Вам искренно преданная
Варвара Репнина.
3-го июля
1844-го года,
Яготин.
45. О. М. Бодянського до Т. Г. Шевченка
9 липня 1844. Москва
Не сердився та, здаеться, i не сердитимусь на такого щирого козака, як пан Шевченко. І за що ж, i про що ж? А що я й досi мовчав на Ваше письмо, котре достав ще аж в половинi мая, то, бачите, на те були деякii причини, мiж которими найбiльша i найгiрша – збори на Украiну. От, думав собi, не сьогоднi-завтра можна буде полинути на свою землю. Уже i свитка у мiшку, i чобiт лишня пара на вiрьовочцi, i кобеняк витрушений, бриль вивiтрений, а кийок з новим набалдашником. Тiльки й дiла стало, щоб то сiсти та дмухнути: ан ба! Не можна да не можна, хоч собi трiсни, як кажуть то, а все завiзнi. Ну, коли не можна, то ми й не турбуемся. Зiстанемся до другого лiточка, а мiж тим, пока воно надiйде (бо, бачите, ще сьогорiчне не сховалось), напишемо дещо тому завзятому Петембурцю, як якого дразнять, Кобзарю, чи поводарю усiх нас. От вже й година вiдложена пiсля обiда у недiлю щонайближчу. Аж ось вам, як з неба впало, Ваше друге письмо. От тобi й на, думаю собi, i хлоста з Петембурга! Читаю – нi, нема, а тiльки збираються ще дати. Швидчiше ж за каламар та одписуйсь, поки сонце не закотилось, а березова каша не зварилась… Дякую дуже Вам, добрий мiй земляче, козаче, за Вашу ласку, i гостинець «Гамалiю» i «Тризну». Жаль, що первий вийшов таким чумарзою: бодай вже тому москалю легенько тикнулось, як вiн його нам нарядив у свiй армячок. Ну, та не вiчно ж бути йому пiд москалем; прийде час, що вiн вивернеться i сизим соколоньком зiв’еться да стане iх козакам-орлам братом iх рiдним, запорожцем щирим. Друга («Тризна») – нестеметна тризна: так i тягне тебе на могилки та на гробки. Москалям тутейшим дуже по нутру; але нелегкий iх знае, що нi один з iх досi нiчого не скаже об iй. Може, нiколи за косовицею та за жницею; пiдождемо ж до осенi, що вона нам скаже. Книжки я всi, що Ви iх менi ни послали, дiстав справно i зараз однiс першого цiлу дюжину, а другоi двi у контору москаля, i казав продавати iх хрещеному миру по тiй цiнi, що Ви написали менi. Коли випродаються, зараз дам i вдруге стiльки ж, а там, коли знову дасть Бiг теж, i втрете, аж до остатньоi. Тепер же оддати разом усi не радять бувальцi; може, кажуть, усе статься, а там шукай вiтра в полi. Чи, може, лучче буде, щоб я переслав Вам оттее все, що у мене маеться Вам? Тiльки напишiте, i не стямитесь, як його зуздрите у себе пiд боком.
Теперечки об Ваших кунштах. Нi, Ви менi нiчого об iх не розказували нiколи. Лучче придумати i, як бачу з першого куншту, що його Ви послали менi, кращого не можна й придумати, як оце тее, що Ви робите. Помагай Вам, Боже, на щастя i на славу нашому козацтву! Та й хто ж найздольнiший зробить сее нам, як не Ви, що й пером i палiтрою однако[во] вертите? Щасти ж Вам, Господи, на все добрее! Робiтникiв, здаеться, матимете досить; я теж не цураюсь зусiм, тiльки i не зусiм вiддаюсь. Бо Ви самi здоровi знаете, кiльки працi у мене, неборака, на в’язях. Воно б то i не багацько, три листочки на рiк, але iх треба вичитати, може, з тридцяти книжок або лiтописей, для чого тiльки подавай часу. А його-то у мене найменше всього! Дак, як бачите, не вiдхиляюсь, i не пiддаюся зусiм; але буде так, як Бiг святий дасть, а час укаже. Найлучче буде воно, як почну печатати Украiнськi лiтописи по налозi нашого Товариства Історii, або свiй запас наських пiсень. Тодi, коли що вичитаю гарного, прикметного з батькiвщини, зараз напишу i пiсля того перешлю Вам. Щоб же нарочне риться де, далебi, як кажуть, часу не маю! А тодi воно само йтиме у голову i з голови. Отак то, пане козаче, буде тее робиться, коли Бiг дасть!..
Дякую Вам за «Судню Раду». Нестеметна вона, от як бувае на святiй Украiнi! Дивлюсь разiв по п’яти, по десяти в одну годину i не надивлюся: таке ласе i солодке, бо наше, не чужее. Що за лиця у пiдсудимих! Тай от Вам кривда, що совiсть тягне крючком у землю глядiти, але вмiстi з тим i святая покора приговору старого з цiпком: а от i правда, з прямою, одкритою, ясною головою, що не жде, а сама лiзе на слова суддi. Гарно, козаче-земляче, дуже гарно! Одного тiльки не второпаю, де оце все робиться: чи в хатi якiй, чи в хлiву, чи пiд стрiхою, чи в шинку. Бiг його святий знае, а я, далебi, ж не второпаю, да й тiльки! Бачся що… але ятка не така, хоч там двое i частуються собi горiлочкою тихенько, але он там пара окон… далебi ж не второпаю…
Затим, бувайте живенькi-здоровенькi та не поминайте лихом щирого до Вас серцем земляка Вашого
Іська Бодянського.
9 iюля
1844 року,
Москва.
