Записки бродячего музыканта

А в концертном зале – там, конечно, гораздо проще! Там сидит публика с билетами, стало быть, с оплатой всё нормально. Гарантировано. Так что – в этом вся разница? Нет. Главное – играть надо искренне и предельно правдиво. Никакой фальши и равнодушия! По поводу больших эстрад встречается ещё некоторое малюсенькое соображеньице или, как бы это сказать поделикатнее… предположение.

Эти роскошные места заполняют представители изысканного общества, люди с положением, а также утончённые натуры. Одним словом – шерсть! Господа сидят в строгих одеждах, внимают исполнителю, соблюдают приличные усилия и хлопают в ладоши. На всякий случай. Чтобы не показаться глупым невеждой сидящему рядом соседу. С другой стороны, каждый имеет свой вкус, свои слабости и привязанности. Но стучать в ладоши надо – деньги заплачены! А исполнители бывают разные… И не всё солнышко, что встаёт… Нельзя без содрогания представить себе концерты на стадионах, в присутствии многотысячного племени любителей современного и, мягко скажем, не очень похожего на музыку бреда типа сочинений Б.Гробовщикова. Эти церемонии зачем-то называют концертами рок-музыки. Хотя рок-музыки на русском языке не может существовать по определению. Потому что не может существовать никогда. Давайте назовём это как-то по-другому. Согласитесь, не может же быть негритянского Уральского народного хора… Здесь, в глубине толпы, состояние души несколько иное. Здесь доминирует, скорее, чувство принадлежности к представителям своего, родного стада. И публика совсем другая – дикоорущая, так сказать. Не будем им мешать колбаситься и плющиться под произведение под названием «Религиозный фикус» или восхищаться шедеврами поэтических текстов типа «Я иду по росе, я в ней ноги мочу…». Лично я не очень восхищаюсь агрессивной музыкой – как пел Владимир Семёнович, «Я не люблю манежи и арены – на них мильён меняют по рублю». Не трогает меня массовый психоз. Я – за разговор по душам, за интим.

Однажды по телевизору услышал разговор с Яном Маеровичем Арлазоровым. Вот где был артист-импровизатор! Он рассказывал про искусство. Он рассказывал, что настоящее искусство – это не многочасовые репетиции под управлением и дрессировкой режиссёра, а нечто другое. Он заострил внимание на другом! Вот выходит на улицу человек, стелет коврик или какую-то тряпочку прямо тут, на дороге – и начинается действие! Собирается публика. Она рыдает, хохочет, а он творит. Сочиняется сказка, творятся чудеса – прямо здесь, сейчас! Из головы, из души! Сам Арлазорыч делал это потрясающе! В огромных залах, на радиопередачах, разыгрывал прохожих на улицах. Из ничего, из пустяков целый спектакль делал, а публика угорала со смеху! Однажды проходил мимо здесь, в Берлине – похоже, лечиться приезжал, бедняга. Улыбался, здоровался. Интеллигентный человек, большой артист! Жаль, покинул нас слишком рано.

И я творю точно так – раскрываю футляр, достаю инструмент и… Вы не думайте, что артисты на улице – это неудачники, недоучки или придурки какие-нибудь! Нет! Скорее, это наш протест против тупых хозяев ресторанов и ночных клубов, против вороватых мэров городов и чиновников от культуры. Против нищенской зарплаты в конвертах, против бедности актёров, цирковых и балетных людей. Пока у меня что-то получается здесь, на улице. Пожалуй, даже хорошо получается, хотя это далеко не просто.

Великий пианист и дирижёр Даниэль Баренбойм говорит:

– Музыка – не элитарная штука!

Это надо понимать: музыка – она для всех. От мусорщика, до академика. Так давайте ж сыграем, ребята! В концертных холлах, на стадионах и, конечно, на улицах.

