Легенда Арагона

Глава XIX

До начала праздничного обеда гости высказали желание осмотреть мастерские замка Ла Роса. Они знали, что хозяин щедр, и в самом приятном настроении отправились вслед за ним и его детьми по длинному ряду многочисленных мастерских.

В мыловарне сундучки быстро наполнились дарами в виде фигурок животных из душистого разноцветного мыла.

Винодельня пополнила запасы сеньоров замысловатыми по форме бутылками с чудодейственным содержимым, от запаха которого дон Фелисио подкатывал глаза и даже дон Эдгар со знанием дела прищёлкивал языком.

Мукомольный цех, где на жерновах должно было перетираться зерно, сейчас был безлюден – время нового урожая ещё не пришло. Зато пекарня распространяла вокруг себя такие аппетитные запахи, что граф де Ла Роса невольно улыбнулся, глядя на лица проголодавшихся гостей. Он тут же приказал поварёнку вынести корзину со сладостями, и сеньоры с восторгом отведали воздушные пирожные и медовые крендели.

Располагавшиеся за пекарней столярные мастерские оживляли двор постукиванием молотков, свистом рубанков, запахами свежей стружки, древесной смолы и столярного клея.

Щедрость графа де Ла Роса не имела границ – каждый из его гостей получил набор лёгкой мебели: круглые столики на изогнутых ножках и кресла, которые могли раскладываться в виде топчанов.

Оружейники и кузнецы порадовали сеньоров великолепными короткими мечами и дротиками, длинными копьями с наконечниками из отполированного до блеска металла, а также весьма затейливой конской сбруей.

Молодым Мартинесам были подарены все необходимые принадлежности защитного вооружения рыцарей: кольчуги, латы, панцири, кожаные нагрудники, поножи, металлические шлемы…

В гончарной мастерской, как и повсюду, кипела работа. В день праздника мастеровым не положен был отдых. Напротив, они должны были показать гостям замка всё своё мастерство.

Изделия местных гончаров нельзя было назвать фарфоровыми или фаянсовыми (такую посуду граф приобретал у купцов, везущих её из далёкого Китая или же из Италии), однако и эти глиняные изделия были изящны, тонки и красочны, как и всё, что составляло сущность и оформление замка Ла Роса.

Увидев входящих сеньоров, гончары бросили работу и повскакивали с мест. Даже те, что вертели гончарный круг, в растерянности замерли, не зная, остановить ли им круг и тем испортить ещё свежие кувшины и горшки или, наоборот, продолжать усердно трудиться, радуя глаз сеньора де Ла Роса. Но, успокоенные его приветливым жестом, люди вновь занялись своими делами, иногда искоса, с опаской поглядывая на высокородных гостей.

– Сеньор граф! – пропела донья Мерседес, взяв дона Эрнесто за рукав камзола и поднимаясь на цыпочках поближе к его уху (ближайший горшечник с довольно мрачным лицом словно нарочно издавал своим вертящимся кругом громкие визгливые звуки). – Сеньор граф, зачем Вы занимаетесь изготовлением простой посуды? Ведь её можно приобрести в городе за продукты столько, сколько душа пожелает.

– Моя душа желает, милая донья Мерседес, вывозить за пределы моих земель как можно меньше продуктов, – с вежливой улыбкой отвечал дон Эрнесто.

– Посуда красива, не спорю, но не станете же Вы потчевать нас из этих крестьянских мисок и кувшинов? – скривила губки сеньора Мартинес.

– Разумеется, нет, моя милая, фарфоровых приборов в замке предостаточно. Вы правы в одном: эти миски и кувшины, действительно, крестьянские.

– Что?! – вскричала донья Мерседес. – Такие тонкие изделия попадают на грубые столы простолюдинов?!

Граф расхохотался, потом взял гостью под руку и, ведя её к выходу, весело спросил:

– Донья Мерседес, по-Вашему, посуда моих гончаров слишком плоха для сеньоров и слишком хороша для простолюдинов? Что же прикажете с нею делать? Открывать торговлю для мелких рыцарей?

Женщина смущённо пожала плечиком и, кокетливо посмотрев на дона Эрнесто, сказала:

– А и впрямь, граф, для кого работают Ваши гончары?

