– Уважаемый, – позвал растерянный полицейский человека с пулеметом, и тот отошел за стену, – тут какая-то хрень, а не дверь.
Когда человек в черном скрылся за углом, Цин подтянулся и полез в невидимое снаружи окно. Узкая рама ножом надавила на живот. Цин перевернулся, вывалился наружу и грохнулся на плечи. Брызнула грязь, кто-то мимоходом обернулся.
Человек в черном подошел туда, где по прикидкам должна была быть дверь. Выругавшись от души, он со всей силы грохнул ногой по стене, что-то с треском рухнуло на пол, а стена стояла дальше как ни в чем не бывало. Боец выставил перед собой пулемет и шагнул вперед. К немалому удивлению полицейских – он прошел сквозь стену и исчез.
Цин пробирался через волнующуюся толпу. Люди шарахались между прилавков, перебегали от одного стола к другому, резко, порывисто, лезли напролом с локтями и кулаками, а порой останавливались где-нибудь посреди этого бурлящего потока и вокруг расходились тугие и сердитые волны. У Цина, и без того перепуганного и взволнованного, пестрело в глазах от розовых шуб и сиреневых шляп, от людей с оливковой или пурпурной кожей, от зеленых искусственных носов, от красных сияющих имплантов в глазах, от бьющих назойливыми световыми лучами украшений, от лезущего со всех сторон дыма… Он ориентировался по краю ямы и шел к широкой лестнице с эскалатором. Грязь чавкала под ногами, и резкий ветер шлепал рваными тряпками шатров.
Позади зазвенело стекло, кто-то закричал. Дрогнул свет, и послышался тихий электрический треск. Цин обернулся на ходу и чуть не врезался в нервного толстяка. Сзади, глубоко в толпе, дернулись клубы пара. Свет лавок и фонарей замерцал, но никто как будто не обратил на это внимания. Цин перестал дышать. Что это было?
Внезапно все переменилось, и Цин не сразу понял – что… Пропала музыка, и в гуле суетящейся толпы навалилось ледяное одиночество. Лучи больших прожекторов нацелились на замерцавших дронов, словно бы привлекали к ним внимание. Над рынком пронесся колючий электронный сигнал, потом еще раз, и еще. Цин взглянул на экраны дронов и споткнулся, едва не шлепнулся в мокрую черную массу на полу. Пропали певицы, пропали певцы-гермафродиты, пропала реклама модных очков и сикомов. На всех экранах теперь было лицо Кади Цина Сюнци! Серое, с темными глазами, измученное, такое, как на документах. Лицо повернулось боком, затылком, другим боком. И снова этот дикий сигнал – трижды!
Цин отошел к торговому автомату и купил первые попавшиеся очки – с круглыми стеклами и облегающими пластиковыми ободками, сильно закрывающими лицо. Их внешний вид можно было настроить через сиком, но руки дрожали так сильно, что даже просто надеть очки получилось с третьего раза.
Люди в толпе безразлично и с некоторым раздражением поглядывали на экраны, на загадочное лицо без каких бы то ни было подписей.
– Это что? – спросил продавец неподалеку от Цина, выглядывая из-за прилавка.
– Кого-то ловят, – пожал плечами человек с железными руками.
Цин просочился сквозь толпу и влез в узкий, зловонный и дымный переход между ларьками. Над головой ревел сигнал тревоги, а Цин открыл экран сикома и непослушными пальцами отметил на карте космопорт.
Глава 5. Умных здесь нет
– Интересно, что это такое? – задумался Чидам Салук, первый пилот «Танидзам». Он сидел перед главными мониторами и все что-то беспрестанно регулировал сенсорными кнопками и проецированными ручками.
Час назад корабль вышел из бета-пространства, чтобы дать отдохнуть и людям, и системам, и двигателю, и немного скорректировать курс. Сейчас «Танидзам» шел со скоростью почти световой, но, если не считать странного помутнения на мониторах, казалось, что он стоит на месте. Звезды на экранах легко дрожали и прыгали, как ночные огни в глазах пьяницы. На большом центральном мониторе переливалась цветами космическая клякса – ее неровные границы колыхались, растекались в пространстве и собирались обратно. Отсюда ее можно было бы разглядеть гораздо лучше, чем со станции на Сита b… можно было бы, если бы на корабле был такой же мощный телескоп, а на деле техника далекой станции позволяла увидеть куда больше подробностей.
Световое пятно волновалось и создавалось невольное ощущение, будто оно хочет сложиться в какую-то фигуру, например, в лицо. «И заговорить», – так прокомментировал всеобщее впечатление старший помощник Кихан.
На тесном мостике собралась почти вся команда, включая Волкова. Он стоял у стены и с интересом смотрел на изображение далекой космической аномалии.
– Откуда нам знать, что это такое? – сказала стоявшая в дверях Яланиюма, бухгалтер «Тандизам».
Это была та женщина, что спала на скамейке у входа на корабль. Кажется, ее до сих пор немного пошатывало, по крайней мере лицо раскраснелось, а от чего – дело третье. Волков обратил внимание на ее живописно растрепанные волосы.
– Умных здесь нет, – заключила она.
