Хроники Драконьего хребта. Кровь на снегу
Рейн появился из казармы, и одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять – что-то случилось. Обычная полуулыбка старого волка отсутствовала, а между бровей залегла глубокая складка.
– Нейры нет, – бросил он, остановившись у колодца. – Уехала ещё до рассвета.
Итан замер, вода стекала с рук холодными струйками, оставляя мокрые следы на снегу у его ног.
– Что?
– Пришёл гонец из "Каменного Стража" посреди ночи. Мастер Корбин вызвал её срочно. – Рейн покачал головой, и в его голосе послышалось нечто похожее на сожаление. – Какая-то алхимическая работа, требует целителя именно с её талантом. Она собралась и уехала с первыми лучами.
Удар был неожиданным – как нож под рёбра, тихий и точный.
Итан вернулся именно за этим – чтобы Нейра помогла разобраться с провалами памяти. Её дар позволял видеть то, что скрыто в разуме, проникать туда, куда не добраться ни магией, ни алхимией. Если кто и мог найти ответы в его расколотой памяти, то только она.
И теперь её нет.
– Когда вернётся?
– Не знаю. – Рейн пожал плечами, жест вышел усталым. – Корбин не указал срок. Может, через день. Может, через неделю. Ты же знаешь алхимиков – время для них понятие относительное.
Итан вытер руки о штаны, почувствовал, как холодная вода впитывается в ткань. Неудачное время. Очень неудачное. Но ничего не поделаешь – когда мастер-алхимик вызывает срочно, отказать сложно.
– Значит, придётся обходиться без неё, – сказал он, и голос прозвучал ровнее, чем чувствовал.
– В любом случае, – Рейн достал из-за пояса два свёртка – вяленое мясо, хлеб, фляги с водой, – сидеть и ждать мы не можем. Торен дал разрешение тебе вернуться на место преступления. Изучить следы ещё раз, пока их не затоптали патрули и не замело снегом.
– Один? – Итан посмотрел на него, и в голосе прозвучало больше, чем просто вопрос. – Он доверяет мне настолько?
– Не один. Я иду с тобой. – Рейн протянул ему один из свёртков, тяжёлый, пахнущий копчёным мясом и дорожным хлебом. – Официально – я провожу осмотр местности как старший разведчик. Мне нужен напарник, который знает следы лучше, чем кто-либо на этом форпосте. Это ты. Торен не идиот – понимает, что лучших следопытов в гарнизоне нет. А если и есть подозрения, то без прямых доказательств он не станет терять ценного разведчика.
Итан взял провизию, сунул за пояс, чувствуя знакомую тяжесть припасов. Кивнул. Логично. Холодная военная логика, в которой нет места эмоциям – пока его не обвинили официально, он всё ещё Мастер-Разведчик. Со всеми навыками, которые заработал десятилетиями службы. Со всеми правами, которые даёт этот титул.
И со всей подозрительностью, которая теперь следовала за ним по пятам.
Они двинулись к воротам. Солдаты на стенах провожали их взглядами – настороженными, подозрительными, полными той осторожности, с которой смотрят на хищника, что может сорваться в любой момент. Шёпот следовал за Итаном, как тень. Он не обращал внимания. Привык за долгие годы – ликанов всегда боялись. Даже тех, кто их защищал.
Ворота захлопнулись за их спинами с глухим лязгом, эхо покатилось по каменным стенам.
Остались только горы, снег и тишина.
Рейн зашагал по тропе, ведущей к месту, где нашли Эйрика – узкая дорога, протоптанная поколениями патрулей, петляющая между хвойных деревьев. Итан шёл рядом, в полушаге позади. Старая привычка, вбитая годами службы – младший идёт чуть сзади, прикрывая фланг, наблюдая за окружением.
Несколько минут они молчали, только снег скрипел под сапогами да ветер свистел в ветвях.
Потом Итан не выдержал.
– Почему мы терпим это? – голос вырвался резче, чем хотел, слова эхом отозвались между деревьев.
Рейн бросил на него быстрый взгляд – оценивающий, понимающий, – но не остановился, продолжая идти размеренным шагом старого волка, что знает: спешка редко приводит к добру.
– Что именно?