– Я же говорю – для крестьян, – снова улыбнулся дон Эрнесто. Ему доставляло удовольствие удивлять гостей своими отношениями с простыми людьми. – Мой управляющий получил разрешение дарить целые наборы женихам и невестам; много посуды мы раздаём на крестьянских праздниках, ею пользуется прислуга в замке… да мало ли! Всего не упомнишь. Мой управляющий и сеньора Хулия разбираются в таких делах гораздо лучше, чем я.

Алетея Долорес задержалась возле хмурого горшечника и с улыбкой, как зачарованная, несколько минут следила за едва уловимыми движениями его испачканных глиной рук.

Маура взяла её за локоть и сделала попытку увести. Сеньорита удивлённо обернулась и сказала:

– Не торопи меня. Лучше посмотри – как интересно!

– Сеньорам всегда всё интересно, – неожиданно с вызовом проговорил горшечник. – Как будто на диковинных зверей пришли посмотреть. А спросить бы их – что они сами-то умеют делать?

Он говорил сумрачно, словно самому себе, не замечая присутствия сеньориты.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

Горшечник промолчал.

– Это Муньо, – прошептала ей на ухо Маура. – Он такой злой! Пойдёмте, сеньорита, я Вас очень прошу! Все уже ушли!

– У тебя какие-то неприятности, Муньо? – снова обратилась Алетея Долорес к мрачному горшечнику.

– Неприятности?! – вдруг воскликнул Муньо и резко бросил работу, зло пнув ногой всё ещё вертящийся вместе с оставленным горшком круг. – По-Вашему, сеньорита, потерять сына – это неприятности?!

– Муньо, ты сошёл с ума!

– Сколько лет твердит одно и то же! Будто у него и был один Рамон. Уже семь лет, как растёт Рамиро…

– Зачем мне Рамиро! – перебил горшечник. – Он только и делает, что крутится возле юбки матери. Я стыжусь Рамиро – он поварёнок. А вот Рамон…

– Твой Рамон – пусть земля ему будет пухом – хоть и вертел гончарный круг, но был таким же занудой, как ты. Бог не зря его прибрал.

– Ублюдки! Ненавижу! Всех ненавижу! И Вас, сеньорита, и Вашего отца, и этих придурков в глине…

– Замолчи, пока не поздно! – гончары оставили работу и начали собираться вокруг, будто готовились защитить юную хозяйку от нападок ненавистного всем им горшечника.

– Закройте свои собачьи пасти! – закричал в ответ Муньо. – Пусть наша уважаемая сеньорита знает, что её отец когда-то спрятался за спину моего сына!

– Да ты и впрямь лишился рассудка из-за своей злобы, – схватил его за воротник, поднял и бросил на место пожилой гончар. – Ведь мы даже у Хорхе спрашивали, как погиб твой сын. Сеньора де Ла Роса и близко там не было, он в это время лежал раненный в походной палатке.

– Вот, вот! «Раненный!» – в бешенстве передразнил Муньо. – Почему не убитый?! А? Я вас спрашиваю! И Вас, сеньорита! Почему был убит не Ваш отец, а мой сын?!

– На всё воля Божия, – с участием ответила Алетея Долорес, но горшечник продолжал надвигаться на неё. Она близко увидела разъярённое, перекошенное злобой лицо и невольно испугалась странного блеска ничего не выражающих, словно остекленевших, выпученных глаз.

В следующую минуту кто-то сбил Муньо с ног, и он, упав, завяз руками в корыте с мокрой глиной.

– Зачем вы так с ним! – воскликнула Алетея Долорес. – Он, кажется, болен…

– Простите, сеньорита, – хмуро ответил ударивший Муньо гончар. – От него можно ожидать всякого… Мы испугались за Вас…

Вконец расстроенная, Алетея Долорес вышла из мастерской и в тревоге сказала Мауре:

– Пойди сейчас к сеньору Амадэо, пусть он немедленно осмотрит этого горшечника. Неужели люди не видят, что он безумен и что ему нужно помочь?

– Ах, сеньорита! Сколько я знаю Муньо, он злобен, как пёс, вот и всё его безумие, – возразила Маура.

– Но я попросила тебя! – воскликнула Алетея Долорес. – С каких пор ты начала спорить?

