Браны расходятся

Глава 2: Доказательство

Лин Чжоу ненавидела сенсации.

Это была не просто неприязнь – профессиональная, приобретённая за годы работы в науке, где каждое «революционное открытие» в девяти случаях из десяти оказывалось статистической флуктуацией, ошибкой калибровки или чьим-то карьерным ходом. Нет, это было что-то более глубокое. Личное. Уходящее корнями в детство, в маленькую квартиру на двадцать третьем этаже шанхайской высотки, где бабушка – единственный выживший член семьи после «культурной революции» – учила её первому и главному правилу: «Не верь лозунгам. Не верь обещаниям. Верь только тому, что можешь проверить сама».

Бабушка говорила это, перебирая рис – зёрнышко за зёрнышком, отделяя хорошие от порченых. Медленно. Методично. Без эмоций.

«Революции приходят и уходят, – говорила она. – Рис остаётся. Математика остаётся. Правда остаётся. Всё остальное – шум».

Лин было шесть. Она не понимала, что такое «культурная революция». Она понимала только, что бабушка никогда не повышает голос, никогда не плачет, никогда не смеётся громко. Как будто внутри неё что-то сломалось давным-давно и так и не срослось.

Позже Лин узнала историю. Дед – профессор математики – расстрелян в шестьдесят седьмом. Родители бабушки – сосланы в деревню, умерли от голода в семидесятом. Сама бабушка – пятнадцать лет лагерей за «контрреволюционную деятельность», которая заключалась в том, что она хранила книги мужа.

«Не верь системам, – говорила бабушка, и её пальцы продолжали перебирать рис. – Верь людям внутри систем. Но проверяй. Всегда проверяй».

Сейчас, сорок лет спустя, Лин сидела в операционной комнате детектора LIGO Hanford и смотрела на файл, присланный из Принстона.

Файл был подписан именем Маркуса Венна.

Маркус Венн. Легенда. Три номинации на Нобелевскую премию. Автор алгоритмов, которые сделали возможным первое обнаружение гравитационных волн. И – если верить слухам – умирающий от БАС человек, который в последние два года не покидал своей лаборатории.

Лин никогда не встречала его лично. Только читала статьи, слушала доклады, видела фотографии: худощавый немец с острым взглядом и презрительной складкой у губ. Гений. Высокомерный до невозможности. Из тех, кто на конференциях задаёт вопросы не для того, чтобы узнать ответ, а чтобы продемонстрировать, что знает больше докладчика.

Она не любила таких людей.

Но она уважала их работу.

И теперь эта работа лежала перед ней – сто сорок мегабайт данных, десятки страниц анализа, и заключение, от которого у неё перехватило дыхание.

«Структурированный сигнал в данных LIGO-3. Возможный искусственный источник. Требуется независимая верификация».

Операционная комната LIGO Hanford располагалась в неприметном одноэтажном здании посреди пустынной равнины восточного Вашингтона. За окном – полынь, колючий кустарник и бетонные трубы интерферометра, уходящие к горизонту. Четыре километра в одну сторону, четыре – в другую. Буква L, вписанная в ландшафт.

Лин работала здесь семь лет – с тех пор, как ушла из Калтеха после защиты докторской. Официально – потому что LIGO предложил лучшие условия. Неофициально – потому что хотела быть как можно дальше от Лос-Анджелеса. От квартиры, где они жили с Дэниелом. От перекрёстка, где его машина столкнулась с грузовиком. От всего, что напоминало о жизни, которая закончилась в одно мгновение шесть лет назад.

Она не бежала. Она просто… переместилась.

В место, где единственным шумом был шум вакуума. Где единственными собеседниками были уравнения. Где можно было работать по восемнадцать часов в сутки и никто не спрашивал, почему она не идёт домой.

Потому что дом – это было здесь. Мониторы. Данные. Гравитационные волны, прокатывающиеся сквозь пространство-время, несущие отголоски катаклизмов миллиардолетней давности.

Рябь на поверхности вселенной.

Она понимала их лучше, чем людей.

Файл Венна открылся на третьем мониторе – том, который она держала для «особых случаев». Обычно там крутились симуляции или архивные данные. Сейчас – спектрограммы, графики, столбцы цифр.