– Всё. – Итан сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. – Мы сильнее их. Быстрее. Мудрее. Живём столетиями, когда они живут какие-то жалкие десятки лет, не успев толком понять, что такое жизнь. Мы защищаем эти земли тысячу лет – тысячу! – пока они сидели в тёплых домах и молились своим Пяти Светочам, не зная, что творится за стенами. А теперь? – Горечь разлилась во рту, как желчь. – Теперь они смотрят на нас, как на подозреваемых. Как на… зверей, которых терпят лишь до тех пор, пока мы полезны.
– Итан…
– Нет, послушай. – Он ускорил шаг, поравнявшись с Рейном, и старый ликан наконец остановился, повернулся к нему. – Почему мы подчиняемся? Торен – обычный человек. Старик с артритом в левом колене, который едва поднимается по лестнице командного здания без отдышки – я слышу, как его сердце бешено колотится каждый раз. А я могу пробежать пятьдесят миль через горы, не останавливаясь. Могу вырвать ему горло одним движением, быстрее, чем он успеет моргнуть. Так почему я жду его разрешения, чтобы расследовать убийство, в котором меня обвиняют?
Рейн остановился. Повернулся к Итану лицом, и всё притворство, вся обычная лёгкость старого волка исчезли – остался только древний ликан, переживший больше, чем любой человек в этом королевстве мог себе представить.
– Потому что, – медленно произнёс он, выговаривая каждое слово с весом прожитых десятилетий, – серебряный арбалетный болт не спрашивает, насколько ты быстр. Серебряная цепь не интересуется, сколько тебе лет и какую мудрость ты накопил. И армия, вооружённая серебряным оружием и праведным гневом, не заботится о твоих заслугах перед королевством.
Он сделал шаг ближе, и Итан увидел в его глазах то, что редко показывал старый волк – усталость. Бесконечную, въевшуюся в кости усталость от вечного балансирования на грани.
– Мы сильнее их поодиночке, брат. В этом ты прав. – Голос Рейна был тихим, но каждое слово падало, как камень в воду. – Но нас пятнадцать на всё королевство. Пятнадцать. Их – миллионы. Миллионы людей, которые видят в нас угрозу. Серебро прожигает наши раны, останавливает регенерацию, превращает наше главное преимущество в ничто. Один болт в сердце – и всё. Конец твоей тысячелетней мудрости, конец твоих навыков, конец твоей силы.
Итан стиснул зубы, чувствуя, как челюсти болят от напряжения. Знал это. Всегда знал. Сивар вбивал эту истину с первых дней обучения – сила без осторожности ведёт к смерти. Но сейчас, когда на него смотрели с подозрением, когда кровь мёртвого Эйрика всё ещё чувствовалась под ногтями, когда его собственная память предавала его…
Сейчас эта правда жгла особенно сильно.
– И это не всё, – Рейн продолжил мягче, но не менее твёрдо. – Люди боятся нас, Итан. По-настоящему боятся. Не так, как боятся бандитов или воров – тех можно поймать, судить, казнить. Мы – хищники в человеческом обличье. Мы ходим среди них, говорим их языком, носим их одежду. А потом можем обернуться зверем и разорвать глотку за секунды. Мы можем потерять контроль. Мы можем убить их семьи, их детей, и они ничего не смогут сделать, пока мы не насытимся. – Он помолчал. – Они это знают. И страх порождает ненависть. А ненависть порождает серебряные цепи.
– Сивар говорил…
– Сивар – идеалист, – перебил Рейн, и в голосе не было осуждения, только констатация факта. – Он прожил больше трёх столетий, Итан. Три столетия. Он помнит времена, когда нас было сотни, когда ликанов боялись и уважали в равной мере. Времена, когда люди терпели всё – и наши странности, и наши слабости, и даже редкие срывы – потому что знали: без нас они не выживут. Он помнит первую волну пробуждения Легиона, которую мы едва пережили. – Рейн покачал головой. – Но времена изменились, брат. Нас всё меньше. Каждое десятилетие – всё меньше. Угроза искажённых кажется им меньшей – ведь набеги стали реже, не так ли? Значит, можно обойтись и без чудовищ-защитников. – Он помолчал. – А страх перед нами остался. И растёт с каждым годом.
Он положил руку на плечо Итана – тяжёлую, тёплую, руку брата по оружию и по проклятью.
– Мы выживаем, подчиняясь, – сказал он просто. – Потому что альтернатива – изгнание в северные пустоши, где нас сожрут искажённые за считанные недели. Или медленное вымирание в одиночестве, вдали от людей, которых мы поклялись защищать. – Рейн сжал плечо. – Так что да, мы терпим. Мы подчиняемся. Мы просим разрешения у смертных, которых могли бы убить, не напрягаясь. Потому что цена бунта – это конец всего, за что мы боролись тысячу лет.