– Простите, сеньорита, – потупила глаза девушка. – Я сейчас же пойду к нашему лекарю… А как Вы? Ведь я должна сопровождать Вас.

– Я поднимусь к себе – смертельно устала. Приходи за мной, когда будут звать на обед… Никогда не думала, что приём гостей – такое утомительное занятие.

________________

После осмотра конюшен сеньоры поднялись на крепостную стену. Женщин с ними не было: донья Мерседес и донья Еухения уже отдыхали в мягких креслах просторного зала, по которому сновали слуги, готовившие всё необходимое для праздничного обеда.

Воины, стоявшие на своих постах, в волнении замерли при виде высокородных гостей и их многочисленной свиты. На верху крепостной стены Хорхе Валадас выстроил почётный караул – каждый воин был в полном боевом снаряжении, при тяжёлом мече и массивном щите.

Рафаэль Эрнесто посмотрел на взволнованное лицо военачальника, увидел багровые пятна румянца на его обветренных скулах и подумал: «Какого чёрта? И Хорхе туда же… Ну, ничего, дружище, сейчас начнут переживать наши гости и покроются точно такими же пятнами».

Скучающим взглядом он скользнул по недавно полученным в подарок доспехам молодых Мартинесов и сказал:

– Сеньоры, а не устроить ли нам рыцарский поединок?

Граф с удивлением оглянулся на сына, а дон Альфонсо и дон Франсиско настороженно вытянули шеи, не зная, как им отреагировать на предложение молодого Ла Роса.

– Но ведь на тебе, мой юный друг, нет и кольчуги, – пришёл на помощь сыновьям дон Фелисио.

– Зачем мне кольчуга? – небрежно бросил Рафаэль Эрнесто. – Без неё я могу обойтись, а без рыцарских поединков – нет. Вы знаете, сеньоры, по утрам я заставляю нескольких воинов, самых сильных, принимать мой вызов и драться не шутя, точнее, не на жизнь, а на смерть. Тех, что поддаются мне, я сразу прокалываю копьём – не люблю слабых духом! Однако находятся такие, которые доставляют мне своей стойкостью истинное удовольствие!.. – он говорил, прохаживаясь вдоль длинного ряда застывших воинов и многозначительно поглядывая на Мартинесов, у которых с каждым его словом всё больше вытягивались лица.

– … Эти смельчаки удостаиваются чести быть изрубленными моей Коладой…

Воины слушали молодого сеньора сначала с удивлением, но вскоре им пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы остаться невозмутимыми и сдержать сотрясающий их смех: кто-то кусал себе губы, у кого-то на глазах выступили слёзы; кто-то втягивал щёки и выкатывал глаза, иные же тряслись, как в лихорадке – но ни один не растянул губы в улыбке.

– Ну вот, посмотрите на них! – с досадой воскликнул Рафаэль Эрнесто, указывая гостям на переменившиеся лица воинов. – Они боятся, что я к обеду устрою с ними ещё один рыцарский турнир…

– Господи! – перебил его возгласом возмущения сеньор епископ. – Но ведь так, в конце концов, можно перебить всех лучших защитников замка! Не понимаю Вас, сеньор граф! Как Вы можете улыбаться?! Объясните своему жестокосердному сыну, что защитники замка – это, прежде всего, защитники сеньора.

– О да, дорогой дон Эдгар, – нарочито быстро согнав с лица улыбку, ответил Ла Роса. – Вы, безусловно, правы: забавы мальчика зашли слишком далеко.

– Как странно, – удивлённо вскинул брови Рафаэль Эрнесто, – мой военачальник говорил мне то же самое, и не далее, как сегодня на рассвете, когда ему пришлось выбросить в пропасть пятерых изрубленных мною воинов. Он сказал, что они были лучшими… Не так ли, Хорхе?

Крупные капли пота покрыли лоб бедного Валадаса, его ноздри взбешённо раздувались, сердитое лицо слегка побледнело.

– Злится, – покачал головой Рафаэль Эрнесто и подошёл вплотную к Мартинесам. – Да что нам простые воины, переодетые в рыцарей, а, сеньоры? Ведь мы можем посостязаться в силе и ловкости между собой! – он с торжеством наблюдал, как румянец, появление которого он так добивался, заливает лица растерявшихся увальней.