А теперь самое время всем вместе въехать на одну из красивейших площадей Европы, где я много лет терзаю умы и страсти сентиментальных доверчивых берлинцев. Они подтягиваются после 7 часов вечера, многие здороваются и ведут со мной разговоры. На темы общечеловеческой любви и людской полезности. Смеются и восклицают.

Усаживаются на скамейки, на ступеньки величественного храма. Стоят парами. Молодняк сразу падает на пол, тут же валится прямо на камни. Они ползают, восторгаются, курят анашу, шумно хлопают в ладоши и громко кричат «Йесс!» после музыки, зацепившей их обдолбанные, горячие головы. Возглас подтверждается жестом руки сверху вниз. Раньше таким движением дёргали за цепочку сливного бачка в туалете.

–Йесс!!! – И дёрнули. И всё! И пошла вода, начала смывать…

Слушателей – сидельцев, стояльцев и лежащих под вышеназванными – много! 100, а может, всех 500 человек. Кто ж их считал! Все очень разные. Почтеннодряхлые бабушки, дедушки с внуками и колясками для внуков (а может, и для бабушек коляски эти предназначены…) Ходят собаки на поводке – они выводят гулять семейные пары. Или наоборот, бегут пары с собаками без поводка. Молодые люди сажают девушек на колени и целуются. Насупленные лесбиянки, сосредоточившись, лезут друг другу за пазуху. Небритые бродяги с тощими, цыплячьими шеями, поросшими шерстью, алкоголики и прочие ценители прекрасного настроения. Короче, в этом смысле всё в порядке – есть для кого играть. Публика очень даже отзывчивая. Блистательная, я бы сказал, отменная публика! И тем удивительнее ощущение владеть их счастливыми, капризными душевными чувствами.

Я забираюсь в их растревоженные души, отвлекая тем самым от сложных жестокостей жизни, от хронических страстей. Продаю им свою душу и сердце за горсть медяков. Полупьяные, нанюхавшиеся кокаина шлюхи с пластмассовыми надутыми сиськами и бесцветно-голубыми глазами, продают всего-на всего своё затасканное тело. А мы – душу! И я схожу с ума от восторга, взлетаю вверх, когда у меня что-то получается! Вдруг вижу, как мужчины в порыве нежности тискают руки своих возлюбленных. Ах!.. Как это меня заводит! А звук, какой звук! Волшебный! Площадь, тишина, настоящая, природная акустика… Саксофон стонет, рыдает, хохочет… Известный факт: в Европе любят скрипку, хотя под звуки скрипки случается радостно-спонтанный энурез. Под звуки саксофона совершаются мужские подвиги!

…Бежит! Бежит, сломя голову, через площадь человек в красных трусах и зелёной майке, машет мне рукой с оттопыренным большим пальцем. Это не сумасшедший или какой-нибудь дурачок скачет галопом, без штанов, по центру столицы. Это сам Олаф Мотке, чемпион всех чемпионов, боксёр всех боксёров, профессионал, многократный чемпион мира и всея Европы! Силач, оптимист и чрезвычайно скромный человек. Он делает вечернюю физзарядку. А я ему под пробежку, под ногу, так сказать, «Чаттануга–чучу» задвину – чтоб веселей, значит, бежалось! Или вот, тянется ещё одна облезлая, обшарпанная фигура. Огромный двухметровый рыжий пердак, немчура. Пьяница, сборщик пивных бутылок. В руках – два ящика для тары: один – уже полный пустых бутылок, другой – наполовину порожний. Он тягает их с собой по ряду причин. Сначала он покупает упакованный ящик, а по мере употребления освобождает бутылки от содержимого и складывает их на место, уже пустые. Таскать в руках торбу с пойлом или пластмассовый ящик c тем же питьём – для него особого значения не имеет. Ничего страшного, алкаш – парень крепкий. Зато не надо сто раз пустые бутылки из мешка в ящик, туда-сюда, перекладывать, как делают его более хлипкие коллеги. Если копнуть этот вопрос поглубже, то и мебель, типа стула, таскать с собой не надо. Сядет чувак на ящик, подопрёт свою рыжую башку ручищей-лопатой и тащится, млеет под мою музыку. Хлебнёт пивка из горла – и сидит дальше, торчит от удовольствия, как лом в говне. Наслаждается! Так и носит везде с собой два ящика: один – с полными бутылками, другой – с уже выпитыми.

