Созвездие Кита. Орбиты

Александр Бережной

Предвоплощение

траур засухи мандариновой коркой прост

битва древних богов в однокомнатном мире

триединая с пригоршней переспелых звёзд

и чайханщик в парадно-зелёном мундире

дастархан расцвёл на неплодородном полу

аромат янтаря плавит слабые руки

и ты прыгаешь в самоходную пиалу

до конечной в посёлке великие глюки

На-след

я выжат блаженно успевшим лимоном

быть приторно кислым навзрыд

отец завещал мне талант мегатонный

которым сегодня я взрыт

я взорван взметённой цветастою смальтой

завис для полотен Дали

в густющей разморенной дрёме закатной

единоутробной Земли

Игра снов

смеженные веки на меже ве-

кованные знаки кружевеют снов-

альфа и омега в чертеже ве-

трафаретом бога крошево основ

вязью перепутья навяжи уз-

ловкими тенями жужелицы смер-

тиранией мельниц миражи пус-

тыльной стороною помережья вер

Че-ты-рА

Памяти Виталия Сорокина

Перехвати гитару – моя ладонь устала

до хрипоты, до рвоты душить её лады.

Я нацеплю улыбку, как шлем с глухим забралом,

как оберег от скуки, беды и нищеты.

Перехвати дыханье – исподтишка, нахально, —

ввинти в зародыш сердца мелодии надрыв,

чтоб в баночку от кофе прохожие кидали

отмершие чешуйки, отжившие миры.

Перехвати бутылку – в ней три глотка печали, —

бросай не глядя в урну, окурки растопчи.

Чтоб – не дай бог – святые волхвы не раскачали —

нас нравам и порядку безнравственно учить.

Мотивами Альгамбры ты застываешь в лете,

где стайки неформалов летят с флэта́ на флэт.

И лавочки Арбата тебя не рассекретят,

Алма-Ата не спросит и не поймёт Чимкент.

Перехвати мне память – чтоб по воде кругами,

чтоб съеденное небо…

На самом на краю

ты пляшешь, песней молод.

И в смысл её вникая,

неузнанный твой голос

я изредка пою.

Судьба

Молекула ДНК имеет вид двойной спирали.

Я – мастер правильных ответов

и необдуманных решений.

Хайвэя гладь, кусты кювета —

мне параллельны совершенно.

Евклидовых пространств не зная

и страх водителям внушая,

переплетённая двойная

я – Лобачевского сплошная.

Я – может быть, не быть и Гамлет

мой череп мучил исступлённо.

Мной арапчонок не к стихам ли

приучен был ещё с пелёнок

и вас любил? Любовь быть может

и/или сгинет утром вовсе.

Я в отражении Серёжи

чернел с разбитым переносьем.

Что толку вспоминать моменты,

собой решенье предвещая?

Я – мастер правильных ответов —

переплетённая сплошная.

Contra tabulas[1]

Она была доской – Доской Почёта,

переходящим призом победителей.

Но что-то в ней казалось удивительным —

неуловимое, неявленное что-то.

Заслуги – физкультуры ли, учёбы —

она с улыбкой награждала вымпелом.

А сколько взглядов та улыбка выпила —

и осуждающих, и восхищённых. Чтобы

на фоне форм и вычурных причёсок

явить неповторимость и единственность,

себя дарила неподдельно, искренне —

так только дети в омут прыгают с утёса.

И рядом с ней мог и последний нервно

рвануть по бездорожью безоглядности, —

пускай и эстафетно – её взгляд нести,

хоть на мгновенье – для неё одной – быть первым.

Жестокости бессмысленного спорта

бросали в дрожь неискушённых зрителей.

Но что-то в ней казалось удивительным —

никто бы не сказал, чем было это что-то.

Никто из нас, стяжавших ценный кубок,

в неё не заглянул. Пришедший затемно,

отточенным движеньем аутсайдера

отбросив ночь, – ты пел про грудь, глаза и губы.

Взлетел огонь, спалив тоску зачётов,

ты взял его в ладонь и поднял к небу.

Ни первых, ни последних больше не было, —

лишь путь тернистый твой – отныне освещённый.

Огнеупор

Лучше гор может быть только порох,

если он ещё не отсырел.

Ты идёшь по земле, которая

приняла тебя в октябре

нестареющим юношей в шляпе.

Борода, однобортный пиджак

и ухмылка – как будто папины.

Руку на сердце положа,

всепрощаешь себя по-английски,

в полдне лета приюта ища, —

чтоб не сгинуть зимой замызганной, —

не попросишь уже прощать.

Ежедневьем – из вязьмы да в клязьму,

точно робич, стяжавший престол, —

разгонял словоблудий плясево

унаследованным перстом;

новых слов зажигательной смесью

и булатными бритвами рифм

выпестовывая созвездия, —

беззаветно огонь дарил.

Вдохновлённый, одухотворённый,

свежих песен мотивы мыча, —

остановками и перронами —

вопреки еженощи мчал.