– Т… ты… Вы… один, а нас двое, – невнятно пролепетал в ответ дон Франсиско.

– А, так в этом нет ничего страшного, – заверил Рафаэль Эрнесто. – У меня было до десяти соперников сразу.

Дон Эстебан наклонился к сеньору епископу и что-то тихо сказал ему. Тот энергично закивал и без того трясущейся головой, а потом громко и скрипуче произнёс:

– Молодой человек! По годам Вас ещё нельзя назвать совершеннолетним. В Вашем возрасте недопустимо участие в рыцарских турнирах.

– Оставь, Рафаэль Эрнесто, – с тёплым светом в глазах попросил его граф. – Наши гости ещё не обедали.

– А после обеда? – тоном капризного ребёнка, проигнорировав замечание сеньора епископа, продолжал настаивать юный Ла Роса.

– Сеньор Рафаэль Эрнесто, я подыщу для Вас ещё пятерых сильных воинов, – вдруг предложил до сих пор хранивший молчание Валадас. – Но только завтра.

– Да?! – обрадованно повернулся к нему всем телом юноша. – И без сожаления выбросишь куски их тел в пропасть?

– Без сожаления, – подтвердил Хорхе. Что-то дрогнуло в его лице, рот готов был расползтись в широкой улыбке.

Рафаэль Эрнесто понял, что немного переиграл и что слишком долго испытывал терпение побагровевших от сдерживаемого смеха людей, выхватил из ножен свой тяжёлый меч, замысловато покрутил им в воздухе, будто рубил головы невидимых соперников и, звеня шпорами, побежал по ступеням, ведущим вниз.

Гости, окинув защитников замка Ла Роса сочувственным взглядом, также ушли. И только когда стихли последние шаги, безудержный хохот вырвался наружу. Некоторые схватились за живот и упали на колени; кто-то в изнеможении ползал по каменному полу; один из воинов смешно похрюкивал, качаясь на спине; другой басовито гоготал, приседая, – от этого всем становилось ещё веселее.

Наконец, когда люди немного отдышались, посыпались реплики:

– Ой, братцы, ещё немного, и я бы лопнул…

– Оказывается, наш военачальник выбрасывает куски наших тел в пропасть.

– Я сначала рассердился: зачем молодой сеньор смешит вас? А потом понял… – хохотал вместе со всеми Валадас.

– Сеньор Рафаэль Эрнесто нас насмешил, а тех двоих, толстобрюхих, напугал.

– Папаша их тоже от страха за сыночков едва не наложил в штаны.

– А Хорхе-то, Хорхе – вы слышали?! Предложил на растерзание пятерых из нас!

– Уж лучше бы ты, сеньор военачальник, не говорил этого!

– Почему? Ты что ли испугался?

– Ага! Как же! Напугаешь меня! Просто охота было посмотреть на поросячьи физиономии молодых сеньоров – точно такое выражение морды у свиньи, когда к её горлу подносят нож!

– Ха-ха-ха!.. А старикашка епископ всё прыгает, прыгает, наскакивает на нашего сеньора!

– У нас-то всё это шутки, а он, небось, не шутя у себя в поместье зверствует!

– Мне за шутника дона Рафаэля Эрнесто жизнь отдать не жалко.

– И мне тоже.

– И мне! Пусть хоть на куски меня рубят и в пропасть выбрасывают, а я всё равно буду ему верен и никогда не предам…

________________

Дон Эстебан и дон Эдгар, оказавшись во дворе замка, поотстали от остальных и задержались возле конюшен.

– Мой друг, – хитро глядя на Хименеса, начал сеньор епископ, – а Вы неплохо придумали: пригласить нас всех от имени нашего уважаемого графа… От имени графа… – повторил он, всё так же хитро щурясь.

– Кажется, я понимаю Вас, мой друг, – в тон ему ответил дон Эстебан. – Вы хотите воспользоваться моим опытом… Но объясните: зачем Вам понадобилось имя нашего уважаемого графа?

– Всё очень просто, дорогой дон Эстебан: от его имени я хочу завладеть одним великолепным конём.

– Но почему бы Вам не попросить дона Эрнесто подарить коня? Граф далеко не скуп.