А я играю!.. А как играется! Тишина, площадь «несёт» звук! Шепчу, стону, у самого мурашки между лопаток шевелятся! Кавалеры (все, как один, молодые жеребцы) гладят дамам бёдра, целуют в ушки, шепчут нежные слова и что-то им обещают. Будьте осторожны, милые девушки, распахните глаза! Природа не терпит пустоты и торопливости! Мне очень нравится ваше нетерпеливое состояние души, ваша меланхолия. Всё это вместе располагает к беспечной радости или к большой любви, а скорее всего – к нарушению обмена веществ. И мне очень нравится играть для вас! И я очень стараюсь, испытывая при всём при этом необыкновенный эмоциональный восторг, блаженство и оптимизм. Это большая радость – владеть душами такого количества людей величественной площади города Берлина! Какая, к чёрту, большая эстрада! Вы заведите и доведите до оргазма 500 человек публики на плацу европейской столицы!

Конечно, кое – кто подумает:

– А что это он тут расхвастался, раскудахтался, понимаете ли? Да что же это такое, на самом деле, брехня какая-то! Что тут хорошего? Дудит себе, как дурак, целыми днями! Никакого оптимизма – только усталость да смятенье! Мука-мученическая, а не жизнь…

Нет! Я очень благодарен этой милой и доступной публике за её бесконечное доверие ко мне и душевное тепло! И она, эта дорогая моя публика, тоже очень даже ко мне неравнодушна. В домашнем альбоме я храню фотографии известных людей, с которыми встречался здесь, в Европе. А ещё – маленькие записочки. Народ их подбрасывает довольно часто. Причём, на разных языках, иногда даже на русском. Есть писульки с ошибками, похоже, что писали не немцы. Вот одна из них – любопытная, истомная бумаженция. В моём свободном переводе. Прошу и умоляю: не сочтите за выдумку или за нескромность! Писулька в самом деле была. Вот оно, милое посланьице:

–Ты просто бог! Твоя музыка – волшебная! Люблю! Жду! Звони!

И внизу крупно – номер мобильника. Но это ещё не всё! Письмецо было заколото канцелярской скрепкой. Внутри находился небольшой интимный предметик. Маленькая штучка. Любопытный элемент личной мужской гигиены. Чтобы, значит, детей не получилось по неосторожности. Презерватив, по-русски говоря. Но это было, по-моему, излишне. Хотя… Занесла записульку шикарная, несколько взбалмошная по виду особа, одетая в блестящее декольте, с причёской а-ля Нефертити. Она примчалась на огромном самокате, переделанном из модернового дамского велосипеда. Отчего был устроен такой маскарад? А потому что в берлинском «Старом музее» открывалась очередная выставка всяких египетских штуковин, в числе которых там присутствовали, кажется, целых четыре варианта самой Нефертити, слепленных из глины. Самая главная из них уже давно жила в Берлинском музее. Она, к сожалению, одноглазая. И вот всю германскую столицу обвесили плакатами с изображением дефективной царицы и письменным приглашением забежать в музей, посетить, так сказать, это событие. Получается, моя поклонница нагляделась на картинки и сама нарядилась в безглазую красавицу. Загримировалась и разруливает себе на самокате по всей Германии, ищет приключений на свою лохматую голову. Сунула она мне, значит, свою бумаженцию, отряхнулась, засмеялась и дальше покатила, отталкиваясь одной левой, задней ногой.