46. О. К. БОДИСКО до Т. Г. Шевченка
21 липня 1844. Нiжин
Милостивый государь,
Тарас Григорьевич!
Тетенька Марья Васильевна, уезжая в деревню, поручила мне передать ее благодарность за прекрасную вашу «Тризну» и следуемые за 20 экземпляров деньги 10 рублей серебром присоединить к этому письму, пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить Вас и за свой экземпляр и вместе изъявить Вам свое сожаление, что Вы, Тарас Григорьевич, пример всем, более, чем пример всем, восхитивши меня своим прекрасным талантом малороссийской поэзии, если же разочаровала меня, то очень черта, которую я всегда считаю принадлежностью благородного малороссийского характера, это исполнение и цену, которую он придает данному раз слову; отступление от этого в Вас было без сомнения неожиданнее и удивительнее, чем от кого другого, и вынудило меня сказать вам нелюбезность, в которой, однако, Вы должны видеть новый фимиам Вашим дивным творениям, ибо они есть следствие непременного желания иметь их по обещанию от Вас и его автора; прошу же этого последнего помнить, что я все еще в ожидании, имея его слово, и поторопиться исполнить его поскорее.
При желании Вам много вдохновения только на национальном языке, а нам всем через это много часов истинного удовольствия пребудет, милостивый государь.
Готовая к услугам
Е. Бодиско.
Адрес наш все по-прежнему:
в г. Нежине.
1844, 21 июля.
47. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка
Серпень 1844. Яготин
Надобно непременно Вам прислать мне две программы Вашей «Живоп[исной] Укра[ины]», дабы возможно было произвесть подписки во время выборов в Полтаве и в Чернигове в сентябре и октябре. Алексея Васильевича еще нет, но я писала о намерении Вашем к Глафире, которая находится в Седневе у Лизогубов близ Чернигова: они одобряют Вашу мысль и надеются на выборы, но программа непременно нужна. На будущей неделе, папа и Глафира воротятся, я надеюсь; соскучилась я без Глафиры; здесь у нас все больные: маменька, невестка, Таня да еще добрая и милая Василиса Егоровна Бабанина, с которою я бы очень желала Вас познакомить; я ее назвала ландышом; та же белизна, то же благоухание, та же прелесть, та же величавость, та же неизвестность, та же тенистая и уединенная жизнь. Она читала «Слепую» Вашу и оценила ее, истинно поэтическое существо. Она здесь по случаю болезни; ее лечит м. Фишер.
О, как искренно я желаю Вам успеха для Вашего святого подвига, не унывайте, трудитесь, приложите все Ваше старание, мы здесь будем стараться Вам помогать, сколько будет возможно.
Сколько недель, как это письмо начато, и все мне никак нельзя было его окончить. Яготин превратился в совершенный лазарет, в котором я, однако, не участвую и по этой причине я не имею свободного времени, потому что ночевала то у невестки, то у маменьки, последняя теперь же не на шутку больна. Слава Богу, что доктора не находят никакой опасности. На днях мы получили плачевное известие, что зять мой Кривцов скончался. Бедная моя милая сестра одна в Тамбов[ской] губер[нии], и мне нельзя к ней поехать, потому что нездоровье маменьки меня здесь приковывает.
Я не хочу более откладывать отправление этого письма, чтобы Вы спешили с высылкою программы, которая, к несчастью, опоздает к Полт[авским] выборам, но будет нам полезна на Черниговских. Капниста скоро ожидают. Если только будет свободная минута, то буду писать к Галагану насчет «Живо[писной] Украины». От Закревских ничего не получила. Ваше несчастье, что Вы связались с этими пустыми, полуобтесанными (?) людьми. Куда бы лучше для духовного Вашего человека сблизиться с Кап[нистом] и с его женою, так богато одаренных и умом, и истинным просвещением, и душою. Нельзя ли понять изречение: «вино веселит сердце человеческое» в духовном смысле? О да, малодушие есть ужасное несчастье, но и это уже много, что Вы себя знаете: остается не лелеять признанную слабость, а вооружиться против нее. Орудия: вера, полезные занятия и общество чистое, святое, изящное. Отчего Вы всегда упоминаете о Мосевке? Скажите, не называет ли Вам совесть и других мест, где Вы малодушно увлекались недостойным и недостойными? Не сердитесь на вечные мои проповеди, я Вас слишком искренно люблю, чтобы не говорить Вам правды. Но простите, вот Вам письмо от Федора, которое у меня залежалось. Да будет в душе Вашей свет, дарованный свыше. Аминь.
В. Репнина.
48. В. М. Репнiноi до Т. Г. Шевченка
22 вересня 1844. Яготин
22 сентября 1844 года.
Несколько дней тому назад я получила от Закревских через Марию Даниловну Селецкую 3 гравюры. Честь и слава, добрый труженик, да благословит Господь Ваш подвиг.
Сегодня получила маленькое письмецо Ваше, за которое благодарю. Больно мне, что так часто покушаются люди пошатнуть в Вас веру в доброе и светлое: не дай Бог, чтобы им удалось!
На будущей неделе ожидаем Алек[сея] Вас[ильевича]. С ним буду говорить об Вас и буду писать подробно.
Прощайте, добрый поэт, не покидайте ни пера, ни кисти, идите чистой, святой тропой, и да осенит Вас благодать Господа и Спасителя нашего.
Вам искренно преданная Варвара Репнина.
На четвертiй сторiнцi:
Милостивому государю
Тарасу Григорьевичу
Шевченке
в Академию Художеств
в Петербурге.
49. Т. Г. Шевченка до М. А. Цертелева
23 вересня 1844. С.-Петербург
Князю мiй сiятельний!