– Видите ли, дон Эстебан, я уже просил, – дон Эдгар поджал сморщенные губы и вскинул трясущуюся голову. – Но сеньор граф дерзнул отказать мне, сославшись на то, что облюбованный мною арабский скакун вороной масти принадлежит его ненормальному отпрыску.

– Да что Вы? – удивился Хименес. – Неужели нельзя было уступить желанию гостя?

– Если бы граф уважал меня, то, без сомнения, уступил бы. Но он скорее исполнит просьбу любого из своих простолюдинов… А значит…

– Значит, надо его наказать! – радостно подхватил дон Эстебан и даже потёр ладони от удовольствия. – Рассчитывайте на меня, дорогой дон Эдгар. Завтра мы сделаем всё, чтобы Вы уехали отсюда вместе с вороным арабским скакуном!

– Не знаю, мой друг, как мне Вас благодарить.

– Ну, что Вы, не стоит… Предлагаю воспользоваться гостеприимством Ла Роса и провести праздник сытно и весело.

Он взял сеньора епископа под руку, и они, загадочно хихикая, отправились в обеденный зал.

Глава XX

– Библиотека сеньора графа производит сильное впечатление, – говорила донья Мерседес своей пожилой собеседнице. – Вы обратили внимание на переплёты?

– Конечно, дорогая, – откликнулась донья Еухения. – Работы здешних художников просто поразительны… Но я сейчас думаю о другом: дон Эрнесто содержит десятка два золотых дел мастеров, и все они работают исключительно над переплётами книг!

– Ну и что? – равнодушно пожала плечиком донья Мерседес. – Кажется, никто из Ла Роса не любит носить украшения. Граф очень богат и при необходимости может приобрести у странствующих купцов любые драгоценности для своей семьи.

Донья Еухения напряжённо молчала, поджав губы. Глаза её были скромно опущены, но грудь высоко вздымалась, что выдавало сильное волнение сеньоры, завидовавшей богатству графа де Ла Роса.

– Меня поражают отношения дона Эрнесто с простолюдинами, – продолжала сеньора Мартинес, не замечая взволнованного состояния доньи Еухении. – Мало того, что он дарит им отличную посуду, но ещё ткачихи ткут для них тонкое полотно, а швеи шьют свадебные платья для крестьянских невест!.. Вы видели, как просторны помещения, где работают ткачихи и швеи? Как они светлы?

– Да что говорить о работниках в замке Ла Роса, если этот роскошный зал украшен вышивками служанки! Вы обратили на них внимание, дорогая?

– Вот эти вышивки?! – с изумлением указала донья Мерседес на висевшие повсюду большие и малые работы Мауры, которые граф распорядился натянуть в инкрустированных рамках. – Я подумала, что это нечто заморское… и как раз собиралась лучше рассмотреть, – растерянно призналась она.

– Ха-ха-ха! Заморское! – неприятный смех доньи Еухении гулко разнёсся по высоким сводам зала. – Всё это вышила горничная сеньориты… Забыла её имя… Ах, буду я помнить имена горничных! Да, да, дорогая, так мне ответила служанка, что сейчас накрывает на этот край стола.

– Однако! – потрясённая донья Мерседес встала и подошла к стене с вышивками Мауры. – Я начинаю думать, что у сеньора графа какие-то необыкновенные люди… К примеру, наши крестьяне вечно оборванные, грязные, смотрят исподлобья, а у него… у него даже горничная дочери умеет делать то, что.. простите меня, донья Еухения, но такие работы достойны восхищения!

В это время вошли мужчины и тоже принялись разглядывать красочные вышивки.

Природа всей Испании предстала взорам удивлённых гостей.

Вот на скалах, похожих на те, что окружают замок Ла Роса, грациозно выгнула шею серна, чуть ниже застыл в прыжке горный козёл, а за ним наблюдает готовая к прыжку рысь… В бледно-голубом небе кружат беркут и лысоголовый гриф, оба светло-коричневой окраски… Горная куропатка кеклик ведёт свой выводок в заросли можжевельника, плоские веточки которого усыпаны круглыми синими ягодами.