На этой самой площади, в самом центре Берлина вечерами громко поют соловьи, а под крышей 5-звёздочного отеля живёт сова и тоже себе, громко гукает. В общем, что касается разных вечерних компаний, то у нас всё сложилось довольно удачно – саксофон, соловьи, сова…

ЛАБУШСКАЯ БАЙКА ОТ СКРИПАЧА АНДРЮШКИ ДРУШЛЯКОВА ПО КЛИЧКЕ АНДРЕЙ УР.

Скрипач Андрей за 15 лет жизни в Берлине сменил квартир десять, наверное. Я тоже одно время у него проживал в районе Веддинга. Жильё – жалкая картина бренности. Убожество столичное. Старый, догитлеровский дом с деревянными ступеньками, холодная уборная. Этот грубый, вонючий верзошник был обустроен на лестничной площадке, и был он всего один на целых 4 этажа опорожняющихся. Приходилось, зачастую, сучить ногами под дверями заведения, находясь в неописуемом нетерпении. В самой халупе всегда темно, холодно и сыро. Солнца у нас не бывало. Оно не заглядывало в наши огромные окна-ворота, которые выходили во двор-колодец. Оно обходило эти окна, на всякий случай, стороной. Стенки – каземат. Толстые и промёрзшие. Короче, «Матросская тишина», а не квартира. Неважнецкие условия жизни. Зимой мы волокли из подвала уголь в эти хреновы боярские чертоги. А это, как ни крути, 3-й довоенный этаж, что соответствует примерно 5-му этажу, если перевести на нашу, хрущёвскую высоту. Жгли камин, но теплее не становилось, поэтому укрывались поверх одеяла разным тряпьём, включая предназначенные в стирку штаны, носки и рубашки, а также тряпочные и брезентовые чехлы для инструментов. Помогало плохо, потому особо мёрзнущие товарищи пили напропалую. Но жили дружно и весело, несмотря на хроническое безденежье квартирантов, имеющих девизом своих далеко не царских условий жизни бодрый лозунг: «Жизнь прекрасна и удивительна, если выпить предварительно»! Хороший человек – Андрюха: добрый, весёлый, – одним словом, романтик. Романтики – это такие люди, у которых любовь случается чаще, чем секс. А секс мой друг предпочитал безопасный, не приводящий к женитьбе.

В юности он был Андрюшей Друшляковым. Что означает на музыкантском сленге слово «друшлять», знает любой лабух – от Народного артиста СССР до артиста «жмурового» оркестра. Поэтому он взял фамилию покойного деда-венгра – Ур! Всего две буквы – Ур! Что это значит? Ничего. Коротко и ясно: Андрей Ур! И вот живёт себе, живёт как-то Андрюха в районе Пренцлауер Берг, на 5-м этаже. Музыканты любят жить на высоких этажах. Все без исключенья, без разбору, и на всём белом свете. По крайней мере, мои знакомые ребята – все высоко забрались. К примеру, Сарога в Даугавпилсе – на 5-м, Гаврилов в Киеве – на 4-м, Яцек в Варшаве – на 7м, Валера в Риге – на 5м. Вспомните своих знакомых лабухов – ведь в самом деле? Что за привязанность такая?!.

Короче, живёт себе Андрюха в приподнятом настроении, и не один. Квартируют у него земляки-украинцы. Двое. Одного из них звали Косой с косой – вокалист, пел красиво. Пил ещё лучше. Кликуху эту ему назначили за длинные волосы, которые певун завязывал сзади длинной бабской косичкой, с ленточкой на затылке. В придачу артист вокального жанра плохо видел и имел косоглазие, а потому носил огромные очки-велосипеды, крот несчастный. Вот он и получился – «Косой с косой».

А второй имел погоняло «Мересьев». За то, что когда напивался допьяна, у него отказывали ноги. Напрочь! По нужде (то есть в уборную) в дальнейшем он доставлял своё туловище ползком. А ползал довольно часто. От того, что пил много. По возвращении на родину с ним случилась интересная штука – уже в Украине парня угораздило по киру упасть с балкона и взаправду сломать обе ноги. Вот уж повезло, так повезло человеку! Оправдал псевдоним: Мересьев, так Мересьев!.. И полетел с балкона!

