– Да, – согласился Иван, – ничего живого. Микросхемки на микробатарейках.
– А какие манипуляторы, как волоски, – добавил Джон.
– Изящная работа, – сказал Батя.
– Но зачем? – спросила Василиса.
– А затем, что почтальонов оскорблять не надо, и газеты вовремя получать, – прокашлял с лавки старичок Прохор. – Вот тут черным по белому написано, что и не мухи это вовсе. А в порядке эксперимента выпущены в автономный полет модернизированные уборщики хлама атмосферного мелкого. Вот как теперь пыль именовать следует – хлам атмосферный мелкий.
– Тогда все понятно, – сказал Джон, разгибаясь.
Он подошел к своему подметальщику, присел возле него и погладил по спинке:
– Ты-то сразу понял, что это не мухи, а микроавтоматы. На своих рука не поднимается.
– Так и есть, – сказал Иван, – нас еще в школе учили, что домовые автоматы имеют блокировку против команд или случайных сигналов, направленных на уничтожение других автоматов. Это из-за того, что им приходится в тесном контакте друг с другом работать без присмотра, а научить всех понимать, что другие делают – сложно для таких небольших габаритов. Так вот, чтобы не учить, решили просто запретить физический контакт. Толерантность, одним словом.
– А гудят все-таки препротивно, – пожаловалась Марья Моревна, закрывая уши ладонями.
– Сделай звук погромче, – посоветовал старичок Прохор, с любопытством глядя в телевизор.
Он поерзал на лавке, устраиваясь поудобнее, и позвал:
– Марья Моревна, иди сюда. Твоя передача – кулинарная,
– А то и правда, совсем забыла, захлопоталась! – воскликнула Марья Моревна, усаживаясь рядом с Прохором.
В телевизоре медленно поворачивался великолепный, украшенный кремом, взбитыми сливками, ягодами и чем-то еще по виду вкусноты неописуемой огромный торт. От экрана медленно поплыл аромат ванили, клубники, арбуза и цветов.
– Пахнет, как плантация фиников, – сказал Джон.
– Как земляничная поляна, – добавила Василиса.
– Как вересковая пустошь в цвету, – щегольнул эрудицией Иван.
– Моей шестидесятиградусной пахнет, – пробубнил старичок Прохор.
– Да помолчите вы! – сказала Марья Моревна, бесшумно шевеля губами, повторяя рецепт с экрана.
Тут черное облачко под потолком издало совсем уж гнусное жужжание, сгруппировалось в клин и … стремительно влетело в экран, облепив торт со всех сторон!
Запахло горелой пластмассой, что-то вспыхнуло, и экран погас. Мухи посыпались вниз. Из-под дальней лавки тут же выбежали давешние ВУмники с отвертками в лапках, а оба подметальщика бойко застучали лапками по полу.
– Пойду на свежий воздух, – сказал Иван, – пока эти тут приберутся.
Он прошел мимо бадьи со щукой, на ходу смочив ладонь и протерев холодной живой водой лоб, вышел на крыльцо.
– Черт! Чтоб его! – раздался через минуту с крыльца громкий крик.
– Случилось что? – спросил Джон, выходя следом за Иваном.
– Случилось, – сказал Иван, показывая на дорожку к забору. Калитка была сорвана и лежала так, как будто ее сильно толкнули наружу.
– Это тебе месть за ЭДИПов комплекс, – посочувствовал Джон, – надо написать в управление, чтобы сменили почтальона.
– Бесполезно писать, – сказал Иван.
– Почему?
– Да потому, что мы думаем, это бунт машин, а это перекос в мозгах!
Вечером, как обычно, сидели в саду на скамейке.
Джон достал трубочку и умело плевал через нее жеваной бумагой по мухам, попадая часто.
Старичок Прохор делал то же самое, но все время промазывал.
– Попробуй, разберись тут, какие из них настоящие, какие нет? – ворчала Марья Моревна. – Кто теперь этим автоматам ум-разум вправит.
Ум-разум автоматам вправляла щука. Вокруг бадьи в прихожей собралась челядь и, опустив объективы к полу, внимали ее неслышным наставлениям. ВУмники, подметальщики, огородники и прочие помощники поскрипывали и попискивали. Молчали только полные синеокие подавальщицы, пришедшие с кухни.
Впрочем, всем и так известно, что подавальщицы вообще не говорят – а только хороводы водят, да поют.
ВРЕМЕНА ГОДА
Батя сидел за столом на своем стуле с высокой резной спинкой. Стучал кулаком по столу.
– Кто!
Удар
– Написал!
Удар.
– Времена!
Удар.
– Года!
Удар.
Звенящая тишина.
Удар.
– Да кто бы не написал, с него и взятки гладки, – сказал с лавки старичок Прохор.
