.

– Мой муж задавал вопросы. Перед тем, как… – она не договорила.

Перед тем, как перешёл, закончил Томаш про себя. Перед тем, как увидел истину.

– Он был храбрым человеком, – сказал он вслух. – Храбрым, чтобы искать ответы.

– Он был обречённым человеком.

– Одно не исключает другого.

Они стояли в тишине. Марс за иллюминатором медленно вращался – красный, мёртвый, безразличный.

– Я не верю в бога, – сказала Арина. – Никогда не верила.

– Многие не верят.

– Но я… – она замолчала, и на секунду Томаш увидел её настоящую – не капитана, не командира, а женщину, потерявшую мужа и не знающую, как жить с этим. – Я иногда думаю: что, если я ошибаюсь? Что, если есть что-то… после?

– Вы хотели бы, чтобы было?

Долгая пауза.

– Не знаю. – Её голос был тихим. – Если есть – значит, Дмитрий где-то там. И это… это было бы легче. Но если есть – значит, я провела всю жизнь, отрицая очевидное. И это… это было бы тяжелее.

Томаш кивнул. Он понимал. Он сам прошёл через это – через сомнения, через отрицание, через медленное, мучительное принятие.

– Капитан, – сказал он мягко, – вы не обязаны верить. Вера – не обязанность. Это… выбор. Иногда – прыжок в темноту. Иногда – единственный способ продолжать жить.