А вот на отдельных маленьких вышивках крупным планом нежный галантус и голубой эдельвейс…

Огромное полотно, изображающее арагонский лес, заставляет останавливаться и в восхищении разглядывать каждую деталь, выложенную мельчайшим крестиком вышивки. Деревья легко узнаются: широкоствольные дубы с мощной кроной из резных листьев и жёлтыми точками желудей; прозрачные, словно благоухающие, цветки липы; серёжки на тонких осинах; пушистые от густой хвои пихты и ели; высокие и стройные сосны; большие разлапистые листья каштанов; заросли малины; поляны, покрытые земляникой и черникой…

На деревьях, на траве между стволами в фантастическом сочетании – самые разные лесные птицы, звери и даже гады. Развернул хвост-веер краснобровый глухарь, выпучила слепые при солнечном свете глаза большеголовая сова; прячет под крылья своих цыплят пёстрая куропатка; расселись на ветках чёрный дрозд и зелёный дятел, серенький голубь и большая синица с тёмной полосой на жёлтом брюшке; склонила в сторону белую головку с опоясывающей её ленточкой голубохвостая лазоревка; навострил хохолок рябчик, сидит на гнезде дикая утка, топчется на сильных ногах с крепкими пальцами и когтями короткокрылый тетерев; взлетел к вершине самой высокой сосны лесной жаворонок… Выглядывают из-за пенька длинные заячьи уши; лакомится малиной бурый медведь, прислушивается к лесным шорохам пятнистый красавец олень; нюхает землю огненно-рыжая лиса; грызёт орешек возле своего дупла белогрудая белка; уцепился за ствол бука полосатый бурундучок; поднял вверх умную морду волк; рыщет по лесной тропинке барсук; сцепились то ли в игре, то ли в драке ласка и куница, а за ними наблюдает грациозный горностай; выставил клыкастую морду из зарослей кустарника дикий кабан; согнул голову под тяжестью массивных рогов молодой лось; испуганно встрепенулась косуля; тащит к ручью свой лысый хвост-лопату труженик бобр, а из воды на него глядит пучеглазая лягушка; подняли из травы маленькие головы уж и гадюка; изогнулась полукольцом пёстрая ящерица, вся в ярких зелёных, коричневых и чёрных пятнах…

– Это ещё не всё, – слышат околдованные гости голос хозяина замка, послушно подходят к другой, также большой по размеру, работе в раме, инкрустированной перламутром, и тотчас попадают в мир тропиков, будто незримо путешествуют по Испании всё дальше и дальше к югу.

Особенно обращают на себя внимание красочные растения, изображённые с такой точностью и мастерством, что по расположению и форме листьев, по цвету венчиков их цветов знающему человеку можно без труда узнать жёлтые кисти барбарисов, тёмно-фиолетовые, будто с восковым налётом, оливки; низкие деревца – розы рододендрона; травянистые ветви светло-лилового тимьяна; голубоватые листья тамариска; густо опушённые ветки белого розмарина; карликовые пальмы химеропс; колючие заросли низкорослой гариги на каменистом склоне холма; причудливые лохмотья лиловой коры могучих эвкалиптов; стройные кипарисы со сплющенными, будто засушенными, узорчатыми веточками…

Среди этой вечнозелёной роскоши лакомится ярко-оранжевым апельсином узконосый макак; отдыхают царственные лев и львица; выглядывает из зарослей самшита зеленоглазый тигр; грызёт орехи длиннохвостая виверра, похожая на пятнистую куницу; клюют крупный виноград райские птицы, чьи хвосты-лиры, отростки на крыльях и пышные хохолки вмещают всю гамму радужных оттенков, невообразимые сочетания броского и мягкого тонов; их тельца, маленькие и подвижные, будто застыли всего на одно мгновение…

– А каковы бабочки! – шепчет непонятно кому донья Мерседес.

И в эту минуту лишь один граф де Ла Роса замечает, что в двери заглядывает сама мастерица вышивки.

Маура хотела поинтересоваться, скоро ли начнётся обед, чтобы сообщить об этом сеньорите, и весьма удивилась, увидев, что все гости столпились у одной из её работ. Когда накануне вечером дон Эрнесто распорядился разместить картины в зале, она в глубине души была против этого: как истинно талантливый художник Маура хотела, чтобы её творчество вызывало восхищение, как это было со всеми обитателями замка Ла Роса; а вот гости, по её мнению, либо не обратят на вышивки никакого внимания, либо отнесутся к ним с презрением, когда узнают, что здесь приложила руку простая горничная…