Хроники Драконьего хребта. Кровь на снегу
Итан открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле.
Потому что она была права. Конечно, была права. Мышцы больше не дрожали. Голова была ясной, без той тумана усталости, что застилал разум утром. Руки не тряслись. Он мог двигаться. Мог сражаться.
Мог трансформироваться.
– Спасибо, – выдавил он наконец.
Эйра кивнула, и на губах мелькнула тень улыбки.
Они вышли наружу, в сумрачный двор. Застава была пуста – жутковато пуста. Никаких звуков, кроме ветра. Все ушли – солдаты спустились в долины, чтобы организовать эвакуацию поселений, вывести людей на юг, подальше от надвигающейся резни. Остались только они вдвоём.
Двое ликанов против армии.
Эйра кивнула на каменную лестницу, ведущую на стену. Они поднялись вместе – медленно, тяжело, как те, кто знает, что ждёт наверху.
Вдали, между тёмных силуэтов хвойных деревьев, в сгущающихся сумерках, виднелись движущиеся фигуры – сотни фигур, ползущих по склону, как муравьи.
Армия искажённых.
Ближе, чем он думал. Намного ближе.
– К рассвету они будут в долинах, – тихо сказала Эйра, не отрывая взгляда от надвигающейся тьмы. – У поселений. Если пройдут через нас.
– Значит, у нас вся ночь, – Итан оторвался от зрелища, посмотрел на амулет Сивара, закреплённый на разведывательном поясе, – чтобы доказать, что не пройдут.
Эйра усмехнулась – без юмора, но с той мрачной решимостью, что бывает у воинов перед последней битвой.
– Ты невозможен, Корвин.
– Кто-то должен быть.
Они спустились со стены, шаги гулко стучали по каменным ступеням. И началась подготовка – последняя подготовка перед тем, что может стать концом.
И тут амулет Сивара, закреплённый на поясе у бедра, вдруг пульсировал – не тепло, как обычно, а горячо. Обжигающе горячо.
Итан замер посреди двора, рука инстинктивно легла на камень.
Вспышка.
Болезненная, как удар по черепу изнутри. В голове эхо чужого голоса – не человеческого, не звериного. Древнего. Холодного, как лёд на вершинах гор. Говорящего на языке, которого он не знал, но понимал.
"Кровь Хранителя… здесь… близко…"
Мир качнулся. Итан схватился за стену казармы, чтобы не рухнуть на колени. Камень был холодным под ладонью – якорь к реальности.
– Что с тобой? – Эйра рядом мгновенно, рука легла на плечо, поддерживая. – Итан!
– Они… – он хрипло сглотнул, пытаясь отогнать эхо того голоса. – Они знают. Боги, они знают, что я здесь.
– Кто? – голос Эйры стал резким. – Искажённые?
Он посмотрел на север, туда, где за деревьями, за горами, приближалась армия. И в груди поселился холод – не страх, нечто худшее. Понимание.
– Не искажённые, – прошептал он. – Кто-то ими управляет. Кто-то древний. Кто-то… кто почувствовал амулет. Или кровь Торвальда в нём. Или меня. – Он сжал камень сильнее, чувствуя, как тепло растекается по коже. – Вопросов слишком много. Ответов – ни одного.
Амулет жёг кожу сквозь ткань. Словно кричал предупреждение. Словно пытался сказать то, что Итан ещё не готов был услышать.
***
За сотни миль к северу, сквозь ночь и метель, что хлестала по лицу как плеть, скакал одинокий всадник.
Лошадь под ним спотыкалась всё чаще – измождённое животное, что бежало без остановок уже несколько дней. Пена смешалась с кровью на губах. Седло натёрло ноги всадника до крови, мокрая от пота одежда примёрзла к телу, руки онемели, сжимая поводья. Но старый ликан не замечал боли – или игнорировал её с той железной волей, что давала столетия жизни.
Только холод. Только ярость на себя за то, что не предвидел. Только страх – древний, въевшийся в кости страх за того, кого он не мог потерять.
Несколько дней без сна. Без еды. Без остановок. Без малейшей пощады к животному, что несло его.
Только на север. Всё дальше на север, через метели и тьму.
Сивар Железный Клык знал.
Знал, куда должен попасть. Знал, что время истекает. Знал, что опаздывает.
И этого было достаточно, чтобы не сдаваться.