А любовь – не в любовь, не в награду, —

за лояльность скупой гонорар, —

в янтаре флегматичной радуги

застывающего вчера.

Заточившаяся в невростены,

упакованная в тусклый быт,

наплевавшая на горение,

принуждающая любить…

Помнишь глаз фейерверки живые

и улыбки пронзительный вкус? —

Твой огонь будто ложкой выела,

расколов пополам арбуз.

Утопая в зыбучих раздорах,

засугроблен обидой снегов,

ты заначил немного пороха

и сухим сохранил его.

Коль горчицы зерно неподвижно,

уходить магомету пора.

Обойти вкруг горы – не лишнее,

если это не ты – гора.

Ты идёшь – князе-грязевый морок —

шёлком скатерть ложится под клёш.

Вместо гор ты щепотку пороха

да огниво души несёшь.

Арифметрика

Скомканы числа. Времён золотые спирали —

бздынь! – и в дребезги шестерни, – трах! – и в труху храповик.

Атомный бунт затевается ради ядра ли? —

Хаос правит порядком. Но если к чему-то привык,

если застыл, заскорузлость обыденно принял —

был рекой, а останешься лужицей грязной воды.

Скорость покоя – не ровня безмолвью пустынь, и

слуги тления между мирами прогрызли ходы.

Груз накопившихся выкладок скомканных чисел —

словно обувь с чужого плеча – натирает мозги.

Болью фантомной свербит ненаписанный диссер —

баю-бай, мертворо́жденный доктор зачётной тоски.

Пусть не тревожат твой сон близнецы-отморозки —

страх реальных побед и потешного краха азарт.

Юность назад рассужденья не стоили воска —

многозначность пасьянса не терпит незнания карт.

Знанье тинэйджер считал бесполезным балластом.

Вслед за ленью – эмпирика тёртых теорий правей.

Жизнью играя, вольно от наук отрекаться:

бунтом риск благороден, но лень – королевских кровей.

В жилах бушуют ещё гормональные смерчи, —

силу воли минуя, на два умножая кровать.

Прошлого нет. Настающее только калечит —

Течка времени – вовсе не повод всю жизнь проебать.

Кляпом заткни брешь в теории скомканных чисел —

чтобы впредь, очертя голоса, не ревели в окно,

чтоб в заострённом краю необузданный смысл

вновь полями тетрадей бродил, превращаясь в вино.

Тряпкой заткни проржавевшее время за пояс,

мнись числом, не деля календарь на недельную муть

тленная тара исправно приходит в негодность,

душу в складки материи на́долго не завернуть.

Карт семантических бренны порочные связи,

память рушится. Скомканных чисел – пучок по рублю —

впрок не купить. Через морок и бред непролазья

ты не первым идёшь, но уже и не равен нулю.

Не-чит-ерЪ

Сегодня я – обычный зритель:

я не хочу читать стихи,

как в поиске насущной тити

слепой щенок в стране глухих;

как будто паперть местной сцены,

пока не попранная мной,

неутолимой стала целью —

алкоголающей виной.

Я не хочу подсвечник бражный

лупить немеющим крылом,

чтоб неумелую вальяжность

до одурения несло.

Сегодня я – простой прохожий,

Арбат для откровенья душ;

фундаментом в ломбард заложен

под заведения для дружб.

Я – воплощённое вниманье,

тончайший искушённый слух:

мол, однотипность этих зданий —

трухленья старческого дух

и триста лет неистребима;

что поспевает всяк пострел —

и глаз, и губ, и кассы мимо —

корневолосьем свежесмел.

Сегодня я – зевака праздный

и потребитель непотребств:

готов глагол мышастой масти,

не заправляя смыслом, съесть;

строке невыверенной бредни

способный сердце распахнуть;

в сентенциозности середней

не видеть старческую хну.

Готов, – но буду ли полезен,

воспринимая без гримасс

недопрочувствия поэзий

недопоставленнейший глас.

Сегодня я – зануда грешный,

теория – мой буцефал.

Я – моль на обе ваши плеши:

барон, скупой на лесть похвал,

швырявший сам себе перчатку

и вас – порой в без-сценный зал —

за сатисфакционной взяткой,

как сумму цельных бесов, звал.

Махну – рискованно-небрежен —

и коньяка, и на судьбу:

княжну стихов

я брошу

в стрежень,

как в набежавшую

толпу.

Антон Кобец

Дометало лето бисер,

Иссушило до морщин.

Уезжаю ночью в Питер,

Город ветра и витрин.

На вокзале мат и слёзы,

А в плацкарте вонь носков,

Эмбрионовские позы

Принимаю. Спать без снов.

Спать, а рядом люди любят

Не друг друга, а процесс,

Показушно, зубы в зубы.

Спать! Как будто я не здесь.

Я не здесь, а на Фонтанке.

На соседней простыне

Слышу рокот перебранки.

Спать. Пока не выпал снег.

Прочь от неба-варикоза

Оторвётся солнце-тромб.

