– И что это за новость такая нежданная, – в расстроенных чувствах добавила Марья Моревна, – этот циркуляр сыграет недобрую шутку с нами.
– Лучше я сейчас сыграю, – воскликнула Василиса и побежала к полке.
Достала рулончик, расстелила скатомузку прямо на столе, сама уселась поудобней.
– Вот, "Времена года". Со “Святок” начну!
– Хорошо, – сказал Батя, а сам насупил брови.
Старичок Прохор на лавке согнулся, положил подбородок на ладони, но пальцами уши то прикрыл. Василиса низко нагнулась над напечатанной клавиатурой и ударила по клавишам.
– Хорошо, сказал Батя, – громко!
В прихожей затопали. Вошел Джон.
– Празднуете уже? Или только репетируете? Правильно делаете, Рождество скоро.
– Да уж теперь не известно, когда, – пробормотал Иван.
– А может, и вообще никогда, сказал старичок Прохор и ткнул пультом в телевизор. – Вместо погоды одни амазонки.
– Плохо, – сказал Батя.
– Случилось что, Трофим Трофимыч? – спросил Джон, приваливаясь спиной к двери.
Дверь вздохнула и ощутимо напружинилась.
– А под стол загляни, – сказал Батя.
Под столом лежали смятые в комки бумажки. Джон вопросительно посмотрел на Марью Моревну. Марья Моревна щелкнула пальцами.
– Ох! Самому уж и не нагнуться с трудов-то, родимому!
На щелчок из-за сундука выбежал на восьми ногах покрытый шелковистой ангорской шерстью в пол шустрый подметальщик. Побежал под стол, но не выдержал – сделал крюк, стер капельки от растаявших снежинок с сапогов Джона, и, прибавив скорости, помчался к бумажкам. Уставил на них три из четырех глаза, а четвертый воздел вверх прямо сквозь столешницу на Марью Моревну.
– Почитать! – строго сказала Марья Моревна.
Подметальщик завертел лапками, разгладил листы.
– Ему! – Марья Моревна кивнула в сторону Джона.
Подметальщик побежал, неся белые листы над собой, как белый флаг. Подбежал к сапогам Джона и подпрыгнул на добрые полтора метра, всучил циркуляр прямо в черные руки, опустился медленно, распушив как облако белую шерсть, и, зыркая во все стороны глазами на палочках, спрятался за сундуком.
– Зачем вашему четыре глаза? – спросил Джон.
– Чтобы лучше видеть, – хихикнула Василиса.
– Четыре глаза, – хорошо, сказал Батя.
– Да только инженеришки с мозгами что-то напутали, – добавил Иван. – Он, когда в перекрест сам на себя смотрит, задумывается. Пинать приходится.
– Сам себя не узнает, горемыка, – жалостливо пояснила Марья Моревна.
Джон тем временем прочитал бумагу, почесал облупившийся нос.
– А с носом-то что? – спросила Василиса.
– Да подморозил вчера на ветру, – ответил Джон, удивленно разглядывая циркуляр, – на санях-самоходах наперегонки вдоль взлетной полосы гонялись.
– Так, значит, видел ящик с надписью, которым двух погрузчиков вчера же и придавило? – спросил Иван.
– Ящик видел, – ответил Джон. – И лапы погрузчиков, торчат снизу как щупальца осьминогов. Дергаются, выбираются помаленьку.
– Вот-вот, – прокудахтал старичок Прохор. – Скоро и в нашем озере осьминоги заведутся.
– Плохо, – сказал Батя.
Джон посмотрел на свои подчищенные подметальщиком сапоги, шагнул к столу, сел.
– А надпись на ящике прочитал? – продолжал спрашивать Иван.
– Читать некогда было, – ответил Джон, – гонка!
– Вот, молодежь, – всплеснула руками Марья Моревна, повернувшись к Бате, – ящик такой, что лес загораживает, сблизи смотреть, а они надписи не читают. Ничем не интересуются!
– Плохо, – согласился Батя и повернулся к Василисе, – а ты с музыкой-то повремени. Дело обмозговать надо.
– Да что за дело? – спросил Джон, – не томите. У меня голова не щучья, самому догадываться.
– Щука не догадывается, она точно знает, – поправила Джона Марья Моревна
Ее поддержал старичок Прохор:
– Вот и я говорю, щука – не попугай. Здесь вам не Африка!
– Не вам, а нам, – обиделся Джон, – при чем тут Африка!
Старичок Прохор уставился на Джона, как будто первый раз увидел.
– Читать надо на ящиках, не на заборе, чай, для знающих людей писано.
– А все равно не поссоритесь, – сказала Василиса.
– Ну, значит, так, – сказал Батя и задумался, подперев голову кулаками. – Дело, значит, не простое, а государственное.
Все замолчали. Джон тихонько пересел на лавку к старичку Прохору, наклонился к самому уху, спросил:
– Я что-то совсем ничего не пойму, дед Прохор. Государственные дела разве в вашей избе делаются. Я думал – там, – Джон кивнул на потолок.