Лошадь под ним задрожала, замедлилась – ноги подкашивались, дыхание хриплое, рваное. Сивар пришпорил её безжалостно, не давая остановиться. Животное взвыло – жалобно, отчаянно – но рванулось вперёд из последних сил. Сердце колотилось неровно. Не доживёт до рассвета. Не доживёт до следующего часа, наверное.
Значит, остаток пути он пройдёт сам. В звериной шкуре. Как делал тысячи раз за долгую жизнь.
– Давай, – прорычал он сквозь стиснутые зубы, в голосе не осталось мягкости. – Ещё немного. Хоть несколько миль. Один проклятый час…
Метель крутила снег в безумном, яростном танце, превращая мир в белый хаос. Ветер выл между деревьев, словно сами горы предупреждали – поздно, старик, слишком поздно. Не успеешь. Никогда не успеешь.
Позади, скрытые тьмой ночи и бурей, высились тёмные силуэты гор – Драконий Хребет, древняя стена между югом и севером.
Где-то там, за десятками миль метелей и тьмы, был Итан.
***
На заставе Итан стоял на стене, глядя на приближающуюся армию.
Амулет всё ещё жёг кожу. Словно пульсировал в такт биению сердца.
Вопросов было слишком много. Ответов – ни одного.
Но сейчас это не имело значения.
Эйра встала рядом.
Двое ликанов против двухсот.
Молчание растянулось между ними. Солнце клонилось к закату. Небо окрашивалось в кровавые тона – красное, золотое, фиолетовое. Красивое небо перед смертью.
– Они будут здесь меньше чем через час, – сказала Эйра тихо.
Итан кивнул. Посмотрел на горы. На армию, движущуюся сквозь лес. На небо.
– Тогда пора.
Во дворе заставы, на снегу, они начали раздеваться. Медленно. Методично. Плащ упал на землю. Туника. Штаны.
Эйра сняла свою одежду рядом. Её движения были точными, почти ритуальными. Словно готовилась к последней битве.
Может быть, так и было.
Итан проверил разведывательный пояс. Боевые клинки на креплениях. Всё на месте. Всё надёжно.
Расстегнул пряжки, ослабил ремни. Пояс стал свободным – готов к трансформации.
Эйра закончила свои приготовления. Встала напротив. Полностью обнажённая на морозе. Воительница, готовая к смерти.
Их взгляды встретились.
– Знаешь, – Эйра усмехнулась, – всегда мечтала о героической смерти. Спасти королевство. Легенды в веках. Песни менестрелей.
Итан хмыкнул.
– Ну, королевство ты вряд ли спасёшь. Но несколько крестьян из долины – неплохо для начала славы.
Короткая пауза. Потом Эйра тихо рассмеялась. Горький, короткий смех.
– Вот только менестрели не поют о чудовищах.
– Даже если чудовища спасают людей, – кивнул Итан. – Героями становятся рыцари. А мы – просто удобно погибшие монстры.
– Справедливо, – Эйра усмехнулась.
Они кивнули друг другу – короткий, молчаливый жест. Последнее действие как люди.
Закрыли глаза.
И позволили зверю выйти.
Боль. Знакомая, жгучая, неизбежная – та боль, что никогда не становится легче, как бы часто ты ни проходил через неё. Кости ломались с хрустом, что прокатывался по всему телу. Мышцы разрывались и срастались заново в новые, более мощные конфигурации. Кожа натягивалась, покрываясь густым мехом, что пробивался тысячами иголок. Клыки прорезались сквозь дёсны, раздирая плоть. Когти прорастали из ногтей.
Агония.
И потом – свобода.
Два огромных ликана встали во дворе пустой заставы. Трёхметровые фигуры, покрытые мехом – тёмно-серый с серебристыми проблесками и рыжевато-серый, почти золотой в последних лучах заката. Янтарные и серо-зелёные глаза светились в сумерках, полные древней ярости и решимости.
Они посмотрели друг на друга – два хищника, два воина, два последних стража перед тьмой.
Двое против двухсот.
Горы. Ущелья. Скалы и снег. Узкие тропы и крутые обрывы.
Это была их земля. Их территория. Их правила. Здесь они были не чудовищами, а стихией – такой же безжалостной и неукротимой, как сами горы.
Задержать армию. Дать время беженцам. Любой ценой.
Даже если эта цена – их собственные жизни.
Они развернулись как один и растворились в надвигающейся тьме – две тени, скользнувшие меж камней, исчезнувшие в сумерках.
Охота началась.
Глава 4 Осколки знания
Холод.