Лин пробежала глазами первые страницы. Методология – стандартная, его собственный алгоритм выделения сигнала. Данные – три месяца наблюдений со всех четырёх основных детекторов. Результат…

Она остановилась.

Перечитала.

Ещё раз.

«Последовательность простых чисел (2, 3, 5, 7… до 47), закодированная в интервалах между пиками амплитуды. Галактоцентрические координаты, соответствующие положению Солнечной системы с точностью до 0.02%. Временные метки, указывающие на события через 140±12 и 280±23 лет от текущей даты».

Бабушкин голос, спокойный и бесстрастный, зазвучал в голове: «Не верь. Проверяй».

Лин отодвинула клавиатуру. Потёрла глаза. Посмотрела в окно – на полынь, на закат, на бесконечную пустоту вашингтонской степи.

Потом вернулась к монитору и открыла архив сырых данных.

Следующие семьдесят два часа она почти не спала.

Не потому, что не могла – организм давно привык к её режиму, три-четыре часа сна, кофе, работа, повторить. Не потому, что не хотела – койка в комнате отдыха была вполне удобной, и никто бы не осудил её за перерыв.

Просто… не получалось остановиться.

Данные затягивали. Каждая новая проверка порождала новые вопросы. Каждый новый вопрос требовал новой проверки. Она чувствовала себя альпинистом, который начал восхождение и обнаружил, что гора уходит в облака – конца не видно, но и повернуть назад уже невозможно.

Первые двенадцать часов она потратила на то, чтобы воспроизвести анализ Венна. Шаг за шагом. Строка за строкой. Его алгоритм – открытый код, опубликованный пять лет назад – запустился без проблем. Данные загрузились. Фильтры применились.

Результат совпал.

Простые числа. Координаты. Временные метки.

Лин нахмурилась.

Это ничего не доказывало. Его алгоритм – его результат. Если ошибка в коде, она воспроизведётся.

Она написала свой алгоритм. С нуля. Другая архитектура, другие фильтры, другой подход к выделению сигнала. Шесть часов работы – она печатала быстро, почти не останавливаясь, пальцы помнили клавиатуру лучше, чем она помнила лица коллег.

Запустила.

Результат совпал.

Лин откинулась на спинку кресла. Потолок операционной комнаты был серым, с квадратами подвесных плит и мерцающими лампами. Она смотрела на него и думала: «Это невозможно».

Потому что это было невозможно. Гравитационные волны не несут структурированной информации. Они – побочный продукт. Отходы. Эхо давних катастроф. Никто не может их модулировать. Никто не может вложить в них сообщение.

Никто из тех, кого она знала.

На двадцать четвёртом часу она нашла ошибку.

Точнее – нашла то, что приняла за ошибку.

Один из фильтров – тот, который отсекал высокочастотный шум – работал некорректно. Не в алгоритме Венна. В детекторе. В самом LIGO Hanford, в её родном детекторе, который она знала как собственную квартиру.

Фильтр пропускал часть шума, которую должен был отсекать. Крошечные флуктуации – на уровне десяти в минус двадцать первой метра, почти невидимые на фоне основного сигнала. Но они были. И они повторялись.

Лин почувствовала укол разочарования. Вот оно. Артефакт. Ошибка калибровки. Венн принял шум за сигнал, и она – дура – потратила сутки на то, чтобы воспроизвести его заблуждение.

Она написала скрипт для удаления этих флуктуаций. Запустила анализ заново.

Простые числа исчезли.

Координаты исчезли.

Временные метки исчезли.

Лин улыбнулась – впервые за двое суток. Горькая улыбка, но всё же. «Вот и всё, – подумала она. – Легенда ошиблась. Бывает».

Она потянулась к клавиатуре, чтобы написать отчёт.

И замерла.

Что-то было не так.

Она вернулась к данным. К тем самым высокочастотным флуктуациям, которые фильтр пропускал. Посмотрела на них внимательнее.

Они не были случайными.

Бабушка рассказывала ей про войну. Не Вторую мировую – ту, другую, которая шла внутри страны. Про то, как люди прятали послания в самых неожиданных местах. В швах одежды. В рисунках на фарфоре. В музыке – одна нота выше, другая ниже, и только знающий мог прочесть.