– Я бы на вашем месте не утверждал подобного в присутствии меня, – ответил Кихан. – И вообще, если уж говорить откровенно и по чести, которая есть, впрочем, не у всех присутствующих, вовсе необязательно нужно иметь сорокакилограммовые мозги, чтобы строить предположения.
– И что вы предполагаете? – поинтересовался второй инженер Дика.
Это был высокий мужчина с добродушным лицом и таким грустным взглядом, что любым собеседником Дики быстро овладевала тоска от того, как печален этот мир. Дика сутулился и опирался на спинку кресла Салука.
– Что пожелаете, – пожал плечами Кихан. – К примеру, перед нами крошечная сверхновая, замедленная в развитии по причине своих размеров. Где-то я читал теоретическое обоснование подобного явления, и автор уверял, что осталось только дождаться, когда его предсказание произойдет у всех на глазах. Все очень просто. К подобному варианту подталкивает и наблюдавшаяся не так давно в глубинах Вселенной гигантская суперсверхновая, очень похожая внешне на то, что мы видим сейчас.
– Чушь какая, – проворчала Яланиюма. – То есть вы хотите сказать, что все эти тысячи миллионов тощих астрофизиков, которые сейчас ночуют у своих телескопов по всему миру, не понимают, что перед ними банальная сверхновая? Вы думаете, если бы наблюдаемому нами можно было найти такое примитивное объяснение – они бы его не нашли на раз-два?
– На вашем месте, Юма, – затянул Кихан тоном, который на корабле называли снобистским, – я бы не возводил таких больших надежд на разного рода ученых, к тому же прямо сейчас у каждого из них наверняка с десяток теорий, просто до поры до времени они боятся ими поделиться, чтоб не сдирать потом с головы ушат помоев, справедливых или нет. Один мой знакомый физик незначительных частиц и такого же воображения, отведав сильно пересоленный суп, расписал на скатерти стола, а потом в своем сикоме целые тысячи формул, призванных объяснить взаимодействием протонов с электронами, и нейтронами, и нейтрино, и кварками, и шварками, и с таким частицами, о которых вы никогда не узнаете, в силу вашего упрощенного интеллекта то, что могло случиться с несчастным супом на кухне. Но наш блестящий ум не учел одного – банальной ошибки повара. То есть, ошибки самого господина физика, потому что готовил себе он сам.
– Чушь какая, – фыркнула Яланиюма, – вы эту галиматью сейчас прямо на ходу придумали.
– Это еще значит, что такого не было.
– В вашей больной голове – несомненно было.
– Хоть и так.
Кихан меланхолично скривил физиономию и выровнялся в кресле.
– А может же быть, что это, к примеру, сигнал? – сбивчиво, делая длинные, но не многозначительные промежутки между словами подал голос Яхим, второй пилот. – Инопланетный сигнал – нам. Например, как азбука Морзе.
– И что вы думаете они нам говорят, Яхим? – спросила Сан-ка-Ниями, корабельный связист.
Девушка внимательно рассматривала какие-то графики на своих мониторах.
Ниями очень редко можно было застать в другой позе и в другом месте. Разве что – в буфете. Впрочем, Яхим почему-то покраснел и сделал вид, что задумался, но на самом деле мысли спутались и совсем не думалось.
– Читаю, – отозвался капитан Каратикардха. – Добрый день, дорогие человеки. Вот уже шестнадцать дней, как у нас идут дожди, и мы все думаем о вас.
– Думаем о том, как прелестно смотрелись бы ваши хорошо проваренные ножки в нашем обеденном бульоне, – продолжила Яланиюма.
– А на второе, пожалуйста, макароны с печенью и сердечко.
– Можно – два.
– Какой дуэт, – покачал головой Кихан.
Яланиюма презрительно скривилась.
– Разворачивайтесь, – сказала она, – или они выпьют весь наш шнапс.
– Разве вы что-то оставили? – удивился капитан.
– Жеваные фантазии у вас, – после некоторой паузы раздался из коммуникатора голос старшего инженера Кин Метци. – Выдумываете много, а в жизни все просто, раз-два – и конец. Вот квазар, например, или другая ерунда, или та же сверхновая шарахнула возле черной дыры, и началось, туда-сюда, трали-вали. Взрывом вещество толкает в дыру, а та жрет через силу, брюхо ломится. И тут – хрясь! Херак! И все…
Кин Метци целыми днями просиживал среди электроники, машин и двигателей и почти не появлялся снаружи. Однако голос его регулярно транслировался то тут, то там, как будто он всегда где-то рядом, стоит тенью за спиной. Однажды он обратился к Волкову, когда тот был у себя в каюте, и теперь биолог с опаской поглядывал на туалет.
– Трали-вали – это хорошо, – одобрила Яланиюма, – вы, Энхайнц, прямо профессор, какой ученый слог!
– Не у всех же сфера интересов ограничивается бешерским самогоном и макаронами с сердечком, – сердито прогудел голос Кин Метци.
– Капитан, это о вас.
– Что поделать, макарошки с сердечками – единственная причина, почему я не пошел в десантники, – капитан развел руками. – Там кормят одними биологическими крапозанами, если вы знаете, что это такое.
– А вы уверены, что влезли бы в боевой экзоскелет десантника? – спросил Кихан.
– Раньше и я был молодым, красивым, не настолько и толстым.