Первое, что вернулось – холод. Не тот холод, что кусает кожу зимним утром, и не тот, что заставляет кутаться в плащ. Другой. Древний, проникающий не просто в кости, но в саму душу, выжигающий изнутри и не дающий вдохнуть полной грудью, словно само дыхание стало непосильной роскошью.
Дарья не могла пошевелиться.
Веки казались налитыми свинцом, невероятно тяжёлыми. Руки ощущались чужими, словно принадлежали кому-то другому. Пальцы отказывались слушаться даже самых простых команд. Создавалось ощущение, будто душа отделилась от тела, заблудилась где-то в непроглядной темноте и теперь с трудом, нащупывая путь, пыталась найти дорогу обратно в опустевшую оболочку.
Где я?
Память возвращалась медленно. Осколками. Острыми, режущими осколками.
Пламя – синее, неестественное, горящее в руках офицера, чьи глаза были пусты, как у мертвеца.
Треск горящей бумаги, когда манускрипты вспыхивали один за другим, превращая столетия накопленных знаний в пепел за считанные секунды.
Тайный ход, куда она бросилась в отчаянии, и рухнувший позади стеллаж, который поднял облако пыли, смешавшейся с дымом, пока языки огня уже лизали стены.
Бегство в ночь босиком, по снегу, по тропам, которые она помнила лишь смутно, из далёкого детства, когда мир казался безопасным.
Потом – ничего. Провал. Тьма.
Дарья заставила себя открыть глаза.
Потолок из потемневших брёвен нависал низко, почти давил на сознание. В очаге потрескивали дрова, бросая рыжие отблески на стены, которые словно дышали в такт пламени. Запах дыма смешивался с ароматом сушёных трав и старого дерева, создавая ту особую атмосферу горных убежищ, где время течёт иначе. Грубое одеяло, тяжёлое и пропитанное запахом шерсти и леса, укрывало её, даруя долгожданное тепло.
Хижина. Горная хижина.
– Очнулась, – голос откуда-то сбоку. Хриплый, но добрый. – Думал, не проснёшься вовсе.
Она повернула голову. Движение далось с болью – мышцы отказывались слушаться, голова кружилась.
У очага сидел старик, чья седая борода спускалась до груди, а лицо было изрезано морщинами, глубокими, как трещины в древней скале, по которым можно было читать годы, прожитые в этих суровых горах. Руки, жилистые и сильные, выдавали человека, привыкшего к тяжёлому труду и долгим переходам через перевалы. Он помешивал что-то в котелке над огнём, не глядя на неё, словно давая время прийти в себя.
Дарья узнала его мгновенно.
Герхард. Следопыт. За последние годы он несколько раз приходил в архив с находками из Пустоши – осколками древних артефактов, обрывками свитков, странными предметами из заброшенных святилищ. Никогда не просил платы. Только задавал один и тот же вопрос: держит ли Печать?
– Где… – голос не слушался. Горло саднило, словно она кричала часами. – Где я?
– В горах, – старик не оборачивался, продолжая мешать бульон размеренными, почти медитативными движениями. – В нескольких милях к югу от "Каменного Стража". Моя охотничья хижина. Нашёл тебя у порога три дня назад. Без сознания. В одной тунике, босая, посиневшая от холода. Ещё немного – и замёрзла бы насмерть.
Дарья попыталась сесть. Тело не повиновалось – руки дрожали, ноги были ватными.
– Не торопись, – старик наконец повернулся к ней. Глаза проницательные, усталые, но добрые. – Отморожение, переохлаждение, истощение. Ты была на волосок от смерти. Организм восстанавливается. Дай ему время.
Он зачерпнул половником что-то из котелка, налил в деревянную кружку, подошёл. Протянул ей.
– Пей. Бульон с травами. Вернёт силы.
Дарья взяла кружку дрожащими руками. Обжигающе горячая – керамика жгла пальцы. Сделала глоток – осторожный, медленный. Бульон обжёг язык, но она не остановилась. Пила жадно. Тепло разливалось по телу волнами – прогоняя холод, возвращая жизнь в онемевшие конечности. Солёный, густой, с привкусом чабреца, можжевельника, чего-то ещё, чего не могла опознать.
Живительное тепло.
– Спасибо, – прошептала она после нескольких глотков. – Герхард… ты спас мне жизнь.
Старик кивнул, вернулся к очагу, присел на низкую скамью.
– Рад, что узнала, – просто. – Последний раз видел тебя в архиве почти год назад.
– Помню. – Дарья сделала ещё глоток, ощущая, как силы возвращаются медленно, по капле, словно жизнь по чуть-чуть заполняла опустошённое тело.
