Высокие устремления. Высокие отношения-2
– Режь веревки! – скомандовал Лукас, наученный горьким опытом. И первым кинулся, дабы чиркнуть по натянутому шнуру из кишок или водорослей – Изморозь не разобрал материал, но явно не из конопли или чего-то такого, что пускают в дело культурные люди с континента.
Но враги дураками не были! С неба посыпались стрелы, отбивая всякую охоту бегать по палубе.
Рош тут же присел, укрывшись щитом, мгновенно обросшим стрелами, как дикобраз. Керф, несмотря на свои размеры, удивительно ловко укатился под самый борт…
Лукас нырнул в какой-то ящик, чувствуя, как падающая пернатая смерть так и целит ему в потроха. За спиной завыл кто-то, похоже, оказавшийся не столь проворным. Ящик оказался населенным змеями – так и оплели кольцами! Изморозь выскочил из предательского укрытия, в панике стряхивая с себя ужасных созданий, оказавшихся банальными канатами.
Вовремя! Под прикрытием лучников, на «Лося» полезли новые противники. Эти были куда солиднее!
В настоящих доспехах – бригантины из длинных узких пластинок (рог? кость?), нашитых на кожу. Шеи прикрыты этакими ожерельями из деревянных планочек, собранных на манер забора. Шлемы. Глухие, с узкими прорезями глаз. Личины. Медведь, ворон, еще один тюлень, полдюжины каких-то непонятных созданий – может, местные, северные бесы?.. С ночных налетчиков станется!
В руках похожие на оружие сиверских стражников короткие, но мощные копья с перьями не меньше трофейного ножа – на медведя идти можно, не говоря уж о человеке! Снова мече-ножи, но подлиннее, с овальными гардами, чуть изогнутые. Топоры на длинных топорищах, обмотанных жилами.
Рыцари Севера, иначе и не сказать! Настоящего Севера, не грязного и сырого Груманта, вовсе нет!
Против такого свиненка не пустишь – сырьем обглодает и добавки попросят. Щелкая языками от удовольствия.
– Баакан! Баакан! Баакан! – слаженно загудели «доспешные». – Саабааках[1]!
– Сами нахуй пошли, – прорычал Керф, поднимая меч, – селедки зубастые!
Из ряда «доспешных» шагнул вперед один. Высокий – макушка шлема выше головы Керфа, с копьем-рогатиной и квадратной плетенкой – легким щитом.
– Ингууух аанг?[2] – спросил он, склонив голову в шлеме, изображающем какое-то морское чудище, похожее на кита. – Агдиликаах? Игийах?[3]
Услыхав последние слова, приспешники засмеялись, захлопали себя по животам. Один пригладил белоснежные перышки на шлеме.
– Он тебя на поединок зовет, – догадался Лукас. – Ну и всячески обзывает.
– Что обзывает, это понятно, – кивнул Керф. – Я его тоже на хую вертел. И отца его, и мать, и прочих родичей. И все племя его там видел! И острова их сраные! И тюленей ебанных, и китов, и чаек, блядь, заебавших!
«Рыцари» одобрительно зацокали языками, выслушав гневную тираду. Главный поднял копье на уровень глаз. Выдохнул. Точь в точь, как кит прочищает дыхало.
И упал, опрокинувшись на спину. Из груди торчала короткая арбалетная стрела.
Компания кинулась в атаку. Первым, к опешившим противникам, явно не ожидавшим такого подлого окончания поединка, подскочил Керф. Взмахнул своей двуручной оглоблей…
Щелкнули перерубленные ванты, попавшие под линию удара. Свистнуло.
Трое, попавших под удар, медленно начали оседать, заливая товарищей кровью из перерубленных шей. А по палубе покатились три головы, теряя по пути диковинные шлемы…
Лукас выбрал противника заранее, и медлить не стал – с опытным врагом промедленье непременно влечет к ножу в пузе. Не успели еще свалиться первые убитые Керфом, как он подскочил вплотную к закованному в забавный панцирь из горизонтальных широких полос кожи – ну точно рачий хвост – и ударил сверху-вниз, по косой, между шеей и ключицей. В лицо прыснуло горячим.
