Я сразу же вспомнил именно её, когда, через несколько дней, на рыбалке, один, наткнулся на медведя.
Самый дальний участок реки, куда я иногда доходил
вниз по течению, переходя от переката к перекату, назывался Глушицы. Название это точно отражало суть места.
По реке это была примерно середина расстояния между
соседними деревнями – Свертнево и Аниково. Лес в Глу-шицах был старый, тёмный и сырой. Вдоль левого берега
неширокой полосой тянулась кочковатая луговина, которую в покос выкашивали. Если по воде, в тройке километров выше от Глушиц – плёсо Сосновское, между ними
Кунож делает большую петлю. По суше от Сосновской
глубины до Глушиц, срезая петлю, идти с километр.
Спрямляющая тропка уходила немного от реки и поднималась в лес, откуда можно было видеть почти все луго-вые пространства: Сосновские и Глушицкие. Пейзаж был
отменный и я, попадая в те места, неизменно останавли-вался, подолгу смотрел на эту красотень и только потом
шёл дальше, на знакомый перекат, где всегда выуживал
несколько красавцев-хариусов.
Вот и на сей раз, я остановился у знакомой сосны и
стал осматривать ландшафт.
Скоро на лугу, метрах в пятистах, сквозь редкие ку-сточки я увидел какую-то тёмную фигуру.
50
Сначала я принял её за человека, что-то собирающе-го с земли, но вот фигура встала на четвереньки и вышла
из-за кустов. Я присел от неожиданности – медведь!
Я прикинул ветер – слава Господу, тянет от реки на
лес и зачуять меня Миша не должен!
Я затаился. А Мишка добрёл до большой луговой
кочки, ударом лапы смахнул её наполовину и совсем по-человечьи сел возле неё на задницу. Далее он запустил
переднюю лапу в кочку, выгреб из неё ком земли и язы-ком стал этот ком вылизывать! Я вспомнил, что в каждой
почти такой кочке живут мелкие муравьи, и там всегда
навалом совсем уж мелких ихонных яиц. Вспомнил, что
медведи любят лакомиться муравьиными яйцами, и мне
стало ясно – Миша обедает!
Меж тем медведь от кочки к кочке перемещался тихонько в мою сторону, и я сообразил, что пора смываться.
Тихо-тихо я попятился в глубь леса. Примерно в двух километрах сзади меня была дорога Свертнево – Аниково.
Вскоре я на неё вышел и, часто оглядываясь (чем чёрт, т.е. Миша, не шутит!), пошёл домой, Рыбалка в этот день
состоялась не в запланированном объёме.
В тот год Виктора в Свертнево не было. Женившись, он переехал с женой в Тотьму. К тому же, он закончил
свой лесной техникум, устроился в Тотьме на работу, получил там жильё, т.е. стал жить обычной взрослой жизнью.
Мои повзрослевшие сверстники и братья-сёстры
были в тот год чаще, чем в прошлые годы припаханы на
деревенских работах, а в свободное время им было просто
лень шляться со мной по реке, по лесу, тем более что де-ревенские взрослые постоянно внушали своим чадам такую мысль: – Рыбка, да рябки – улетят деньки!
Я же старался так себя вести, чтобы дядька мой и
жена его, тётушка Анфиса, были моим усердием довольны и не препятствовали мне делать вылазки на рыбалку, 51
по грибы. Мне удавалось мирное сосуществование даже с
несколько привередливой тётушкой.
Во второй половине августа дядька Арсён достал из-под замка своё ружьё и разрешил мне с этим ружьецом
поохотничать. С превеликим удовольствием я иногда
удачно охотился на Куноже на диких утей. И это было актом весьма высокого доверия!
Итак, в тот год я часто предпринимал походы по ре-ке и лесу в окрестностях Свертнево в одиночку. Сначала
это немного тяготило меня, но потом я начал находить в
одиночных походах даже некий кайф.
Я упоминал про то, как жеребец по кличке Красавчик однажды не стал меня убивать, прижатого к стенке
избы за то, что я исподтишка оскорбил его тычком в задницу колом.
В тот год я не участвовал в заготовке ивовой коры.