– Ты принёс обломок каменной плиты с рунами. Фрагмент древнего алтаря.
– И ты два дня переводила эти руны, – усмехнулся Герхард. – Потом сказала, что это часть Договорного Камня. Первого. Тысячелетней давности.
Молчание.
Дарья смотрела на него, взвешивая каждое слово, каждую интонацию. Она читала людей всю свою жизнь, потому что профессия архивиста требовала понимать, кто говорит правду, а кто скрывает её за благовидными фразами. В голосе старика не было лжи. Только усталость – глубокая, въевшаяся в кости. И понимание того, что некоторые вещи нельзя произнести вслух, даже если они очевидны.
Герхард, словно почувствовав её тревогу, усмехнулся – без юмора, с горечью.
– Я не из тех, кто служит холоду, если ты об этом. – Он закатал рукав, показывая предплечье.
Кожа была покрыта странными шрамами – неровными, словно руны, выжженные изнутри. Белые линии на загорелой коже, образующие узор, который не должен существовать на человеческом теле.
– Следы неудачного ритуала, – пояснил он просто, без лишних эмоций. – Был когда-то близок к ликанам. Даже пытался пройти трансформацию, желая обрести силу, которая помогла бы выживать в этих суровых землях. Но моё тело отторгло магию, словно признало её чужеродной. Едва не умер тогда. Чудом остался человеком.
Он опустил рукав, скрывая проклятые метки от чужих глаз.
– Но кое-что осталось. Чувствительность к древнему злу. Когда Легион шевелится – старые раны напоминают о себе жжением и болью. Несколько дней назад они загорелись так, что не спал всю ночь, корчась от боли. Знал – что-то случилось. А на рассвете нашёл тебя у порога.
Дарья кивнула медленно. Верила ему. Редко кому верила, но ему – верила.
– Ты принесла с собой книгу, – Герхард кивнул в сторону стола у окна. – Не смотрел без разрешения. Но чувствую – древняя. Опасная. – Он посмотрел на неё спокойно, без любопытства. – Ты сжимала её так, что пришлось разжимать пальцы. Даже без сознания не отпускала.
Дарья резко обернулась. Движение отозвалось болью в шее.
На столе, аккуратно завёрнутая в кожаный чехол, лежала Книга Знамений.
Спасённая.
Единственное, что удалось вытащить из пожара.
– Она цела? – голос сорвался на шёпот.
– Цела. Берёг как мог.
Герхард встал, подошёл к узкому окну, сквозь которое виднелись заснеженные пики, уходящие в серое небо. Посмотрел на север, и лицо его стало ещё более суровым.
– На рассвете увидел дым над "Каменным Стражем". Что случилось?
– Пожар. – Дарья сжала кружку в руках, чувствуя, как тепло керамики обжигает ладони. – Архив… архив сгорел.
Герхард не ответил. Стоял у окна, глядя на горы.
Долгая пауза – та пауза, когда слова не нужны, потому что понимание пришло раньше.
– Несчастный случай? – спросил он наконец.
– Нет. – Голос Дарьи дрожал, несмотря на все усилия держать контроль. – Один из молодых офицеров. Лейтенант Карен. Служил в недавно прибывшей инспекции. – Она сглотнула, пытаясь прогнать образы из памяти. – Знала его. Неделю назад – ничем не отличался от других. Служил без нареканий. А в ту ночь… – Пауза. – Глаза как у мертвеца. Пустые.
Она замолчала. Вспоминала.
Дверь в архив. Скрип петель. Фигура в дверном проёме.
– Пришёл за мной, – продолжила она тише. – Я швырнула в него пресс-папье. Попала в лампу. Масло полилось, огонь пошёл по манускриптам. – Голос стал ещё тише. – Архив сгорел из-за меня.
Герхард вернулся к очагу. Сел на скамью напротив. Лицо каменное – та каменность, что приходит к тем, кто слышал слишком много страшных историй за свою жизнь.
– Культист.
Не вопрос. Утверждение.
– Возможно, – Дарья кивнула. – Неделю назад он был обычным офицером. Служил без нареканий. Никто не мог подумать…
– Не первый раз такое слышу, – Герхард покачал головой. – За последние годы всё чаще. Люди, которые внезапно меняются. Становятся… другими. Глаза пустеют. Голоса звучат чужими. Фанатики.
Дарья смотрела в огонь. Языки пламени плясали, бросая тени на стены.