«Шум – лучшее укрытие, – говорила бабушка. – Когда все кричат, шёпот не слышен. Но он там. Всегда там».

Лин смотрела на высокочастотные флуктуации.

Они не были шумом.

Они были вторым слоем сигнала.

Следующие двадцать четыре часа она провела, разбирая этот слой. Отделяя его от фона. Структурируя.

Венн не заметил его. Или заметил – но не успел проанализировать. Или намеренно оставил для неё, как тест. Проверку: достаточно ли она хороша, чтобы увидеть то, что он видел?

Она не знала.

Она знала только, что данные разворачивались перед ней, как свиток с древним текстом. Буква за буквой. Символ за символом.

Сначала – простые числа. Снова. Но в другой кодировке, сжатой, эффективной. Как будто кто-то повторял сообщение, убедившись, что первая версия дошла.

Потом – координаты. Те же, что нашёл Венн. Но с дополнением: не только положение Земли в Галактике, но и её траектория. Вектор движения. Скорость. Как будто кто-то хотел сказать: «Мы знаем не только где вы, но и куда вы движетесь».

Потом – временные метки. Те же сто сорок и двести восемьдесят лет. Но с чем-то ещё. С чем-то, чего она не могла расшифровать. Плотные блоки данных, похожие на сжатые файлы. Информация внутри информации.

И наконец – изображение.

Грубое. Пиксельное. Чёрно-белое.

Два круга, один внутри другого. Волнистая линия между ними.

Лин смотрела на него и чувствовала, как по спине бежит холодок. Не от страха – от узнавания. Она видела такие диаграммы раньше. В статьях по космологии. В теоретических работах о структуре вселенной.

Браны.

Две браны, плавающие в многомерном пространстве.

И что-то между ними.

На семьдесят втором часу она сдалась.

Не анализу – анализ был завершён. Данные подтверждены. Сигнал – реален. Структура – искусственная. Источник – неизвестен.

Она сдалась попытке объяснить это рационально.

Потому что рационального объяснения не было.

Лин встала из-за компьютера. Ноги затекли – она не замечала этого часами, но теперь боль накатила волной. Она прошлась по комнате, разминая мышцы. За окном был день – который день? она не помнила. Солнце висело над горизонтом, белое и безразличное.

Она подошла к кофемашине. Налила себе чашку – пятую? десятую? Кофе был горьким и холодным, но она выпила его залпом.

Потом достала телефон.

Номер Венна был в базе данных коллаборации LIGO. Она никогда им не пользовалась – никогда не было нужды. Но теперь…

Палец завис над экраном.

Что она ему скажет? «Я проверила ваши данные, и вы были правы»? «Я нашла то, что вы пропустили»? «Я не знаю, что это значит, но я напугана до чёртиков»?

Лин не боялась. Это было неправильное слово. Она чувствовала что-то другое – что-то, для чего у неё не было названия. Как будто земля под ногами вдруг стала зыбкой. Как будто законы, которым она верила всю жизнь, оказались частью чего-то большего.

Она нажала «вызов».

Гудки. Один. Два. Три.

Щелчок.

Тишина.

Потом – голос. Синтетический. Механический. Как из старых научно-фантастических фильмов.

– Доктор Чжоу. Я ждал вашего звонка.

Лин моргнула. Она не представлялась. Не успела.

– Профессор Венн?

– Ваш номер в базе, – ответил синтезатор. – И вы – единственная, кому я отправил файл. Логический вывод.

Пауза. Лин поняла: он не мог говорить сам. БАС. Она читала об этом, но одно дело читать, другое – слышать этот голос, человеческие слова, произнесённые машиной.

– Я проанализировала данные, – сказала она. – Семьдесят два часа.

– Быстрее, чем я ожидал.

Это было… комплиментом? Она не была уверена.

– Я подтвердила ваши результаты. Простые числа, координаты, временные метки.

– Я знаю.

– Откуда?

Снова пауза. Она слышала тихое гудение – видимо, интерфейс обрабатывал движения его глаз, переводя их в текст.

– Вы бы не позвонили, если бы не подтвердили. Вы – не из тех, кто звонит, чтобы сообщить о неудаче. Вы из тех, кто звонит, чтобы задать вопросы.