Ножемеч застрял в кости. Изморозь оставил его без малейшего сожаления. Выдернул из теплых, горячих даже пальцев убитого новый клинок, перекатился в сторону, каждый миг ожидая удара в спину… Но все уже кончилось.
Ноги убитых сучили в предсмертной агонии, бойцы вытирали клинки, а от корабля уплывало два десятка длинных лодок. Весла били по воде кое-как, беспорядочно. Но скорость придавали неплохую. И враги с каждым мгновением становились все дальше.
*****
Словно дожидаясь конца схватки, подул ветер. Не прошло и квадранса, как туман растащило без следа, не оставив ни малейшего клочка…
«Серебряный Лось» оказался похож на передвижную парусную бойню. Этакий китобой, сменивший добычу с полосатиков на человеков. В крови было все и еще немного! Даже в трюмы затекло.
Убитых стащили к мачте, разложили в две линии. Одна для своих, другая – для гостей. Погибло четыре моряка – двоих караульных зарезали. Один попал под стрелы, а четвертого закололи, пришпилив копьем к фальшборту.
Гостевая оказалась гораздо длиннее. С дюжину, не меньше! И это только те, чьи тела остались на корабле. Кто-то утонул, сорвавшись с крутого борта, кого-то утащили, кого-то сбросили в море в драке…
Если бы не компания, стал бы «Лось» добычей!
Керф, прихрамывая, шел вдоль убитых. Сбоку шел Асада, прихрамывая на другую ногу – капитан сверзился с трапа, чуть не свернув себе шею. Но катлассом пырял ловко, Мах видел и подтвердил тихонько, что от островного польза в драке была! В отличие от прочей команды. Тех-то, в плане полезности, даже свин уделал. Хотя, хряк – настоящий боец! И Лукаса спас, и от Судьбы убежал.
За капитанами шли Братья с мешками. Куда стягивалось с мертвецов все, что может пригодится в непростой жизни наемника. Для самоличного применения или для обмена на деньги, еду, выпивку и женщин.
– Унаки… С архипелага, лигах в полуста строго на север. Несколько больших островов, полсотни маленьких. Там, значит, и живут, парой десятков племен. Себя зовут «настоящими людьми». Всех прочих, соответственно, считают людьми ненастоящими. Годными лишь снабжать унаков всякими полезными штуками, которые на их островах сами собой отчего-то не появлятся. Типа котлов, бормотухи и прочего…
– «Ненастоящими», это в каком смысле?
– Ложными, – пояснил Асада, глядя на Пуха, стягивающего с очередного «рыцаря» роскошнейшие портки из тюленьей кожи, обильно расшитые иглами дикобразов, снова-таки, бисером, всякими ракушками… – Даже не людьми, а… Не знаю как объяснить. Разумными каланами, что ли?.. Хотя, морских выдр они, как по мне, уважают больше. Считают одним из первопредков. А мы – тьфу! Ожившие куклы, игрушки бесов!
– Погоди, а этот же, – Керф ткнул за спину, где лежал застреленный, – он мне честный бой предлагал! Ненастоящим не предлагают!
– Наверное, решил рискнуть, а вдруг, ты в душе настоящий унак, волею злых унакских богов, заключенный в теле ненастоящего человека.
– Где-то очень глубоко в душе. Меня от тюленьего жира блевать тянет, – фыркнул мечник, поморщившись. – С другой стороны, если бы его не застрелили, то дрался бы с ним честно. Ну, врать не буду, насколько честно можно драться с человеком, который хочет тебя убить. Без протянутых рук и прочего.
– Не все однозначно, короче говоря!
– Именно так! С другой стороны, чтобы ненастоящий, и вот так вот, одним ударом, сразу троих! Не, тут что-то нечисто! Явно унакская кровь течет в твоих жилах!
