– Обещали, – сник тот, нервно побарабанив пальцами по мягкому пуфику. – Но она ни в какую не желает выходить замуж!
– Что стоят желания спесивых девиц по сравнению с волей величайшего из султанов, – льстиво заметил Мансур, склонив голову и кося глазами исподлобья.
– Все так, но мы обещали ее матери перед самой ее кончиной…
– Э-э, – только и отмахнулся аль-Васик. – Все это пустое, мой повелитель! Женщины не вольны решать подобные вопросы. Ведь мы, мужчины…
– Что ты болтаешь, о несчастный! Это не женщина! – выкрикнул султан, подаваясь вперед.
– Я не совсем понял, о сиятельный султан, – осторожно уточнил аль-Васик. – Мне показалось, вы говорили о матери принцессы. А разве она не женщина?
– Нет!
– Да простит мою глупость великий султан, – глаза у Мансура от удивления начали косить еще больше, – но кто же она в таком случае? Неужели?..
– Что ты мелешь, о презренный! – вышел из себя султан. – Она не женщина – она наша любимая жена!
– А… О!.. Прошу прощения, – низко поклонился Мансур. – Тогда конечно. Но что же мне делать в таком случае?
– Ждать! – отрезал султан.
– Смею ли я уточнить, сколько именно?
– Столько, сколько понадобится. Мы приложим все усилия, дабы устранить препятствия к вашему браку.
– Да простит меня великий султан, но я стар, и пусть я рассчитываю, если на то будет воля Аллаха, прожить еще лет двадцать…
– Ско-олько? – задохнулся султан, привставая с трона. Лицо его исказила гримаса негодования. – Ты сказал, двадцать лет?
– Д-да, – быстро закивал Мансур, не понимая, чем он мог так раздосадовать своего будущего тестя.
– Ты же уверял нас, будто неизлечимо болен? – Султан выпрямился и, заложив руки за спину, спустился на одну ступеньку.
– О, пустяки! – махнул рукой Мансур. – Болезнь моя оказалась всего лишь временным недомоганием.
– Временным недомоганием? – Султан спустился еще на одну ступеньку. Мансур отступил и сгорбился, выдавив на лицо льстивую улыбку.
– Мне так показалось, о мой повелитель. Но, слава всевышнему, все уже прошло.
– Прошло? Да как ты посмел, о негодный, солгать нам?! Нам, султану!
– Я не понимаю… – Аль-Васик сцепил пальцы рук и принялся разминать их. – Нет! Я, кажется, понял!
– Что ты понял, о презренный лгун?
Султан ступил на пол и начал надвигаться на перепуганного Мансура, хотя тот и старался выглядеть неустрашимым пред гневом великого султана.
– Я все понял! – дрожащий палец Мансура уперся в сторону повелителя правоверных. – Вы хотели выдать за меня свою дочь, а потом присвоить мои богатства, когда я предстану пред Аллахом!
– Что ты несешь, дурак?! – Лицо султана налилось кровью от негодования, охватившего его. – Да как у тебя только поганый язык повернулся сказать такое нам! – Султан ткнул себя кулаками в грудь.
– Но это правда! – Аль-Васик рванулся вперед, выпячивая грудь, но стража вцепилась в него и оттащила за халат на середину залы. – Верните мои дары! Я отказываюсь от свадьбы!
– Ах ты, прохвост! – негодующе затопал ногами султан. – Сначала ты оскорбляешь нас, возводишь хулу на нашу несравненную дочь и обожаемую жену – да смилостивится над ней Аллах! – а потом еще требуешь, чтобы я вернул тебе твои вшивые два сундука с золотом и драгоценными камнями, которыми ты по собственной воле одарил нас?
– Но ведь свадьбы не будет! – никак не сдавался Мансур, вырываясь из цепких рук стражников. – И я требую вернуть залог.
– Что?!! Залог? – Султан начал хватать ртом воздух, прижав ладонь к сердцу.
– Ой-ёй, – разом скукожился аль-Васик, сообразив, что ляпнул некое непотребство. Шутка ли, сказать такое султану, да еще и прямо в лицо.
– Так ты, страшная твоя морда, хочешь сказать, будто купил нашу дочь и наше благословение какой-то там нищенской подачкой? Да мы тебя за такое!..