Он был прав. Чёрт возьми, он был прав.

– У меня есть вопросы, – сказала она.

– У меня тоже.

– Вы знаете, что это?

Пауза. Долгая. Лин ждала, глядя в окно на пустую степь.

– Нет. Но у меня есть гипотеза.

– Какая?

– Не по телефону. Приезжайте в Принстон. Я покажу вам кое-что.

Лин хотела возразить. Сказать, что у неё работа, обязательства, расписание. Что она не может просто сорваться через полстраны по первому зову незнакомого человека.

Но слова застряли в горле.

Потому что она знала: это важнее. Важнее всего, что она делала в жизни.

– Когда?

– Как можно скорее. У меня… – пауза, – …ограниченное время.

Она поняла, что он имел в виду. БАС прогрессирует. Месяцы? Недели?

– Завтра, – сказала она. – Я вылечу завтра утром.

– Хорошо.

Тишина. Лин подумала, что разговор окончен, но потом синтезатор заговорил снова:

– Доктор Чжоу.

– Да?

– Вы нашли второй слой?

Она замерла. Как он…

– Да, – ответила она осторожно. – Модуляция несущей частоты. Высокочастотные флуктуации.

– Я тоже нашёл. Две недели назад. Хотел убедиться, что это не артефакт моего анализа.

– Это не артефакт.

– Я знаю. Теперь знаю.

Пауза.

– Там много информации, – сказала Лин. – Больше, чем в первом слое. Намного больше.

– Да.

– Я не смогла расшифровать всё. Эти сжатые блоки данных…

– Я тоже. Но я работаю над этим.

Его голос – голос машины – звучал устало. Лин поняла: он работал так же долго, как она. Может быть, дольше. Без сна. Без отдыха. Гонка со временем, которую он уже проиграл.

– Профессор Венн…

– Маркус.

Она запнулась.

– Маркус. Что вы думаете… кто послал этот сигнал?

Долгое молчание. Она слышала только своё дыхание и далёкий шум вентиляции в операционной комнате.

Потом синтезатор произнёс:

– Добро пожаловать в будущее, доктор Чжоу. Оно началось без нас.

Линия разъединилась.

Лин стояла посреди комнаты, держа телефон в руке, как неразорвавшуюся гранату.

«Добро пожаловать в будущее».

Она повторила эти слова про себя. Раз. Другой. Третий.

Они не становились менее странными.

За окном солнце опустилось ниже. Тени от бетонных труб интерферометра вытянулись, превратив букву L в косой крест на земле. Полынь качалась на ветру – мерно, ритмично, как метроном.

Лин вернулась к компьютеру.

Данные ждали её на экране. Спектрограммы. Графики. Пиксельное изображение двух кругов.

Она села в кресло. Положила пальцы на клавиатуру.

И начала готовиться к поездке в Принстон.

Ночью, в комнате отдыха, она не могла заснуть.

Койка была жёсткой, подушка – слишком плоской, одеяло – слишком тонким. Но дело было не в этом. Дело было в мыслях, которые не давали покоя.

Сигнал.

Она провела жизнь, слушая вселенную. Гравитационные волны – её работа, её страсть, её способ не думать о том, что потеряла. Каждый день она смотрела на данные, искала закономерности, отделяла сигнал от шума.

И вот сигнал нашёлся.

Не тот, который она искала. Не слияние чёрных дыр, не взрыв сверхновой, не космическая катастрофа миллиардолетней давности.

Что-то другое.

Что-то… разумное.

Лин повернулась на бок. Лунный свет пробивался сквозь жалюзи, рисуя полосы на стене.

Она думала о Дэниеле.

Не хотела – но думала. Это случалось всё реже, с каждым годом реже, но иногда – особенно в бессонные ночи – он возвращался. Его улыбка. Его смех. Его руки на её плечах, когда она засиживалась допоздна над диссертацией.

«Ты слишком много работаешь», – говорил он.

«Кто-то должен», – отвечала она.

«Мир не рухнет, если ты поспишь восемь часов».

Она улыбалась. Он был неправ, конечно. Мир мог рухнуть в любой момент. Она знала это лучше, чем он. Она изучала космос – место, где звёзды взрываются, галактики сталкиваются, чёрные дыры пожирают свет. Место, где человеческая жизнь – мгновение, вспышка, ничто.