– Первый раз такое, – повинился Керф. – Двоих случалось. Как-то проткнул насквозь, третьего поцарапав. Но чтобы так, и чтоб головы покатились… Впервые!
– Самое время, друг Керф, – засмеялся Асада, вытирая клинок катласса, – брать свой хер, и завязывать его узлом! Ты-то, не святой Лонгиний Сломай-Нос, всяко не девственник!
– Не-не-не, друг Асада! – в притворном ужасе возопил Керф. – Лучше уж я как-нибудь, по старому, благо обеты не давал!
Оба капитана засмеялись. Захмыкали и братья, взявшиеся за следующие мешки – первые забив до отказу.
– Погодите, – Лукас внезапно понял, что его глодало все это время, – а где Рыжий?
__________________________________________________________________
УПД: Прошу простить за возможно неверный перевод. К сожалению, носителей языка среди знакомых нет.
[1] Смерть! Смерть! Смерть! Убить!
[2] Настоящий враг?
[3] Куропатка? Жидкая грязь?
Про то, как земля получилась
Раньше океан кругом был. Только вода, только волны!
Ворон Кутх летал в небе, летал – устал. Крылья отваливаются, хвост дрожит, клюв-железный нос, и тот на бок свернулся – так устал! Вниз смотрит – везде вода. Некуда сесть, негде отдохнуть! На волну сядешь, вторая по затылку шлепнет. Утопят Ворона волны!
Тут видит, киты плывут. Главному на спину сел. Просит кита: принеси, друг, хоть немного земли со дна! Насыплю – остров будет. Сосна вырастет, будет, где отдыхать, гнездо вить. Посмеялся кит. Зачем киту земля? Ему и в океане хорошо! Дохнул, хвостом махнул – сбило Ворона в воду. А та мокрая, холодная! Взлетел Кутх кое-как. Летит. Крылья дрожат, с хвоста капает, клюв-железный нос ржаветь начинает.
Тут каланов увидел. Калан ракушку со дна поднял, грызет, осколки по сторонам сыпятся. Ворон над каланом летает, просит – принеси, пушистый друг земли немного, островок будет. Куст вырастет, будет, где от дождя прятаться.
Посмеялся калан, кинул в Кутха ракушкой – чуть не убил.
Улетел Ворон от калана и страшной ракушки. Летит, летит. Совсем сил нет. Думает – а пропади все пропадом, поднимусь к солнцу, крылья сложу и упаду. Утону, так утону!
Хочет к солнцу лететь – а сил нет, не держат крылья. Тут видит, внизу сивуч с моржом плывут. Тоже грустные. Говорят Ворону: хотим на берегу лежать, а нет берега. Один в океане есть, да на нем злая старуха сидит, выгоняет сразу. Ворон на морже посидел, клюв когтем почистил. И говорит, вы мне друзья, а я вам – друг. А когда столько друзей вместе, то все не беда! И придумал я, как со старухой нам быть!
Приплыли к островку. На нем старуха-великанша сидит.
С одного боку на берег морж полез, бивнями сверкает. Старуха к нему побежала – пять шагов сделала, остров кончился. Морж в воду – бултых, только круги пошли. Старуха на берегу встала, ругается. Тут с другого бока сивуч полез. Великанша к нему!
Тут ворон сверху свалился. Земли наглотался, полный клюв набрал, в каждую лапу набрал. Еле взлетел!
Старуха увидала, за ним кинулась. Бежит, кричит, камни кидает! Бежала, бежала… Глубоко стало! Утонула.
Ворон землю в моры выплюнул, из лап выпустил. Полетел к острову старухи. А там сивуч с моржом дерутся, решают, чей остров будет. Посмотрел Кутх на них, покачал головой, полетел обратно.
Где он плевал, из лап ронял – там другие острова выросли. Много-много! На одном сразу гора появилась, огнем дышит. Хорошо, красиво!
Тут чувствует ворон, что зря он землю глотал, назад земля просится. Подпрыгнул, крыльями хлопнул – взлетел!
