– Тогда почему она не в моем дворце? Я вижу, ты хотела сначала притаить ее у себя? Ну сестра, ну лиса! Вот всё у нее так. Аеси, ну разве не плутовка?
– Вам виднее, повелитель.
– Да язви вас боги, какие же вы оба нудные!
Откуда-то снаружи врывается ветер, такой неистовый, что вздувается и ходит ходуном тронный балдахин.
– Откуда эта буря? – недоумевает принц Ликуд.
Аеси тоже выглядит заинтригованно. Вбегают двое слуг и с немалым трудом закрывают окна. Не сводя глаз с Соголон, принц между тем спрашивает у Аеси:
– Канцлер, я вроде затевал сегодня смотр караула?
– Да, ваше высочество. Это ваша почетная обязанность.
– Брать обязанности – любимое занятие моей сестры. Пускай она его проведет.
Он собирается уходить, но останавливается возле Соголон, которая стоит потупив голову.
– Надо же, какая худышка, – бросает он. – Разве можно доверять повару, в котором самом мяса как у птички?
Рыжая «ящерица» уходит последней, постреливая своим раздвоенным языком. Соголон всё так и стоит, не зная, что ей делать: сидеть ли, лежать, становиться на колени? Хорошо бы уменьшиться или вовсе стать невидимой.
– Никогда не видела человека, который бы так рвался к трону, но не хотел при этом править, – грустно замечает принцесса Эмини.
– Сангомины совсем вскружили ему голову, ваше высочество, – тонко улыбается Аеси.
– Ты тот, кто привел их сюда, и не можешь их обуздать. А ведь речь идет о спасении Короля.
– О защите Короля, ваше высочество. Про спасение я не говорил.
– Значит, ты думаешь, что его уже не спасти?
– Это не мой ответ.
– Вопроса я не задавала. Зачем ты здесь, Аеси? Какой от тебя прок? Рассказывать мне то, что я и без того знаю? Советовать по вещам, которые требуют всего лишь здравого смысла? Давать мудрость, для которой у нас уже есть старейшины? Усилиями тебя и моего отца все старейшины уже сосланы, но твои советы ничем не мудрее. Всех целителей уже отослали, а моему отцу не лучше.
– Зато ваш отец огражден от…
– От ведьм? Ну да, огражден. Хотя каждый день сквозь это ограждение пробираются всё новые, одна другой краше. Отец мой угасает, а у моего брата девять новых плотоядных уродцев. Ты сам не можешь держать их в узде, а он не желает.
– Моя госпожа… Увакадишу.
– Ты свободен, Аеси.
Какое-то время он стоит, а затем идет к выходу. При этом ветер внезапно идет на убыль, и его свист за окнами прекращается. Соголон замечает, что от Аеси не укрылось и это. Принцесса возвращается к себе на трон.
– Встань, девочка, – говорит она. – Поди сюда.
Соголон стоит прямо перед ступенями трона, не поднимая глаз. Принцесса спускается и влепляет ей звонкую пощечину – такую, что Соголон пошатывается, но не вскрикивает. В глазах загораются слезы; чтобы их скрыть, она прикусывает губы, но тщетно – они всё равно стекают.
– Ревешь? Попробуй еще за мной пошпионить – велю тебя сжечь. Ишь ты, слезы пускает! Радуйся еще, что ты не приглянулась принцу. Хочешь увидеть, где держат тех, кто пришелся ему по вкусу?
Соголон ждет еще четверть луны, прежде чем снова отправиться к Олу ранним утром, и снова с ней для защиты идет лев. Ее имени Олу не помнит, но помнит, что она чем-то себя проявила. Тогда она напоминает ему его слова, что однажды он забудет, отчего забыл. Глядя на нее, он припоминает: между ними произошло что-то тяжелое; какое-то время он был этим даже угнетен, но потом оно забылось, и теперь уже не помнится. Соголон смотрит на него и говорит:
– Я прогоняю твоих шлюх, отсюда и ощущение.
Он кивает, соглашаясь. Соголон просит его обучить ее грамоте. Он не знает, откуда у него к ней доверие, ведь он при дворе не верит никому. Она указывает на заметки по стенам, стульям, на кровати и на полу и ничего не говорит, когда он пропускает те, что написаны красным.
Голова у Соголон пухнет, слишком много всего для обыкновенной девочки. Постигать от воителя Олу грамоту, но еще и постигать самого воителя; дитя тьмы, которое с той поры к ней не наведывается, но преследует в мыслях, отчего она боится поднять глаза. Затем есть еще Аеси королевского двора и Аеси на стене воителя Олу, и тот и другой страшноватые. А еще Сестра Короля, которая когда-то была, но как бы и не была, хотя ее имя запечатлено на стене Олу. Может, всё это от учения, из-за которого у нее в уме оседают не только слова, но и привязанные к ним смысл и вес. Тем не менее от учебы она не отступается, даже когда ветер доносит в ее сторону слухи о том, что воитель-де снова точит свой боевой штырь о какую-то пигалицу, которой по виду не влезает даже фитюлька блохи, не говоря уж о могучем жезле Месаря Борну – и еще, и еще всякое. Ну и, разумеется, принцесса, которая держит ее при себе, потому что заинтригована девочкой, от которой нет никакой пользы.
– Может, в тебе есть прок съедать всё, что приносится мне? – смеется она.
