– Отдохните, здесь вы в безопасности. Мы не отказываем в приюте нуждающимся.
Он ушёл, а Хвостикова, стиснув в руках стеклянную флягу, наконец уснула. Её словно выключили. В темноте засветилась золотая подкова и отовсюду полилась странная музыка. Её опять тащило вверх, но на этот раз только до развилки. Теперь к ослепляющему свету вели два пути. А между ними выпирал огромный валун с древними письменами вырезанными на замшелом боку. Сверху восседали три куклы. Одна без глаз, вторая без рта и третья без ушей.
– Твоя судьба предрешена, – заурчала первая.
– Ты можешь выбрать, кого полюбить, – эхом ей ответила вторая.
– Ты можешь выбрать, что захочешь, – слова третьей снова раздались прямо в голове.
Золотая подкова засветилась сильнее, потянула Анастасию по левому пути. Свет за пологом мрака накалился. Его жар клонил вниз. Хотел сделать послушным и молчаливым. Пугал, угрожал, требовал. Становилось всё тяжелее сопротивляться. Из памяти всплывали арфы, лютни, банджо, гусли, лира…
Хвостикова подскочила над кроватью, все еще держа оберег. Голубое пламя потускнело, но еще вспыхивало синими сполохами. Она вытерла мокрый лоб, выбралась из узкой кельи и пошла по коридору, пока не натолкнулась на сдержанно улыбающуюся монахиню.
– Хочу заказать отпевание моего друга, – выпалила Анастасия.
Ответом было мотание головой.
– Или как у вас это называется?
Монахиня указала в сторону выхода. Хвостикова вздохнула и открыла дверь. У маленького крыльца стоял мужчина с густыми тёмными волосами, острыми скулами, носом горбинкой, широкими бровями и смеющимися серыми глазами.
– Мне от дома ближе было добираться до оставшихся четырех церквей, – проговорил Семён. – Фантома, конечно, жалко, но…
Анастасия охнула и бросилась на него с кулаками. Несколько раз стукнула в грудь, вцепилась ему в шею и крепко-крепко прижалась.
– За меня ещё никто… никогда… он же тебя…
Она отстранилась и отвернулась, вытирая лицо.
– Больно было?
– Врать не буду, – севшим голосом ответил он. – Крайне неприятно.
Хвостикова наконец привела себя в порядок и попыталась улыбнуться.
– Ты это заслужил.
Он наигранно нахмурился.
– По-моему, я поторопился со спасением красивых девушек. Неблагодарная профессия.
Её улыбка потеплела.
– Если дорогие мне люди перестанут умирать, мне понравится этот новый мир.
Семён ещё больше развеселился.
– Так я уже дорогой?
Анастасия переминалась с ноги на ногу, крутя в руках оберег. Пожала плечами, но тут же съязвила:
– Если в нервных клетках, то очень дорогой. Ты хоть всё помнишь?
– Я же сноходец.
Хвостикова выразительно посмотрела на пакет в его руках.
– Набрал в других храмах, и сразу к тебе, – Семён потряс пластиковыми бутылками.
– Сколько же я спала? – удивилась она.
– Часов пять-шесть.
Они отошли к беседке между деревьями. Сноходец нацедил в каждое подставленное горлышко, и оберег с каждой каплей сиял всё сильнее и сильнее. Но когда бутылки закончились, начал потихоньку угасать, пока не посветлел до обычной воды из-под крана.
Они долго смотрели на флягу, пока Семён не крякнул и не пошёл выбрасывать пакет. Когда он повернулся, Анастасия обвила оберег пальцами и прижала к себе. Тогда за стеклом в такт ударам сердца начала пульсировать его аквамариновая копия. На душе стало так хорошо, как еще никогда не было. Все предыдущие несчастья казались дурным сном. Даже не самим сном, а полустёртым воспоминанием о давнишнем кошмаре.
– Тебе лучше?
Хвостикова открыла глаза.
– Намного.
– Чудно! Тебе ведь еще шатуна побеждать…
Анастасия замотала головой.
– Он вокруг монастыря бродит. Видел, когда подъезжал.
– Я до жути его боюсь.
– Это всё меняет, – усмехнулся сноходец. – Пусть дальше бродит. Может ещё к кому-нибудь присосётся…
– А лучше меня? Как тебя? – она смотрела с укоризной, но он не отвёл взгляда.
– Что тебе снилось? – спросил Семён.
Хвостикова ещё сильнее нахохлилась, поэтому он уточнил:
– Тебе придётся пустить меня в свой сон. Что тебе снилось в последний раз?
– Мифы древней Греции! Орфей и Эвридика! Я была Эвридикой. Он тащил меня наверх. Я не хотела, но сопротивляться не могла, пока не вспомнила, что он играл на лире. Как тебе? Та ещё чушь!
– Кто он? – сглотнув, спросил сноходец.
– Да, откуда я знаю. Его не было видно, темно было, знаешь как где? – она скривилась. – В царстве Аида. Мамуня читала мне в детстве стихотворение Брюсова. Слышу, слышу шаг твой нежный. Шаг твой слышу за собой. Мы идём тропой мятежной.
К жизни мертвенной тропой.