Где облегчился, там еще острова появились. Только без горы, что огнем дышит.
Время прошло, Ворон унаков сделал, на своих островах поселил, рядом с горой. На большом острове ненастоящие появились, сивуча с моржом выгнали – Ворон их простил, сказал – на моих живите.
А кита и калана Ворон не простил. Дал их унакам в добычу.
А на тех островах, что у Кутха сзади вывалились, всякая сволочь завелась, которая и унакам вредит, и не настоящим.
И кит-байдару еще не придумали, чтобы вверх-копье пустить, да Мюр-Лондрон утопить! Чтобы волны над ним хоровод водили. Но и Ворон терпелив, и унаки ждать умеют. Дождутся!
Ворон Кутх – общий для большинства палеоазиатских мифологий герой. Выступает как творец мира, прародитель человечества, шаман, возмутитель спокойствия и вообще, весьма многогранная личность!
Глава 6. Славное будущее павших героев
Со спины раздалось быстрое топотание-шлепанье босых ног. Рыжий крутнулся, уходя с линии удара. В лицо толкнуло волной воздуха от каменного топора, пролетевшего впритирку с плечом. Арбалетчик неловко, левой рукой, ударил промахнувшегося унака унакской же стрелой, которую выдернул из себя. Острый, какенного потание- шило наконечник проколол парку из ровдуги, ударил того в бок, воткнулся в ребро, не пробив. Но силы удара хватило, чтобы северянина швырнуло на палубу, впечатав в фальшборт. Унак свалился лицом вниз, захрипел, начал грести ногами, царапать пальцами за мокрое дерево. Еще миг, и встанет.
Но не успел он подняться, как Рыжий, словно атакующий медведь, рухнул сверху. Лопнули с мерзким звуком, будто хворостинки, кости рук. Не поднимаясь, арбалетчик ухватил врага за подбородок стальной лапой, потянул изо всех сил вверх и на себя. Поверженный унак заколотил конечностями по доскам. Макушка почти дотянулась до лопаток. Хрупнули позвонки. Мелко задрожали ноги в отороченных мехом коротких сапогах.
Арбалетчик поднялся, оттолкнувшись от трупа. Взвесил топор, доставшийся по наследству. Хорошая работа, и баланс неплох. Но мелковат! И рукоять тонка! Это худосочному Лукасу рубилка, а не настоящему мужчине!
Свиста Рыжий не услышал – кругом дрались, и в том шуме тонули все иные звуки. Но резкие толчки и боль подсказали, что в него снова попали. Две-три стрелы отскочили от кольчуги, одна нашла прореху.
Рыжий заворчал гневно, выдернул и эту, благо, прошла по касательной, пробороздив шкуру, застряв неглубоко – не смертельно, но больно. Сломал в ладони, выкинул в море – откуда прилетела, пусть туда и летит! Оглянулся. Никого!
Слева визжат свиньи, справа – Керф. Где-то за спиной – студент машется, вопит, как баба, но не от страха – от злости. Хороший парень, и в драке не теряется.
Толстый стрелок попробовал прикинуть, где он будет нужнее. Но из тумана что-то мелькнуло, и на него будто обрушилась мачта. А потом по лицу ударила палуба и Рыжий потерял сознание.
*****
Пахло рыбой, водорослями и морской водой. В море – эти запахи привычны. Постоянные спутники! Но тут они не просто пахли или воняли – уж рыба-то может о-го-го как! Нет, они нагло влезали в нос и продирались, топоча подкованными ногами до самого мозга, а ворвавшись туда, начинали размахивать кистенями и булавами, круша все подряд! И оказывались куда сильнее ноющей боли в затылке, от которой просто-напросто хотелось блевать.
Рыжий очнулся, осознал себя. Тут же разлепил глаза – арбалетчик часто слышал, мол, надо сперва полежать, послушать, может, что полезное прозвучит рядышком. Но считал это надуманной херней и пьяной болтовней теоретиков! Кто болтает при беспамятном теле, тот развяжет язык и при очухавшемся пленнике!