Тишина повисла между ними, тяжёлая и плотная. Где-то вдали каркнула ворона – одинокий, тревожный звук. Ветер усилился, свистя в голых ветвях.
Итан медленно выдохнул, и дыхание превратилось в облачко пара.
– Иногда я думаю, что мы уже проиграли, – сказал он тихо. – Просто ещё не знаем об этом. Или не хотим признать.
– Может быть, – Рейн отпустил его плечо и двинулся дальше, по тропе, что вела к месту убийства. – Но пока мы живы, есть шанс. А пока есть шанс – я не сдаюсь. Не позволю себе.
Они шли дальше в молчании. Тропа петляла между высоких хвойных деревьев – сосен и елей, что стояли, как безмолвные стражи, – поднималась на невысокий холм, сплошь покрытый снегом. Под ногами снег скрипел с тем особым звуком, что бывает только в сильный мороз.
Итан чувствовал тяжесть в груди – не физическую, а ту, что оседает на сердце, когда понимаешь правду, которую не хочешь принимать. Рейн был прав. Конечно, был прав. Старый волк всегда знал баланс между силой и выживанием, между гордостью и необходимостью. Не зря он прожил почти век после трансформации, не потеряв ни капли человечности, не сорвавшись ни разу в звериное безумие.
Но знать правду и принимать её – разные вещи.
Они вышли на гребень холма, и впереди открылась поляна – то самое место, где нашли Эйрика. Патрули уже унесли тело, но снег всё ещё был тёмным от крови, багровые пятна выделялись на белом, как раны на коже. Итан увидел неровные линии, прочерченные пальцем умирающего.
Его имя. Всё ещё там.
Рейн поднял руку, останавливая Итана.
– Подожди.
Замер. Принюхался, ноздри раздулись, голова слегка запрокинулась – древний жест хищника, ловящего след.
Запах.
Тонкий. Далёкий. Но безошибочный.
Искажённые.
Рейн повернулся к Итану, и глаза старого ликана сузились – не от солнца, а от того, что он уловил в воздухе.
– Чуешь?
– Да. – Итан развернулся на север, втягивая воздух. – Северо-восток. Несколько миль. Много. Очень много.
– Слишком много для обычного набега, – Рейн втянул воздух ещё раз, медленно, анализируя каждый оттенок запаха. – Это… это не мелкая стая.
Итан сосредоточился. Обострённые чувства ликана улавливали то, что недоступно человеку – тончайшие нюансы запаха, которые рассказывали целую историю. Запах крови. Запах пота и немытых тел. Запах звериной ярости, что всегда сопровождала искажённых.
Но что-то было… не так.
Что-то новое.
– Они движутся организованно, – прошептал он, не веря собственным словам. – Слишком организованно. Это не должно… они не умеют так.
Рейн посмотрел на него долгим взглядом – тем взглядом, которым старые воины смотрят, когда понимают, что война, к которой готовились, окажется совсем не той, что ожидали.
Потом кивнул.
– Проверим.
Никаких слов не понадобилось. Они оба знали, что делать – древний ритуал, повторенный тысячи раз за десятилетия службы.
Итан начал раздеваться. Снял плащ, аккуратно сложил, потом тунику, пахнущую дымом очага и утренним форпостом. Штаны. Сапоги. Одежду сложил аккуратной стопкой у основания старого дуба, отметив в памяти место – позже вернётся. Рядом Рейн делал то же самое, движения размеренные, привычные, почти медитативные.
Остался только разведывательный пояс – широкая кожаная конструкция со сложной системой пряжек и креплений, опоясывающая талию и грудь, переброшенная через плечи. Стандартное снаряжение всех ликанов-следопытов, созданное столетия назад и доведённое до совершенства. К поясу были прикреплены боевые клинки в усиленных ножнах с множеством кожаных ремешков – надёжно, чтобы не потерять при трансформации. Небольшой мешочек с кремнем и трутом. И амулет Сивара на прочной цепочке, зафиксированный на специальном кольце – работа древнего мастера, чьи знания о рунах превосходили всё, что умели современные ликаны. Всё продумано. Всё надёжно.
Итан расстегнул боковые пряжки, ослабил ремни до предела. Пояс стал свободным, но всё ещё держался на теле – кожа растянется при трансформации, и этого пространства хватит, чтобы не порваться, не потерять снаряжение в звериной форме.