А потом он погиб. Случайно. Бессмысленно. Грузовик выехал на красный. Доли секунды.

Мир не рухнул. Только её мир.

Лин закрыла глаза.

Сигнал.

Она думала о нём, как о точке опоры. Как о чём-то, за что можно ухватиться. Впервые за годы – что-то новое. Что-то, что имело значение.

«Добро пожаловать в будущее».

Будущее. Она давно не думала о будущем. Жила настоящим – данные, анализ, работа. Цикл, не требующий планов.

Но теперь…

Теперь будущее смотрело на неё из космоса. Или из чего-то другого. Из места, которое она не могла даже представить.

Утром она села в машину и поехала в Сиэтл.

Шесть часов по пустым дорогам восточного Вашингтона, потом через Каскадные горы, потом – в аэропорт. Она купила билет на ближайший рейс в Ньюарк, прошла контроль безопасности, села у окна.

Самолёт поднялся над облаками. Внизу осталась страна – поля, города, реки. Всё это казалось маленьким. Незначительным. Как будто она смотрела с высоты не десяти километров, а с высоты тех координат, что закодированы в сигнале. 26 100 световых лет от центра Галактики.

Точка.

Пылинка.

И кто-то знал, где эта пылинка находится.

В Принстон она приехала к вечеру.

Кампус был красивым – старые здания красного кирпича, газоны, вековые деревья. Лин шла по дорожке, сверяясь с картой на телефоне. Джадвин-Холл – физический факультет – находился на краю территории, рядом с парковкой.

Она вошла внутрь. Холл был пуст – поздний час, большинство студентов и преподавателей уже разошлись. Только охранник у входа, который проверил её документы и указал на лифт.

Третий этаж. Дверь с табличкой: «М. Венн. Не беспокоить».

Лин постучала.

Тишина. Потом – щелчок. Дверь приоткрылась, управляемая автоматическим механизмом.

Она вошла.

Лаборатория была меньше, чем она ожидала. Один большой монитор, несколько стеллажей с книгами, окно с видом на кампус. И кресло – массивное, технологичное, похожее на командирское кресло космического корабля.

В кресле сидел Маркус Венн.

Лин остановилась на пороге.

Она читала о БАС. Видела фотографии. Но ничто не подготовило её к этому.

Он был… маленьким. Усохшим, как растение без воды. Тело – неподвижное, застывшее в позе, которую придал кто-то другой. Руки на подлокотниках, бесполезные. Ноги под пледом. Голова зафиксирована мягким ободом.

Только глаза двигались.

Они смотрели на неё – острые, живые, контрастирующие с неподвижным лицом. Глаза человека, запертого внутри собственного тела.

– Доктор Чжоу, – произнёс синтезатор. Голос шёл из динамика на кресле. – Спасибо, что приехали.

Лин сглотнула.

– Профессор… Маркус. Я…

Она не знала, что сказать. Все слова казались неправильными.

Глаза Венна сместились – он смотрел на стул у стены.

– Садитесь. Нам нужно поговорить.

Она села.

Он начал говорить – медленно, буква за буквой, глазами выбирая слова на виртуальной клавиатуре. Синтезатор превращал их в речь.

– Вы видели диаграмму. Два круга. Волнистая линия.

– Да.

– Вы знаете, что это?

Лин помедлила.

– Браны. Теоретическая модель. Две вселенные-мембраны в многомерном пространстве.

Глаза Венна блеснули – одобрение? удивление?

– Вы быстро соображаете.

– Я читала литературу.

– Тогда вы знаете: гравитация – единственное взаимодействие, способное проникать между бранами.

– Да.

Пауза. Он собирал следующую фразу.

– Сигнал не из нашей вселенной.

Лин почувствовала, как воздух застыл в лёгких.

– Вы уверены?

– Нет. Но это единственная гипотеза, которая объясняет данные. Источник невозможно локализовать. Сигнал одинаково силён во всех детекторах. Как будто он приходит отовсюду и ниоткуда одновременно.

– Потому что он приходит не из нашего пространства.

– Да.

Она откинулась на спинку стула. Комната вдруг показалась тесной, стены – слишком близкими.