Впрочем, мог и не открывать. Ничего интересного! Прямо перед носом изгибался киль, к которому тянулись прочие лодочные ребра с кучей хитроумных названий – шпангоуты, бимсы и иные стрингеры, не к ночи помянутые. «Скелет» покрывала плотно натянутая моржовая шкура. Рыжий мысленно выругался. В плне попадать вообще неприятно, а у уж унакам, в особенности! Вряд ли кто-то, кроме них.
Подтверждая неприятную загадку, за спиной загомонили, что-то радостно обсуждая. Возможно, удивлялись, что пленник не помер, задохнувшись от вони.
Рыжий попытался было подобрать под себя ноги, чтобы повернуться. Но гомон вмиг сменился возмущенным рыком. Его несколько раз пнули по бедру, а потом два раза ощутимо ткнули ножом в задницу. Тихо, мол, лежи и не дергайся!
Наемник прошипел сквозь зубы несколько замысловатых ругательств, но дергаться благоразумно перестал. А то ведь могут и в спину ткнуть, на всю длину клинка. Каменный, а все равно острый! Захотелось немного взвыть, затем стукнуться головой обо что-нибудь твердое, чтобы расколотить ее нахрен. Вот уж повезло, так повезло!
С другой стороны, раз не повезло с этим, должно же повезти с чем-то другим? К примеру, привезут его на самый главный остров и сделают самым главным вождем. Вручат главый вождевский жезл, наденут корону, обяжут собрать гарем из пары дюжин красавиц… А что? Почему бы и нет?
Развлекая себе подобными фантазиями – об успокоении речи и быть не могло, не дурак ведь – Рыжий валялся в носу байдары, чувствуя, как бежит тоненькая струйка крови, натекая в мотню. Арбалетчик снова завозился, делая вид, что хочет подняться.
Но ему на спину тотчас запрыгнул кто-то легкий, но злой. Дернул за волосы, поднимая голову – Рыжий чуть не обмочился от мысли, что ему свернут шею, мстя за соплеменника. Но ни ломать позвонки, ни резать, его не стали. Перед глазами потрясли короткой дубинкой, всей изрезанной глубоким узором, и что-то несколько раз протарахтели тонким голосом, то ли женщины, то ли подростка. Затем легонько стукнули по разбитому затылку. И снова что-то проговорили. Все с той же интонацией. Мы, мол, понимаем, что сейчас как встанешь, как всех поубиваешь!.. Но не вставай. А то убьем.
– Ага, ага, – промычал наемник. Значение некоторых слов он вроде бы даже понимал – очень уж звучание отличалось от привычного говора, слышанного в детстве и юности, но особой роли понимание не играло – и так ясно, что следовало лежать смирно, как положено благовоспитанной добыче. Наемник так и сделал. Лежал себе, уткнувшись лицом в покрышку из моржовой шкуры, чувствуя, как мерзнет лицо. И слушал.
Когда-то, очень-очень давно, он здесь бывал. Ну как «бывал»… Два рейса матросом, рейс охранником-стрелком. Потом, перед четвертым рейсом, решил для себя, что на суше воевать приятнее. В общем зачете, совсем не старожил. Но нахватался.
Лучше утонуть, чем стать пленником унаков! Те, кто считает себя потомком касаток или плодом любви человеческой женщины и медведя или ворона, всех прочим в людской природе отказывает.
Поставят к столбу, с изголовьем – скульптурой (кто был предком, того голову и вырежут) привяжут накрепко, да начнут изгаляться. Плясать по-всякому, пускать стрелы, метать копья – а Рыжий большой, трудно промазать! Потом начнут понемногу срезать кожу. Лоскутами в пол-ладони и меньше. Затем, если кровью не истечет, выпустят кишки погреться на солнышке… Шаман руки во внутренности запустит, начнет копаться в селезенках и почках, с умным видом вещая предсказания. Обещать окружающим добрую охоту, веселых девок и стоячий хер.