Холод не беспокоил. Утренний мороз кусал голую кожу, но ликаны не мёрзли так, как люди – внутренний огонь, что горел в их крови, согревал даже в самые лютые холода.
Итан встал голым на снегу, почувствовал, как холодное прикосновение обжигает ступни. Закрыл глаза. Сделал глубокий вдох.
И позволил зверю выйти.
Трансформация.
Боль.
Всегда боль.
Не важно, сколько раз ты это делал – десять или тысячу, – боль никогда не становилась легче, не притуплялась, не исчезала. Просто учишься её принимать.
Кости ломались и перестраивались с хрустом, который прокатывался по всему телу. Позвоночник удлинялся, рёбра расширялись, череп деформировался. Мышцы рвались и срастались заново, переплетаясь в новые, более мощные конфигурации. Кожа натягивалась до предела, покрываясь густым мехом, что пробивался сквозь поры тысячами иголок. Челюсти удлинялись, зубы превращались в клыки, язык становился длиннее. Руки изгибались, кости трещали, пальцы срастались и расходились заново, становясь мощными передними лапами с когтями, способными вспороть сталь, как пергамент.
Десять секунд агонии.
Десять секунд между человеком и зверем.
И потом – свобода.
Итан выпрямился во весь рост, и мир преобразился.
Огромная фигура ликана возвышалась почти на три метра – мощное мускулистое тело, каждый мускул под шкурой виден и готов к действию, покрытое тёмно-серым мехом с серебристыми проблесками на кончиках. Волчья голова с мощными челюстями, янтарно-золотые глаза, которые видели в темноте и улавливали малейшее движение. Длинные клыки, каждый – с палец длиной. Когти как лезвия, острые, способные резать камень. На груди, среди тёмного меха, белые отметины – уникальный рисунок, похожий на созвездие, по которому любой ликан узнал бы его.
Рядом Рейн завершил свою трансформацию – ещё более массивный, чем Итан, древний воин в звериной шкуре. Серебристо-белый мех, изрезанный боевыми шрамами – каждый шрам рассказывал историю выживания. Голубые глаза с золотыми вкраплениями светились в утреннем свете, полные древней мудрости и неукротимой силы.
Они посмотрели друг на друга.
Низкое рычание.
Ответное.
И сорвались с места.
Бег в ликаньей форме был… свободой.
Иного слова не подобрать. Это была свобода в её первозданном, диком виде – без ограничений, без страха, без сомнений. Четыре лапы летели по снегу, отталкиваясь с чудовищной силой, которая раскидала бы человека в клочья от одного прыжка. Мир преобразился – превратился в поток запахов, звуков, инстинктов, которые человеческий разум никогда не мог бы обработать. Деревья мелькали по сторонам размытыми пятнами. Снег взрывался под лапами белыми фонтанами. Скорость была немыслимой – ликан мог обогнать скачущую галопом лошадь на дистанции, а выносливость позволяла поддерживать этот темп часами, не снижая скорости, не задыхаясь.
Итан чувствовал всё. Землю под лапами – твёрдую, замёрзшую, с тончайшими вибрациями, что рассказывали о том, кто пробегал здесь до него. Ветер в морде – холодный, резкий, несущий запахи леса, зверей, далёких гор. Запахи леса – смола сосен, прелая хвоя под снегом, моча лисы на дереве в сотне шагов, старое логово медведя. Каждый корень под снегом, каждый камень, каждая неровность – его лапы находили безопасный путь инстинктивно, без раздумий, без осечек. Звериное тело знало, как двигаться. Знало лучше, чем разум.
Рейн бежал рядом, чуть впереди – более опытный, более уверенный в своей звериной шкуре. Девять десятилетий в форме ликана научили его двигаться так, что казалось, будто он родился зверем, а человеком притворяется. Два ликана, скользящие между деревьев, как тени, как призраки леса – бесшумные, смертоносные, неуловимые.
Часы пролетели незаметно. Мир сузился до бега, до ветра, до запаха впереди. Солнце поднялось к зениту, пробиваясь сквозь облака, когда они вышли на открытое пространство. Широкая долина, раскинувшаяся между склонов гор. Полдень. И запах…
Запах стал невыносимо сильным. Гниль и кровь, смешанные воедино.
Рейн остановился на вершине небольшого холма, мощные лапы впились в снег. Итан замер рядом, тяжело дыша, пар вырывался из пасти.
