И ты всё позабыла?
Неужто и вправду забыла?
Неужели, как призрак,
другою, бесплотною стала?
Нет, я в это не верю.
Я право имею на жалость.
Перелётные птицы —
и те свои помнят становья.
Как же быть с этим морем,
которое в память вплескалось,
и с деревьев зелёной,
почти неприступной стеною?
Ночи тёплые тени
нас шорохом лунным касались,
этот шорох скользил в тёмных скалах,
в гранитном расколе.
И мы разве прощались?
Нам это лишь только казалось.
Мы совсем не прощались —
придумаешь тоже такое.
Сколько лет промелькнуло…
И снова тот галечный берег.
Мускулистые волны
его торпедируют мощно…
Ты прости, что я верил.
Прости, до последнего верил.
Ты прости, что в тебя
и сейчас ещё верить мне можно.
* * *
Знаю я: всему виной —
никакого нету слада —
молодильное вино
абрикосового сада.
И тумана вязкий клей
обволакивает поле,
и бокал апреля всклень
ожиданьем счастья полон.
Как посол иных держав
среди шумного вокзала,
я его не удержал,
потому что ускользало.
Ты ещё со мной стоишь,
но дождём твой профиль вымыт,
и в руках держу я лишь,
что уже неуловимо.
Что слоится, как туман,
и по-прежнему ненастьит, —
этот мир, где лишь зима,
мир, захлопнутый для счастья.
* * *