Грустно, что и говорить! Но и это, в общем, не беда – так-то, полдня помучался, поорал, а там и помер.
Можно ведь и к касати саману попасть, шаману, который отводит души на небо, а в промежутках развлекается драками с иными шаманами. Драки не на кулаках или ножах, а на тупилаках. Рыжего передернуло от страха и омерзения. Отрежут руки-ноги, пришьют ласты-крылья… И вместо зубов – моржовые бивни! И живи-существуй страшной игрушкой. Плавай-летай, грызи-топи шаманьих врагов. Побеждай, убивай, пока не помрешь. Славное и героическое будущее достанется великому герою!
Вспомнилась вдруг шутка, слышанная давным-давно от старого приятеля отца, по прозвищу «Земляной нож». Нельзя, мол, тупилаку детскую голову пришивать. И не от того, что укус выйдет слабым, а потому что отцом звать будет, смущая в ненужный миг.
Неугомонного арбалетчика, от волнения начавшего снова ворочаться, в который раз пнули. Затем, привязав к замотанным рукам шнур из водорослей, натянув, накинули на шею – мигом придушив до полуобморочного сознания. С ясным намеком – дернешься чуть сильнее – сам себя задушишь окончательно.
Наемник замер, превратившись в странную статую. Но помогло не особо. От каждого, даже малейшего движения, петля затягивалась все сильнее…
И когда байдара взрыла килем мелкую гальку, унакам пришлось вытаскивать потерявшего сознание арбалетчика всей командой. Еще и на помощь звать – очень уж тяжел оказался!
*****
Прийти в себя помогло ведро воды. Холодной и мокрой!
Рыжий подскочил было, тут же со стоном рухнул наземь. Болело все, что могло болеть. Стрелок не чувствовал конечностей, а голова казалась котлом, наполненным раскаленным свинцом, в котором сидит дюжина ярых барабанщиков с тулумбасами. Бом! Бом! Бом-бом-бом-БОМ!
Скорчившись, арбалетчик проблевался. Легче не стало. Разве что барабанщики чуть замедлились, да во рту стало еще поганее. Хоть бивни не приделали…
С гадким хохотом, на него рухнуло очередное ведро воды. Рыжий открыл правый глаз – левый закис, не открывался – надо было пальцами расковырять слипшиеся ресницы. Прямо перед ним плясало несколько детишек с пустыми ведрами. Одно кожаное, второе плетеное. Дети что-то очень громко проорали, размахивая руками и дрыгая ногами. И убежали.
Наемник пошевелил руками. Вроде действуют, слушаются… Поднес к лицу, силой раскрыл дрожащими левый глаз, шипя от боли.
Что ж! Везенье его пока что не покинуло. Никакого столба с башкой ворона или касатки рядом не было. Что уже не могло не радовать!
Но зато была клетка из толстых, в запястье, деревянных «прутьев», со следами когтей и клыков Решетка, тщательно вделанная в криво обструганные доски пола и крыши. Накрепко замотанная на много витков, тщательно залитая клеем…
В противоположном углу, в паре ярдов – низенькое длинное корытце с треснувшим боком, рядом маленькое ведерко, тоже деревянное. Сам же пленник лежит на охапке то ли камыша, то ли рогоза – никогда не мог различить! И там, и там, острые длинные листья, да тонкий пустотелый стволик…
А еще, в клетке пахло зверем. Большим и страшным. Тут явно кого-то держали до Рыжего. И могли вселить обратно.
Закрыв глаза, арбалетчик прорал старую морскую песню:
Тянем, потянем, йо-хо-хо!
Якорь тяжел, йо-хо-хо!
Как сундук мертвеца, йо-хо-хо!
Его лапы остры, йо-хо-хо!
Его руки длины, йо-хо-хо!
А на якоре шлюха сидит!
Присосалась пиздою, пизда!
Тянет якорь наш вниз! Вот манда!