И они увидели.
Внизу, в долине, двигалась армия.
Искажённые.
Сотни.
Итан чувствовал, как внутри холодеет – не от страха, не совсем, а от понимания того, что правила изменились. Даже звериные инстинкты, которые редко знали страх, которые тысячи лет учили его предков выживать, сжались в комок тревоги. Что-то было не так. Что-то было очень, очень не так.
Двести. Может, двести пятьдесят. Точно сосчитать было невозможно – они двигались плотной массой внизу в долине, но не хаотично, не как обычная стая искажённых. Организованно.
Строй.
Ряды.
Дисциплина.
Такого не было со времён Резни. С той кровавой бойни в Визжащем перевале.
Искажённые редко организовывались. Обычно они были дикими, импульсивными, движимыми инстинктами и звериной яростью, что не знает разума. Группы по пять-семь особей, максимум десять-пятнадцать в самых крупных стаях. Сражались хаотично, без строя, полагаясь на численность и силу. Так было всегда. Так должно быть.
А это…
Это была армия.
Рейн негромко зарычал рядом – низко, глубоко, звук шёл откуда-то из груди. Полон недоверия и тревоги, которую редко что могло вызвать у старого волка.
Итан присмотрелся. Прищурился, используя острое зрение ликана, что могло различить отдельного оленя за три мили. Вглядывался в детали, пытаясь понять, что видит.
Впереди шли воины – крупные особи разной степени искажения, и каждое существо было кошмаром в плоти. Некоторые почти сохранили человеческий облик – широкоплечие фигуры с выступающими клыками и когтями, что больше напоминали людей-зверей, чем настоящих чудовищ. Другие были деформированы чудовищно – вытянутые конечности, неестественно изогнутые, рога, прорастающие из черепов, шипы на спинах, дополнительные руки. Твари, которые когда-то были людьми, а теперь стали чем-то… иным. А в центре колонны, окружённые плотным кольцом охраны, двигались самые массивные фигуры – вожаки, судя по тому, как остальные расступались перед ними, опускали головы, выражая подчинение.
Но главное было не в их облике.
Главное – они все двигались вместе. В одном направлении. С одной целью. Как армия.
Итан проследил их траекторию глазами, просчитывая маршрут. Они шли на юго-восток. Не к Ущелью Ледяного Ветра, где стояли форпосты "Волчья Пасть" и "Каменный Страж" с основными силами. Нет.
Они обходили главную оборону.
Шли восточным маршрутом. К Визжащему перевалу – узкому проходу через Драконий Хребет, далеко от основных форпостов. К тому самому перевалу, где десятилетия назад погибла целая стая ликанов и сотни солдат. Где снег окрасился кровью защитников, а визг умирающих эхом прокатился по горам – так перевал получил своё проклятое имя.
Если они пройдут перевал, спустятся на южную сторону Хребта – окажутся в тылу. В незащищённых землях. Там, где раскинулись поселения – беззащитные деревни, где живут крестьяне, дровосеки, охотники. Люди, которые понятия не имеют, что надвигается на них из тьмы.
Там, в узком горле Визжащего перевала, стояла небольшая застава. Дюжина солдат и один ликан – Эйра Каменная. Против двухсот организованных искажённых.
История повторяется.
Это будет не битва.
Это будет резня.
Рейн повернул морду к Итану, и в голубых глазах, светящихся в полуденном свете, читалось понимание. Он тоже всё видел. Тоже всё просчитал.
Низкое рычание.
Итан огляделся, оценивая ситуацию холодным военным расчётом, которому Сивар учил десятилетиями. Они на холме, в миле от армии искажённых. Ветер дует с севера – они чуют врага, но враг их не чует. Пока. Преимущество внезапности. Но что с ним делать?
Нападать? Двое против двухсот? Даже ликаны не настолько сильны – два хищника, какими бы смертоносными они ни были, не остановят армию.
Вернуться в форпост вдвоём? Поднять тревогу? Но пока они доберутся, пока соберут силы, пока армия гарнизона дойдёт до перевала форсированным маршем – искажённые уже прорвутся к деревням. Слишком долго. Слишком далеко.
План сформировался мгновенно – чёткий, ясный, как удар клинка.
Итан посмотрел на Рейна. Использовал язык тела волка, понятный любому ликану с первого взгляда.
Ты – назад. В форпост. Подними всех. Приведи подкрепление.