Для тех, кто в детстве не читал книг, поясняю: Алексей Мересьев – лётчик-герой, сбитый фашистами в неравном воздушном бою. Раненый, с перебитыми ногами, он много дней полз по лесу. Его подобрали юные пионеры и доставили, куда следует. Мужественный человек выжил и без ног, на протезах продолжал летать и бить немецких асов в хвост и в гриву.

Конечно, нехорошо с балконов летать и ноги ломать. Наверное, хромой остался или без одной ноги (или с одной ногой – не знаю, как сказать правильно). После приземления его никто не видел – интересно, как он сейчас выглядит? Но живут же люди без рук, без ног – и ничего. У нас в Пензе, где я в музыкальном училище учился, Санька Морозов, трубач, очень сильно хромал. Еле шкандыбал, кулявый. Зато как ловко в баскетбол играл! Даже за сборную училища! И на трубе тоже неплохо умел. После окончания курса обучения, уже дипломированный, таскал на кладбище жмуров. Тогда всех хоронили с музыкой – православных, мусульман, цыган и все другие народы Советского Союза. Не везли, как сейчас, втихаря, по шумным улицам на чёрном «Мерседесе» с занавесками. Тогда было красиво! Оркестр из шести персон идёт… Грустно, медленно… А он, Санька-трубач – култы-култы… Аж загребал, бедный, левым боком! На 4 сантиметра ножка была короче. На колеснице везут жмура, сзади ползёт траурная процессия, народ плачет, скорбит. Вдруг глянут на Саньку хромого – вроде как немного отпускает. И не так грустно, даже вроде бы на оптимизм пробивает! Короче, он своей бодрой походкой выравнивал настроение провожатых.

Там же, в Пензе, в гостинице «Россия» работал другой трубач. Его звали Толик. Фамилию его не знали, я думаю, даже в Уголовном розыске. Весь город знал только его имя и кликуху. Взрослый дядька, джазмен, у него совсем не было левой руки. Кто-то ему до самого плеча ручонку оторвал. И ничего! Держал трубу одной правой и вваливал, как надо быть, не каждый двурукий мог так дудеть! А кликуха к нему забавная приклеилась – «Толик-семикрылый»! Ну не балагуры они после таких прозвищ, эти музыканты! Не остряки, не озорники? У мужика всего-навсего одна клешня, а они его – Семикрылый да Семикрылый… Сердобольные…

Что-то я всё о хромых да безруких… Ну так, значит, жили они все эти трое – Андрей Ур, Косой с косой и Мересьев – очень даже нескучно. Совсем наоборот. Жили они весело, очень весело. Бухали от всего сердца день-деньской! Пьяницы – золотые руки! Не было у них никакой алкогольной зависимости – у них была алкогольная привязанность. У них даже джинсы и ботинки провоняли водкой! Ежедневно отдавали должное алкогольным напиткам. Все! Кроме скрипача Андрюхи.

Пацаны ставили подле своих коек по бутылке вина – это чтобы, значит, ночью жажду утолять. Андрей спал один, без пузыря. Он, наоборот – вместо винища возле себя чаще девчонку какую-никакую в койку укладывал. Соседей вопросы любви и секса не тревожили, их волновал совсем другой лозунг: ни дня без пойла! Вот что их интересовало! Проснётся, к примеру, Мересьев, приложится, забулькает – тут же Косой с косой просыпается, тоже начинает лакать из горла. К утру оба в хлам пьяные. Много раз они клялись и божились, что забросят это чудное занятие. Ага! Щас! Зарэкалася свыня гивна нэ исты! Так и жили. Вы думаете, у них были проблемы с алкоголем? Почему? У них была сплошная радость! Пили до изнеможения, порой по утрам не могли даже вспомнить некоторых эпизодов и фактов. Хотя… – что это за пьянка, если на следующее утро не стыдно?

