запомнились и впредь таких сильных я уже, пожалуй, и
не припомню. Видимо, подобные сильные чувства дово-дится переживать только в детстве, да в ранней юности.
Через 3-4 дня наступал сентябрь, мне было идти в 5-й класс, предстояла некая непонятная кабинетная система обучения, другая училка будет командовать классом, 24
называясь классным руководителем; по каждому предмету – свой учитель… Короче, сплошные непонятки.
Накануне 1-го сентября, как всегда и ранее, состоялась организационная линейка, на которую, как и в прошлые года, я прибыл в трусах и майке. Не сразу врубился
я, что хихикают мои одноклассники не над кем-то, а надо
мною. Оглядевшись, я понял в чём дело – в трусах из всех
наших был один я. К тому же наша классная дама, Алла
Ильинична, начав с нами знакомиться, так зыркнула на
меня, что у меня слегка захолодело под ложечкой. Надо
отдать ей должное: умение выразительно зыркать на какого-нибудь виновника у неё было так отработано, что мы
очень скоро стали её воспринимать-понимать не столько
на слух, сколько «на зырк».
С 1-го сентября 1959-го года началась новая эра мо-ей, да и всех моих однокашников, жизни. Очень скоро я
получил в дневник свою первую в жизни и очень жирную
«двойку». Помню эта двойка так меня шокировала, что я
не нашёл ничего лучше, как утопить свой дневник в ка-нализационном колодце недалеко от отчего дома и в аккурат напротив дома тётки Тоси.
Разумеется, не успел я, опечаленный, доволочь ноги
до дома, как маманя моя уже всё про утопленника знала.
Реакция мамы была однозначной – иди и достань! Легко
сказать!
В колодце примерно по колено было той самой дурно пахнущей жижи, в которую мы с отцом не так давно
заныривали вместе с мотоциклом. Отца, слава Богу, дома
не было, я знал, что до него эту историю лучше не доводить, одел сапоги и полез в колодец. Дневник, помню, достал, а что было дальше не припомню, НО что с дневни-ками впредь обращался более лояльно – это точно!
Следующий жизненный этап, который стоит выделить это учёба в 5-м – 8-м классах.
Много чего происходило в эти годы подростково-юношеского возраста. По-моему, именно в эти годы что-25
то выковывается в человеке, что потом с ним остаётся
навсегда. Я благодарен судьбе, что не разделил участь
многих моих сверстников, которые именно в эти годы
свалились в криминальный штопор и выйти из него уже
не смогли. Многие и многие из них попали за решётку
задолго до совершеннолетия, и я не припомню ни одного
из таких, чтобы когда-нибудь, хоть много позже, кто-то из
них стал приличным человеком.
Я не помню, в каком году родители мои достроили, наконец, новый дом, но это произошло, по-моему, одновременно почти с приобретением тяжёлого, как тогда говорили, мотоцикла М-72М Ирбитского завода. Ещё задолго до этого батя сделал заявление, что К-125 достанет-ся мне в наследство и я с вожделением этого ждал.
Но как же вскоре меня батяня обломил! Если не
ошибаюсь, произошло это перед началом учебного года, в
котором мне предстояло идти в 6-й класс. Вернувшись
как-то домой, я застал отца в компании незнакомого мне
мужика, они с батей гулеванили. Увидев меня, отец принял вид заговорщика и заявил, что меня ждёт сюрприз. Я
не очень-то любил разговаривать с ним, когда он был
подшофе, уклонился от расспросов и ушёл от греха подальше. Когда незнакомец ушёл, отец показал мне на
приличных размеров чемодан: «Посмотри на сюрприз!».
Я открыл футляр. Внутри покоился баян «Армавир».
Тоном, отсекающим возражения, отец сказал: «Будешь
играть!».
К тому времени многие мои сверстники кто где обу-чались игре: кто на баяне, кто на аккордеоне и, можно
сказать, это было модным поветрием на нашем посёлке. В
принципе, я был не прочь научиться игре на баяне. К то-му времени я уже и сам сделал попытку записаться в ду-ховой кружок при клубе шахты Южная, где руководитель
тут же определил мне играть на самой здоровенной трубе, от дутья в которую у меня, что называется «губы свело» и