– Культ Архонтов, – произнесла она тихо. Так тихо, словно само имя могло призвать беду.
Герхард не ответил. Ждал.
– Столетиями они существовали в тени, – продолжала она, и голос становился всё тверже. – Фанатики, молящиеся о возвращении того, что должно спать вечно. На границе матери пугали ими детей, солдаты шептались у костров. Но мы, архивисты… мы знали. Находили следы. Сожжённые деревни. Исчезнувших людей. Ритуальные убийства под полной луной.
Она замолчала. Вспоминала.
Деревня в северных предгорьях. Несколько лет назад. Все убиты. Ни одного выжившего. На земле – символы, нарисованные кровью.
– Последние годы что-то изменилось, – Дарья подняла взгляд на Герхарда. – Они словно почувствовали момент. Проникают всюду – в гарнизоны, в администрацию, даже в орден. Больше не скрываются так, как раньше. Ждут. Готовятся.
– К чему? – спросил Герхард, хотя в его голосе уже звучало понимание.
– К пробуждению. – Дарья сжала кружку сильнее, чувствуя, как керамика скрипит под пальцами. – Для них Архонты – спасители. Судьи, которые очистят мир от скверны. Они ждут возвращения древних как откровения. Безумие. Но опасное безумие.
– А офицер пришёл за тобой, – Герхард докончил её мысль.
– Не за книгами. За мной. – Голос Дарьи дрогнул, несмотря на все усилия держать контроль. – Я изучала признаки пробуждения, хранила записи о ритуалах сдерживания. Они охотятся на носителей знаний.
Она посмотрела на книгу на столе, и в груди сжалось от осознания того, что один-единственный фолиант – всё, что осталось от столетий накопленной мудрости.
– Архив сгорел. Столетия работы. Большая часть записей потеряна навсегда.
Герхард молчал долго. Глядел в огонь.
В его глазах плясали отблески пламени. И что-то ещё – старая, въевшаяся в кости ярость.
– Значит, война ещё не закончилась, – пробормотал он. – Просто перешла в тень.
Тишина легла между ними тяжёлым грузом. Только треск дров. Только вой ветра за окном. Только биение собственного сердца – медленное, усталое.
Дарья допила бульон. Поставила кружку – осторожно, дрожащими руками. Силы возвращались медленно, по капле, но возвращались.
Она попыталась сесть.
На этот раз тело подчинилось – мышцы сопротивлялись, голова закружилась, перед глазами поплыли чёрные круги, но она устояла. Села на край койки, тяжело дыша.
– Мне нужно изучить книгу, – сказала она, глядя на стол. – Там информация. Важная. О признаках пробуждения. О том, что происходит сейчас. – Она посмотрела на Герхарда. – Может быть, есть способ остановить их.
Герхард смотрел на неё долго – тем взглядом, которым старые люди смотрят на молодых, что пытаются бежать, не научившись ходить.
Потом медленно кивнул.
– Поешь сначала ещё. Отдохни хотя бы день. – Голос был мягким, но непреклонным. – Без сил ты никому не поможешь.
Дарья хотела возразить. Открыла рот. Но тело предало её – мышцы задрожали, силы испарились так же быстро, как и пришли, словно кто-то задул свечу. Она рухнула обратно на койку, неспособная даже удержаться в сидячем положении.
– Завтра, – прошептала она, борясь со сном, что накатывал волнами, неумолимый. – Завтра я…
Но сон был сильнее.
Последнее, что она увидела – силуэт Герхарда у окна, смотрящего на север, туда, где за метелью и тьмой возвышались пики Драконьего Хребта.
Потом – темнота.
***
Свет.
Серый, холодный рассветный свет пробивался сквозь узкое окно, окрашивая стены хижины в бледные тона.
Дарья открыла глаза, и на этот раз тело слушалось её команд, словно душа окончательно вернулась в опустевшую было оболочку. Голова была ясной – без малейшего тумана, без головокружения. Мышцы послушны и готовы к действию. Она села медленно, осторожно, прислушиваясь к ощущениям своего тела, проверяя, насколько оно восстановилось за эту ночь.
Слабость ещё была. Но уже не парализующая. Не смертельная.
Герхард спал у очага, завернувшись в старый, потёртый плащ, который, видимо, служил ему не один десяток лет. Дрова догорали, оставляя лишь тлеющие угли, которые испускали слабое красноватое свечение. За узким окном едва брезжил рассвет – серый, холодный, каким он и бывает всегда в этих суровых горах, где зима царствует большую часть года.