Рано-рано к квартирантам спешил третий компаньон, аккордеонист. Приносил пиво, стягивал пьяных артистов с ложа, пинал их ногами, размазывал по полу. А бодун им мозги рвёт! А насильно трезв не будешь! Друг, тем временем, опохмелял друзей, вливал в их пасти пиво, затыкал колбасой, заворачивал с собой похуй суёк (виноват, сухой паёк) и тащил полуживых на работу. За эту похмельную процедуру пришельца называли «Доктор Живаго». В этой насквозь пропитой хижине Доктор Живаго очень осторожно проявлял чудеса доброты и гуманизма! Как говорится, сделал добро – отвали подальше, на безопасное расстояние…

Впрочем, мало ли что у них там бывало в этой лачуге. В основном, всё шло хорошо. Только с Андреем случилась однажды слегка нелепая история. Скрипач возвращался с халтуры. Поздно, часов в 12 ночи. Чуть-чуть пьяненький, но довольный. Похлопал по карманам – нет ключей: видно, забыл дома. Звонит в звонок – не работает. Что делать? Кричать – поздно, смеяться – глупо, резать вены – рано. В конце концов, делу время, потехе ночь. Ночевать на улице – холодно, осень на дворе. Заволновался мастер смычка и канифоли, стал сильно думать. Напротив его окон находился под ремонтом другой дом. Двор – колодец: стенки близко, окна домов друг напротив друга. Полез, поспешил Андрей в соседний дом. Рискнул. Оказалось, не заперто. Ура! Полез по ступенькам выше. Окно напротив его законного жилища не заперто. Очень интересно! Надо действовать! Нашёл длинную доску, высунул в окошко, дотянулся до своего окна и тихонько – тук-тук-тук…

Косой с косой очнулся, полуживой. И угораздило его в этот момент, по пьяному делу, свои родные очки растоптать! Бедняга полуслепой, без очков, кирной, со света в ночь ни хрена не видит. Топчется на месте, в хате кавардак, спотыкается, ищет злосчастное окно… Нашёл. Свесился с 3-го этажа, кричит, незрячий, вниз, в темноту:

–Кто там?

Ну, а что тут такого – спрашивает человек сверху вниз, с 3 на 1 этаж:

–Кто там?…– А ему, между прочим, стучат в окно. И там было высоко, до окна не дотянуться – как-никак, 3-й этаж все же.

Скрипач откликается тихонько, шёпотом – ночь же на дворе, народ спит:

–Это я, Андрей…

Косой опять своё, кричит вниз, башку свесив:

–Кто там?

–Это я, Андрей.

Не узрел никого, слепой квартирант. Хлопнул винца и залёг в койку. Андрюшка опять за доску, тянет, стучит:

–Кто там? – заладил своё Косой.

–Это я, Андрей! Открой пёс, домой хочу, спать! – уже кричит Андрюшка.

В конце концов, допёр, певун полупьяный, что голос из дома напротив раздаётся. Сильно испугался, чуть выкидыш с ним не случился. Скажите, люди добрые, как можно стучать в окно квартиры на 3-м этаже!? Скрипач вошёл, хотел ему в морду дать от радости, но не успел. Очень хотел в туалет. А после, придя из уборной, уже не стал этого делать.

И какой же вывод сделаем мы, припомнив этот сокрушительный ночной переполох и мытарства бедного, немного выпившего и уставшего скрипача, имевший место быть в берлинском микрорайоне Пренцлауэр-Берг?

Пить-то вы пейте, чуваки, хоть каждый день! Можно много раз в день повторять это энергичное занятие. Пейте до работы, после работы, даже во время работы. Но не вместо работы! А мозги, ключи и очки терять не надо. Будьте бережливы!

ДОПОЛНЕНИЕ. ЖМУР.

Я тут вспомнил хромого Саньку Морозова, жмуровых дел мастера. Он так говорил:

– Мёртвый человек – это живые деньги!