Я – вперёд. К заставе. Предупрежу. Организую оборону. Задержу их.
Рейн зарычал в ответ – низко, резко. Отрицание. Ты один против двухсот? Безумие.
Итан оскалил клыки, показывая решимость. Не буду вступать в открытый бой. Только предупрежу заставу. Эвакуация деревень. Подготовка обороны. Задержка, не битва.
Рейн смотрел на него долго. Слишком долго. В его взгляде читалось всё – сомнение, тревога, знание того, что план хрупкий, что слишком многое может пойти не так.
Но другого плана не было.
Потом старый волк медленно кивнул. Короткое, хриплое рычание. Будь осторожен, брат. Не геройствуй. Просто задержи их.
Прощание.
Может быть, последнее.
Рейн развернулся одним плавным движением и помчался на юг, обратно к форпосту. Серебристо-белая тень скользнула между хвойных деревьев, мелькнула меж стволов, и исчезла, словно её никогда и не было. Только снег, взметнувшийся вслед мощным лапам, осел обратно на землю.
Итан остался один.
Один против двух сотен.
Он посмотрел на армию внизу, и даже на расстоянии, даже в звериной форме, когда инстинкты заглушали разум, чувствовал, как что-то сжимается внутри. Двести искажённых. Организованных, дисциплинированных, движущихся к беззащитным деревням, где спят дети, где старики греются у очагов, где люди живут, не зная, что смерть идёт к ним размеренным строем.
Амулет Сивара, закреплённый на поясе, тепло пульсировал у бедра. Тепло разливалось по коже, успокаивающее и одновременно тревожное. Словно амулет подбадривал. Или предупреждал.
Итан развернулся и побежал на восток. Широкой дугой, в обход армии, стараясь держаться с подветренной стороны, чтобы его запах не донёсся до врага. Десятки миль опасного пути через горы до заставы. Десятки миль, которые нужно пройти быстрее ветра.
Он должен успеть.
Обязан успеть.
***
Рейн мчался через лес, как ураган – неудержимый, неостановимый, сметающий всё на своём пути.
Деревья мелькали по сторонам размытыми пятнами зелёного и коричневого. Снег взрывался под лапами белыми фонтанами, оставляя за собой глубокий след. Дыхание было ровным, несмотря на безумную скорость – старый волк знал, как распределять силы, как дышать в такт движению, как не выгореть за первые десять миль изнурительного марша.
Но в груди сжималось беспокойство – тугой, холодный узел, что не давал покоя.
Итан. Один. Обходит армию искажённых, чтобы предупредить заставу.
Не преследует – нет, это было бы самоубийством. Обходит. Широкой дугой. Разумно. Осторожно. Итан был лучшим разведчиком, которого Рейн знал за все девять десятилетий службы – тихим, как тень, незаметным, как ветер. Если кто и мог проскользнуть мимо двухсот чудовищ незамеченным, то только он.
Но…
Но Рейн видел эту армию. Видел организацию. Видел вожаков в центре строя.
Что-то изменилось. Правила игры переписали, а им никто не сообщил.
Рейн ускорился, игнорируя жжение в мышцах. Нужно быстрее. Каждая секунда на счету. Чем быстрее он доберётся до форпоста, чем быстрее поднимет гарнизон, чем быстрее приведёт подкрепление, тем больше шансов, что Итан выживет. Что застава устоит. Что деревни успеют эвакуировать.
Форпост показался впереди – тёмные стены на фоне дневного неба, знамёна на башнях. Рейн не сбавил темпа. Влетел в ворота на полной скорости (стражи на стене завопили, отскочили, увидев огромного ликана в серебристо-белом меху, что несётся прямо на них). Промчался через двор, игнорируя крики тревоги, звон колоколов, суматоху солдат.
Остановился у казармы. Упал на все четыре лапы. Начал трансформацию обратно.
Боль.
Всегда боль.
Кости ломались и сжимались, возвращаясь к человеческой форме. Мышцы трещали, перестраиваясь. Мех исчезал, втягиваясь под кожу, оставляя обнажённое тело на морозе. Клыки укорачивались, челюсти сжимались, череп принимал человеческую форму.
Секунды агонии между зверем и человеком.
Рейн рухнул на колени, тяжело дышащий, пот покрывал тело несмотря на мороз. Кто-то из солдат – молодой парень, новобранец – бросил тяжёлый плащ. Он накинул его на плечи дрожащими руками, поднялся, чувствуя, как колени подгибаются.