Дарья встала. Тихо, чтобы не разбудить. Ноги держали – слабо, но держали.
Подошла к столу.
Книга лежала там, где оставил Герхард – аккуратно завёрнутая в кожаный чехол, словно священная реликвия. Древний фолиант, пахнущий временем и забытыми знаниями. Страницы пожелтевшие, но целые.
Дарья развернула чехол. Пальцы задрожали – не от слабости, от предвкушения. Или страха. Или того и другого.
Текст на полузабытом диалекте – том самом, что использовали в первые века после войны с Легионом.
Она знала этот язык. Изучала годами. Посвятила жизнь расшифровке древних текстов.
Открыла книгу на той странице, где остановилась в архиве – перед нападением.
"Знамения пробуждения. Когда Печать слабеет, когда древние спят беспокойным сном, когда граница между мирами истончается – явятся знаки."
Дарья читала, переводя в уме. Древние руны складывались в слова. Слова – в предложения. Предложения – в пророчество.
"Первое знамение: лёд запоёт голосами мёртвых. В местах силы, где спят Архонты, замёрзшая вода будет издавать звуки – низкие, гулкие, похожие на хор. Те, кто услышит пение, почувствуют зов. Слабые умы поддадутся. Сильные – устоят, но будут помнить."
Поющий лёд. Доклады из северных застав упоминали странные звуки из ледников. Солдаты жаловались на голоса. На зов.
Первое знамение уже свершилось.
"Второе знамение: сияние над перевалами. Северное сияние сменит цвет с зелёного на синий. Синий цвет – цвет Легиона, цвет искажённой магии. Те, кто увидит его, увидят во снах древних."
Синее сияние. Герхард говорил о нём три дня назад. Видел собственными глазами.
Второе знамение тоже свершилось.
Дарья перевернула страницу. Руки дрожали.
"Третье знамение: дети будут кричать во сне. Младенцы и малые дети, чья душа ещё не окрепла, почувствуют шевеление древнего зла. Они будут плакать без причины, кричать, видеть кошмары. Некоторые будут говорить на языках, которых не знают."
Доклады из пограничных деревень. Родители жаловались на ночные крики. Младенцы не спят. Плачут до изнеможения. Выкрикивают слова, которых не должны знать.
Все три знамения.
Свершились.
Дарья сглотнула, чувствуя, как сердце бьётся всё быстрее.
"Четвёртое…"
Она перевернула следующую страницу.
Текст был размытым – словно переписчик спешил. Или боялся. Руны кривые, неровные, местами едва различимые. Но читаемые.
Дарья читала медленно, переводя каждое слово, и с каждой строкой дыхание становилось тяжелее.
Четвёртое знамение.
Кровь Хранителя.
Ключ к пробуждению.
Пальцы сжались на краю страницы, сминая древний пергамент.
Вот почему.
Вот почему на неё напали. Вот почему архив сгорел. Они не просто уничтожали знания.
Они искали что-то.
Или кого-то.
– Нашла что-то?
Голос Герхарда заставил её вздрогнуть.
Дарья обернулась. Старик сидел у очага, глядя на неё. Глаза ясные, бодрствующие. Возможно, не спал вовсе.
– Знамения, – она положила ладонь на страницу, чувствуя под пальцами шероховатость древнего пергамента. – Три признака пробуждения уже свершились. Лёд поёт. Сияние стало синим. Дети кричат во сне.
Голос дрогнул, когда она произнесла последнее.
– Но есть четвёртое. Последнее. "Кровь Хранителя".
Герхард встал. Подошёл ближе, но не слишком – давал пространство.
– Что это значит?
Дарья посмотрела на текст. На размытые руны, написанные дрожащей рукой столетия назад.
– Тот, кто носит в себе отголосок Первого Договора. – Она провела пальцем по строкам. – Древний ритуал, создавший первых ликанов – соединение человека и зверя через магию крови. Архонты будут искать его. Чтобы использовать его кровь для полного пробуждения.
Молчание. Только треск догорающих углей в очаге.
– Они охотятся за ликаном? – Герхард нахмурился.
– Не обязательно, – Дарья покачала головой, вчитываясь в текст глубже. – Здесь сказано: "Рождённый в месте силы, где Печать истончена. Где древняя магия просочилась в землю." Или… – она перечитала фразу дважды, убеждаясь, что правильно поняла древний текст, – "Дитя того, кто носит отзвук первых." Магия должна войти в кровь до пробуждения сознания. Стать частью природы, а не выбора.