И он был абсолютно прав, когда речь шла о людях, ушедших в мир иной. Тогда у оставшихся провожающих портилось настроение. И они испытывали горе от потери дорогих людей, поэтому не жалели денег, отдавая последние почести…. Похоронные музыкальные коллективы пользовались большой симпатией у оставшихся в живых! Работы было много! По три-четыре выхода в день. Из этого заметим следующее: денежку ребята имели. Дисциплина в команде – строгая. Ребята – лихие, бывалые. И весёлые! Даже, скажу вам, удивительно: как у них не портились характер и пищеварение от этих скорбных картин и беготни по кладбищам?! И в снег, и в зной годами шлялись между надгробий с дудками в руках.

Военные музыканты культивировали такую фишку: самый молодой оркестрант должен был подойти к ящику и поцеловать усопшего в губы. Иначе денег не дадут.

Конечно, разные грустные речи говорили на траурных митингах! Бывало, на траурной церемонии провожающие и ляпнут что-нибудь весёленькое, типа:

– Спи спокойно, дорогой товарищ! Ты это заслужил…

Или родные и близкие захлопают в ладошки, пережрав с горя водки. Нет, не сразу, а после слов распорядителя:

– Траурный митинг считаю открытым, – и бурные аплодисменты в ответ!

Рассказывают, одна старушка всё ходила и канючила:

– Уж вы сыграйте, ребята, постарайтесь от всего сердца….

– Не переживай, бабка! Так сыграем – покойник не нарадуется!.. Послушай, бабуля, а усопший нам ничего не передавал – ну, там, денежки и немножко водочки с закуской?..

ЕВРОПА. МЫ. ОНИ.

В Берлине на улицах – очень даже нескучно. Есть где порезвиться, есть где отвести душу, есть чему изумиться. Люди вокруг разные, интересные, весёлые. Глаза смеются, все говорят громко, на разный лад. Кричат, свистят, руками машут, орут в дурацкие мобильники. Ездят на самокатах, едят на ходу китайскую лапшу, вытирают пальцы об голову, об волосы. Один трюкач недавно на велике ехал. Без рук. Нет, руки у него были, но они были заняты: в одной – тарелка с супом, во второй – пластмассовая ложка. Мчится, довольный, черпает похлёбку ложкой, на ходу сёрбает, чавкает, лакает. И мы тут же, где-то рядом, со своей нежной музыкой. Без нас разных диковин и штуковин хватает! На каждом углу, на каждой площади.

Вот, например, очень модный, известный в Германии актёр. В цилиндре и фраке. Он читает отрывки из немецкой классики – Шиллер, Гёте и всё такое. Читает грандиозно!

Или, к примеру, такой невероятный жанр искусства: хаотично стоят разнообразные статуи, размалёванные серебряной краской от ушей до пяток. Тщедушные и грузные, весьма сомнительного вида. Вот они красавцы: смерть с косой и вставными железными зубами, Спартак без трусов, Гераклы там всякие, огромный медведь, символ Берлина, в толстом, лохматом плюшевом комбинезоне бурого медвежьего цвета. Грязный, потный и вонючий. В руках у медведика – красно-белый флаг Берлина. Он машет им из стороны в сторону, норовит зацепить по башке какую-нибудь потерявшуюся туристку. Разные шуты, какие-то полоумные ангелы, черти, бабочка из Белоруссии с огромными, двухметровыми марлевыми крыльями. Еле ползает – куда уж ей по небу летать, такой неуклюжей! Дискоболы, девушки с веслом и прочие скуёженные, отчаянные, полураздетые личности.

Статуи замерли… Ждут… Чу! В их коробочку звонко падает монетка! Памятники, неожиданно, оживают и начинают двигаться. Они шаволятся, кривляются, выкаблучивают всякие пассы и движения. От этих проделок делается немного смешно, но ненадолго. Фигуры снова замерли, застыли, как вкопанные, одни только глаза из стороны в сторону – зырк, зырк… Опять стоят молчком, до прихода следующего гонорара, так сказать.