одинокие ночи считать.
В эту комнату с пылью в углу,
в эту сизую плотную мглу,
где броском в амбразуру окна
вдруг влетает гранатой луна.
* * *
Ветер с моря вновь идёт на нас стеной.
Глянешь – всюду гор коричневых кайма.
Чайки с криками несутся над волной,
с шумом в воду зарывается корма.
Мы устали быть счастливыми уже.
Я к тебе сейчас в последний раз прильну…
Солнце в моря опускается фужер —
алым камешком рубина в глубину.
Сколько дней без отпусков я оттрубил
с той поры, но до сих пор сверкает мне
это солнце, как пылающий рубин,
даже в мутной, потемневшей глубине.
* * *
Уходить пора пришла —
времени до боли мало…
Рукава намок обшлаг
от летящего тумана.
Он втекает в узкий створ
дворика, где тает лето,
но ведём мы разговор
абсолютно не про это.
Словно дым, он невесом,
в синих тлеющий просторах,
ни о том и ни о сём —
как невнятный липы шорох.
Скрип ступеней – нервный скрип
(и кого там только носит?).
Тишина. И чей-то крик,
доносящийся из ночи.
Ты в тени исчезнешь той,
что угаснет в час восхода.
Подожди!
Я крикну: «Стой!», —
с опозданием в три года.
* * *
Никогда я не был ещё таким,
но теперь я, кажется, загнан в угол,
если все размолвки – не пустяки,
если мы не в силах простить друг друга.
Впрочем, правит тут лишь один закон —
быстрых расставаний и поздней грусти.
Значит, не грозит нам теперь заход
в эту речку времени с новым руслом.
Значит, в ней никак мне не утонуть,