Осьминога ей в зад, йо-хо-хо!
Спев все слова, которые помнил, Рыжий недобро ухмыльнулся. Что ж! Пока не вселили, поживем. А там видно будет, кто кого заломает.
Про то, как люди появились
Летал Ворон Кутх над островами, вниз смотрел. Радовался! Лес растет, кабан бегает, медведь ходит, заяц скачет. Птица гнезда вьет. А для кого? Зачем все? Чтобы было? Загрустил Ворон!
Сел на самую высокую сосну, клюв-железный нос чистит, глазом водит. Придумал! Великаны нужны. Но маленькие. Чтобы на острове дюжина дюжин помещалась, и еще место осталось сивучу и моржу на берегу спать, а медведю берлогу в лесу городить.
А как сделать таких, чтобы и как великан, и маленький? Долго думал! Три раза пожалел, что злая старуха утонула – она давно жила, много видела – вдруг подсказала бы. Но утонула давно – ее рыбы съели уже, не спросишь. Значит, самому надо думать!
Слетел с сосны, по берегу ходит. А берег из глины. Она под лапами гнется, мнется, во все стороны ползет… Придумал! Из глины можно маленьких великанов сделать!
Взял кусок, начал делать. А у него когти… Не получается. Только испачкался весь. В море зашел, глину оттирает с когтей. Видит, калан плывет. Не тот, что ракушкой кидал – тот молодой был, глупый. А этот старый. Тоже глупый, но Кутха боится. И лапы хорошие. Хоть лепить, хоть держать, все могут!
Ворон обрадовался, калана позвал. Будем вороно-великанов делать, говорит калану.
“Почему вороно-великаны, почему не вороно-каланы? Я же тебе помогать буду! Давай честно называть!”
“А давай я тебе клювом по лбу ударю?”
Задумался калан. Клюв у Кухта твердый, железный! Таким бы ракушки долбить, да крабам панцири ломать!
“Нет, – отвечает, – по лбу не надо. По справедливости надо!”
“Я старший, я главный, я справедливый! А ты – жопа шерстяная!” – Кутх кричит, шумит, крыльями бьет. Потом подумал, отвечает: “Прости, друг калан! Давай сделаем, а потом придумаем, чтобы по справедливости.
Позвали медведя – дерево ломать, позвали кита – воду лить, позвали моржа – глину копать. Касатка мимо плыла, ее тоже позвали – не помогает, так хоть не мешает, уже хорошо!
Калан помощника себе позвал. Тоже калана, молодого, глупого. Ты, говорит, бырбаанай лепи, а мы остальное делать будем!
Взяли бивень моржа, хребет вырезали. Взяли клыки медведя, ребра сделали. Взяли перо орла – волосы сделали. Глиной облепили. Молодой калан бырбаанай приделал. Хорошо получилось!
Встал маленький великан, посмотрел на Ворона. “Кто я?” спрашивает.
Кутх на каланов смотрит, каланы на ворона. Морж с медведем на касатку. Той смотреть не на кого – обиделась, уплыла.
“Ты – унак! Ты – человек!” – отвечает ему Кутх.
“Буду человек!” – отвечает маленький великан. – “Буду унак! ”
Сидят, смотрят. Человек-унак по лесу ходит, в море плавает, в небо подпрыгивает. Скучно ему.
Начали дальше делать. Делают, делают…
Еще одного сделали. Одну.
Тут бивни кончились, и клыки, и перья… Не из чего делать!
Тут молодой калан и говорит – “У меня глины много, гляньте, сколько наделал!”. Большая куча получилась! Не выкидывать же – старался!
Слепили из кучи бырбаанай человеков. А они сами себя делать начали! И быстро так! Весь остров в человеках! Байдары сделали, по всему миру поплыли. Испугался Кутх, взял тех двух в лапы, женщину и мужчину, отнес на небо. Посадил на облако и говорит: “Вы – человеки, вы – унаки! Тут живите. А вниз не ходите!”. И улетел.