А она наблюдает за принцессой в ее веселье и меланхолии и обнаруживает, что они обе, в общем-то, из одного теста. Нередко принцесса шутит, что Соголон бесполезна как рабыня, но в ней немало пользы как в королеве; «смотрите, мы обе не в том дворце». Она тянется к Соголон – по крайней мере, так это выглядит, – пока до девочки не доходит, что она здесь тоже ручная зверушка. Принцесса говорит глубокие вещи, потому что думает, что они порхают мимо нее как над ушами собачки.
Слишком много всего кружится в голове у Соголон, слишком много. За всем этим она отстраняется от Сестры Короля, жены Олу. Никто ее не помнит, кроме них двоих, а по сути – ее одной, потому что Олу не ведает, что ночами выкликает ее имя, а Соголон ее никогда даже и не видела, не знает, как она выглядит или как звучит ее голос. Отстраняется она и от Кеме. Теперь они видятся только урывками, от случая к случаю. При их последней недолгой встрече он взахлеб рассказывал о том, как ему не терпится попасть в элитную дворцовую стражу – настоящую, а не церемониальную, вроде львов-оборотней. Всё, о чем он без умолку трещал, стало ее раздражать, а он всё распинался то о тронном зале, то о том, как здесь все надежно защищено, то о том, как здесь обустроена охрана и защита; в общем, через некоторое время всё, что она стала видеть в его лице – это говорящие с ней доспехи.
– Может, пускай хоть обмахивает вас веером, ваше высочество? – предлагает единожды старшая женщина, заведующая служанками принцессы.
– Это если б она была рабыней, – отмахивается от предложения принцесса. – А я уподоблять ее рабыне не собираюсь.
– Понятно. Но ведь, ваше высочество, она подарок Королю? Значит, ей давно следовало бы отправиться во дворец Кваша Кагара.
– Ты как будто вчера родилась. Или ты не знаешь, что любой подарок Королю тут же присваивается наследным принцем? Такая вот высочайшая прихоть. Тем более что Король всё еще…
– Занят думами?
– Да, ими.
– Ваше высочество, вы этой девице ничем не обязаны. Вы особа королевской крови на троне Фасиси, а она никто.
– Даже никто не заслуживает такого принца.
Жаркая ночь с влажным, липким воздухом. Соголон отправляют в замок, где обитает принц Ликуд до тех пор, пока не будет достроен его собственный. В заднюю гостевую ее сопровождают двое слуг-мужчин, шагая совсем налегке, поскольку при девочке нет почти ничего, кроме того, что ей когда-то оставляла хозяйка. Из освещения здесь единственно два факела, настолько скудные, что в сумраке комнаты различаются лишь высокие стены и колонны, где-то наверху образующие свод. Слуги входят на цыпочках, пугливо вздрагивая от любого шороха – непонятно, по глупой взбалмошности или от испуга. Заслышав где-то в отдалении не то стон, не то крик, оба вскидываются, бросают узелок с пожитками и дают дёру. Соголон растерянно озирается, но смотреть здесь особо не на что.
И тут из недр темноты, обманчивой из-за расстояния, вылущиваются какие-то мерцающие огоньки и кружат, словно кто-то там гоняет светящихся пчел. По мере приближения становится различимо порхание крылышек – неужто и вправду пчелы или светляки? Вскоре они уже кружатся сверху. Ай да диво! Соголон о таких прежде слышала, но никогда не видела. Юмбо – размером где-то с ее голову, числом десять и еще два, а может и больше; может, все двадцать или сколько их там. Феи с синевато-зелеными крыльями, как у стрекоз, которыми они бьют столь быстро, что в темноте стоит негромкое жужжание. Некоторые замедляются и зависают над ней и вокруг, в таком же любопытстве к ней, как и она к ним, – в мужских, женских, а подчас и вовсе невнятных обличьях, а еще у них не то кувшины, не то колбочки с сонмами светлячков. «Они все умрут к утру», – доносится до нее едва слышный шепот. Создания взлетают к потолку, таинственно озаряя стены и своды, и на прерывистые мгновения там наверху становятся видны люди – множество фигур и лиц, в которых Соголон узнает фрески королей, зверей и благородных воинов в сценах обрядов и пиров, охот и сражений.
Издали близится шум, но на этот раз иного рода: бойкая крикотня, развязные возгласы и смех юных голосов. С ними движется и огонек – на этот раз голый мальчик, состоящий из одного собственного света. Он держится впереди остальных, но его замедляет натянутая на шее цепь. Цепь держит сангомин из белой глины, у которого, похоже, нет дара иного, кроме как показывать, что он здесь самый старший или самый крупный.
– Ну-ка я придержу питомца, – говорит он и дергает поводок так резко, что светящийся мальчик откидывается назад.
– Осторожней, принц Абеке: любое солнце не только светит, но и жжется, – говорит сангомин, не обращая на упавшего внимания. За этими тремя движется целая ватага; здесь и та красно-синяя, и мальчишки постарше, мальчики помладше, две-три девочки и две женщины-наставницы, которые предпочитают помалкивать. Вся эта ватага скачет, кривляется, пихается, задирает женщин и вообще ведет себя дерзко.
Первой Соголон замечает одна из девчонок.
– Мой принц! – восклицает она, и к ней разом оборачиваются двое. Близнецы, стало быть.
Принц Абеке – тот, что со светлым мальчиком, – подступает ближе. На свету он становится более лобастым и жестким, с упрямыми скулами и подбородком. Соголон опасливо поглядывает вверх: как бы оттуда за ней не протянулась знакомая смоляная рука. Первого юнца нагоняет второй, и оба оглядывают ее как какую-нибудь диковинную животину.