– О великий султан! – Аль-Васик бухнулся на колени, протягивая навстречу султану руки. – Мне ничего не надо! Оставьте залог себе!
– Ты опять?!
– Нет-нет, я оговорился, о солнцеподобный: подарок, конечно, подарок! Я дарю вам эти два сундука.
– Вон!!! Пошел вон, плешивый осел! Выкиньте его из дворца, и чтоб глаза наши его больше не видели!
Стражники подхватили побелевшего от страха аль-Васика подмышки и потащили к выходу.
– О султаны, как вы несправедливы!
– Что-о?!! Ты никак не угомонишься, проклятый старикашка?! – вскричал, размахивая кулаками султан. – Всыпьте старому пердуну двадцать палок!
Медленно остывая и приводя дыхание в порядок, султан вернулся на трон, взгромоздился на него и предался тяжелым раздумьям, подперев подбородок ладонью.
– Какая наглость! – тихо изрек он спустя некоторое время. – Надо же – залог! Впрочем, мы неплохо обогатились на этом деле. Оказывается, женитьба – довольное прибыльное дело, но очень уж хлопотное и нервное.
Несчастному, измученному и всеми покинутому колдуну Абаназару удалось выбраться из ямы лишь спустя час безуспешных попыток применить магию. Сотворенная веревка с крюком обрывалась, крюк разгибался или соскальзывал вниз, потому как зацепиться ему было не за что, и при этом он все время почему-то норовил попасть незадачливому колдуну именно по голове. Магическая лесенка оказывалась невидимой, с прорехами или, хуже того, скользкой – Абаназар то и дело проваливался вниз, либо соскальзывал и падал, витиевато при ругаясь и потирая все новые и новые ушибы. Попытки воспарить над ямой тоже не принесли успеха – несчастного колдуна либо подбрасывало высоко вверх по вертикали, либо швыряло на обгорелые стены ямы, после чего Абаназару приходилось долго отлеживаться, проклиная тот день, когда он связался с жалким прислужником Ахмедом.
Впрочем, Абаназар и сам знал, что сильно кривит душой. Дело было вовсе не в Ахмеде, и даже не в его необычном друге, совершенно непохожим на араба. Дело было в кольце. Именно оно расслабило разум колдуна, и Абаназар разленился, мало практикуясь в колдовском искусстве: заклинания забывались, магические пассы производились не так ловко, снадобья зачастую обладали не совсем нужными, а порой и вовсе иными свойствами, вещи же, словно издеваясь над Абаназаром, переставали его слушаться или поступали наперекор воле черного мага.
Наконец, истощив запас отборных ругательств и плюнув на магию, Абаназар подошел к вопросу более практично. В яме валялось немало обломков саманного кирпича – все, что осталось от жилища колдуна. Стаскав их в одну кучу, Абаназару удалось соорудить из них некое подобие пирамиды и взобраться по ней наверх.
Отлежавшись на почерневшей от копоти земле и несколько придя в себя, Абаназар поднялся на ноги и придирчиво оглядел в тусклом свете догорающего костра свое одеяние. Одежды его пришли в полную негодность, и сейчас он походил на чумазое пугало в развевающихся на слабом ветерке лохмотьях. Дорогой чалмы не было вовсе, а тапки – сами знаете, что с ними произошло. Зло скрипнув зубами, Абаназар поплелся к колодцу – хотелось напиться и хоть немного привести себя в порядок, но ведро отсутствовало, и нечем было зачерпнуть воду.
Абаназар, пребывая в самом что ни на есть дурном расположении духа, бессильно опустился на край обода колодца и уныло повесил голову. И тут он вспомнил о кольце, все еще удобно сидевшем на его пальце. А вдруг в тот раз он просто что-нибудь не то сделал? Знаете же, как бывает: запутался, не там потер, не так дунул-плюнул или перепутал последовательность действий. Абаназар, затаив дыхание, повернул камень кольца на пол-оборота и потер его пальцем круговым движением.
– Явись мне, раб мой! – воскликнул он и застыл, всматриваясь в глухую ночь. – Каззан, ты слышишь? Я приказываю тебе: явись сейчас же!
– Ха-а, ха-ха-ха! Хо-о, хо-хо-хо! – раздалось совсем рядом.
Абаназар в ярости сжал свои немощные кулачки и завертел головой.
– Где ты, негодный джинн?!