Вечер в воздухе разбросан,

Очертания соскрёб

Небоскрёбов, небоскрёбих.

Вечер песню затянул:

Даже горю нужен отдых.

Сигарету лишь одну

Выкурить. Маяк растаял,

В дань куриной слепоте.

На подточенные сваи

Дома, где всегда не те.

Поплетусь вдоль пуповины

Красной ленты в темноте.

Вечер колыбелит гимны,

Их споют, увы, не те.

Звёзды как икра трески,

Тучка, тучка, все их съешь!

Пьют на даче мужики,

Заполняя водкой брешь:

От чернильной суеты,

Грязно-бурой безнадёги.

Стручья лука как кресты

Тычут в месяц однорогий.

Пьют на даче, чтобы в речке

Утопить свой понедельник.

Штангой упадёт на плечи

Будний день, а с ним и тени.

Чем-то липким пропахла клеёнка,

Как в лучших советских домах.

И к празднику грязь вдогонку –

Всегда. И бедой пропах –

Этот стол. Слепотой куриной,

Не видевшей колеса –

Фортуны. Роди мне сына,

И будет наш мальчик плясать.

На клеёночной колее,

На карте моей родословной,

Пусть будет он сыном мне,

Пока не утратит корни.

Косово

Беда помнит вкус абрикосовый,

Грудь помнит гулянье Ходынки,

Три месяца падало Косово.

Во мне угасали блики

Всех вер: ни буддизма, ни Кришны —

Падут как неспелые яблоки.

Так задували трижды

Священные свечи Хануки.

Хотели проверить: не гаснут ли?

Все сорок четыре свечи –

Погасли. Воск падал грязными

Слезами, не зная причин,

Не ведая, что вопросами

Поставил себя в тупик.

Что я уже год, как Косово.

И бомбы разрушили цирк.

Эти тексты бессодержательны,

Как без сахара шоколад.

Эти тексты – глазные впадины,

Над которыми брови шумят.

Это гласные рядом с гремучим,

Как Феврония рядом с Петром.

Это мы запоздало учим

То, что с текстом немного умрём.

То, что каждая новая буква,

Разрывает малютку нейрон:

Буква крутится, курица – курва!

К смерти буквами путь протяжён.

Алина Стародубцева. Ли Гевара

Человек и дерево

Вы давно не виделись, да? Человек и дерево.

Но – как там было – ничто не бывает вечно,

правда ведь?

Дерево в юный ливень апрельски верило.

Человек просто верил; о, как это человечно.

Паперти

не хватало ещё одного – так она его получила.

Не вините ветер: он – лишь слепой разносчик

злаковых

на окладе. Помнишь – глаза лучились?

Помнишь – в последний раз ночью

плакали?

А потом было поле: чёрное с белым крошевом.

Мир наизнанку вывернули да оставили

полем горизонтальным, безгоризонтным, ношеным.

Сморщенным сюртуком на плечах равнодушных спален.

Ай, беги по полю, иди по полю, ползи.

В недоверии по колено, по рукава в грязи.

Пусть нельзя – у тебя отродясь нет такой нельзи.

Пусть не знаешь, куда ползёшь – рисуй на предплечье карту.

Да разверзнутся тучи! Да протянется вниз рука!

Но…

Одна подножка южного ветерка.

Одно самое из событий срастается с ДНК.

Дерево не покинет пределы парка.

Ветер всё не уймётся, страницы столиц листая.

Не вините дерево: ветви не отрастают.

Человека спасут – это дело единственной

Вечности.

Дерево, как человек, теперь

искалечено.

Одолень-трава

Солнце вымигнуло, стесняясь, в прорезь облачных врат.

Кто сказал, что я воин? Кто сказал – я солдат?

И́з ночи в день я несу на шее солнышко-коловрат,

точно уже с ума

третий десяток лет

сама себе враг и щит.

Да хранит он меня в бою.

Больно знакомый профиль вымазал

пламенем небеса.

В объятья твои по млечному вылезу.

Не помогай – сама.

Как это вынести,

выскрести,

перевести

молчание в голоса?..

Вместо тебя – тьма.

Вместе с тобой – свет.

В нём шёпот мой разыщи –

и я для тебя спою.

Сбереги меня, одолень-трава. Сбереги.

Обними меня, одолень-трава, от борьбы,

отними меня, отдали от хромой беды,

сжавшей ржавый клюв на моём запястье.

Её зубы о́стры, аки ножи, ну а я слабак.

Я не жну плодов, да и сею соль с лица и табак.

Соль-мажорное на́ людях выжмется кое-как –

ли-минор в грудине гвоздём останется.

Всё пройдёт, всё пройдёт – заклинанье в огонь несу я

на ладони, бережно, как твоё имя – всуе.

Ты ещё увидишь, как я за тебя станцую,

если буду носить на шее твой коловрат.

Папочка, ты, конечно же, там рисуешь?

Откуда иначе взялся такой закат?..

Ь

Я тебя – мягкий знак. Потому что не знаю – любовную.

Потому что мой пульс учащают другие книги.