Нина неуклюже впихнула лопату в темное нутро печи.
– Поелозь. Поелозь и вынай, – забеспокоилась бабка, но у Нины не получилось «елозить», она дергала за черенок, а сковородки оставались на месте, тогда Власовна сама взяла и одним движением ловко скинула сковородки в печь. Таким же образом она закинула все оставшиеся сковороды и быстро закрыла заслонку.
– Нельзя жар снизить, даже на градус, – пояснила она. – Все, теперь полчасика, милая. Пока караваи налепим. Падём, я тебе фартук найду-то!
Нина уехала из Ширияхи с тяжестью в животе (она давно не потребляла хлеб в таких количествах), а также с комплектом фотографий – деревни, печи, Власовны, ее кривого теплого домика с цветными ставнями. Все увиденное, как обычно, стройно сложилось у Нины в голове яркой картинкой будущих изменений, которые произойдут в Москве, а потом и во всей стране.
Нина работала в думе в комитете по вопросам семьи, женщин, детей и сексуальных меньшинств. Вспоминать о Кайши и прошлой жизни было нельзя, да и некогда. Думская работа пошла у Нины быстро, ловко, стремительно и только в одном направлении – вверх. В думе было больше власти, она работала продуктивно для окружающих и для себя, и вскоре стала одной из ярких звездочек системы. Работала много. Постоянные перелеты, недосып и стресс изменили ее. Ушла девичья легкость фигуры, лицо от постоянной сосредоточенности стало стервозным. Чуть поправившись, при своем маленьком росте Нина стала коренастой. Ноги, округлившись в бедрах, заметно искривились. Она больше не наряжалась в молодежные юбки, повзрослела и превратилась в представительную строгую аппаратчицу.
По возвращению из Каргополья Нина связалась с крупными российскими компаниями по продвижению хлебопекарен. Дело пошло как по маслу, массивные продажи манили новых инвесторов, а Нина через подставных лиц руководила всем хлебопечением. Уже через месяц в столице открыто было три пекарни из новой сети «У Власовны» – это были просторные помещения с кухней, красивой белой печью за стеклом – посетители могли наблюдать, сидя в уютном кафе, как выпекают русский хлеб, ватрушки и караваи. На стене в каждой пекарне от пола до потолка размещалась голограмма с отретушированным портретом Власовны – морщинистой доброй старухи с задумчивыми глазами, чистой, убранной, неоспоримо русской и родной.
Свежая выпечка, в последние годы пропавшая с прилавков, имела ошеломительный успех. Соцсети делали свое дело, пекарни вмиг стали модными и многолюдными. В течение года планировалось открытие еще восьми пекарен сети. Нина начала воплощать в жизнь свою задумку. Впереди предстояла большая работа по созданию партии «Хлеб – всему голова», пиар поддержки сельского хозяйства со стороны думы, взаимодействие с китайскими фабриками по переработке зерна и массовое распространение свежего русского хлеба.
Привезти Власовну в Москву предложил кто-то из креативной группы будущей партии, но Нина уже сама понимала, что это необходимо. Морщинистая старушка должны была стать вишенкой на торте в пиар-компании. Власовну обработали и после недолгих уговоров привезли в столицу.
Нина наняла старухе помощницу. Это было необходимо, старуха в большом городе поначалу совсем оробела. Ее заселили в шикарные апартаменты в центре города, прямо напротив одной из пекарен. Квартира была гигантской и светлой, по сравнению с бабкиной избушкой. По углам в больших кашпо стояли невиданные, неизвестные для Власовны растения с острыми листьями. Кровать была огромной, но жестковатой для привыкшей к пуховой постели селянки. Впервые в жизни Власовна опробовала прелести цивилизации. Например, приняла ванну, по-детски радуясь сенсорному крану с горячей водой – поди ж ты! Ванная комната была уставлена необыкновенными хрустальными пузырьками с душистой водичкой. Власовна, как грызун, обнюхала каждый тюбик с кремом или шампунем, парочку даже на вкус попробовала, но тут же скорчилась – пахнет-то как прилично, а гадость!
Наблюдать за старухой было сплошным удовольствием, но она многого боялась, притихла, стала забитой, неуверенной в себе. Тогда Нина привезла ей свежего хлеба из пекарни, только что из печи – для экспертной оценки. Власовна поморщилась при первом укусе, развязно прочавкала, всем видом показывая, что дрянь.
– Эт чё? – капризно спросила она, положив румяную булку обратно в тарелку. – Понапихали чё-то? Эта ж не духи, им не мыцца! Хлеб должен быть, как полынь в поле. Мякенький, простой, чтоб душа распахнулась. А тут… – она презрительно скривила губы и протянула непривычное для своей тараторной речи. – Парфю-у-у-мерия!
Власовна сложила руки на колени и скромно замерла, всем видом показывая, что ничего не понимают в хлебе эти столичные.
Деваться было некуда, старуха должна была светиться на презентациях и работать на рекламу пекарен, а значит, должна была одобрить выпекаемый хлеб. Нина быстро сориентировалась и покорно попросила ее проконтролировать своих поваров, отследить, что не так делают. Власовну начали возить по пекарням. Поначалу робкая, она быстро освоилась, с ходу видела, что не так: где печку не по правилам сложили, где тесто замесили неправильно. Она тихонько, чаще на ухо Нине или помощнице делала замечания. Потом вошла во вкус, не стесняясь, вступала в споры с ведущими пекарями, приглашенными в компанию, устраивала показательные замесы, визгливо указывала на неправильный огонь в печи или не такую, как надо, форму хлеба. Видеоролики раздрайных мастер-классов, выложенных в сеть, набирали кучу просмотров, еще больше поднимая рейтинг пекарен.
Повара не ссорились с престарелой ревизоршей, понимали, что процесс выпечки и продаж идет своим чередом, а все остальное – фольклор. Власовна тем временем начала выходить в свет, на презентации и тусовки. Она подбоченилась и даже попросила немного ее, того-этого, поднакрасить.
Нина заказала портным новые платья для старухи по ее обычным лекалам – прямоугольный мешок до колен, но уже из хорошей, дорогой ткани, и получилось очень симпатично. Но особенно Власовна уважала платки. Она убирала свои жидкие седенькие волосы под струящиеся дорогостоящие платочки, делала строгое лицо и очень сама себе нравилась.
От нее требовалось присутствовать на открытии новых пекарен, участвовать в многочисленных праздниках или акциях. Через полгода Власовне уже представлялось, что она хозяйка всей этой большой печки и кормит всю Москву свежим хлебом. И это ей тоже очень нравилось.
К Нине она относилась просто, хотя видела, что многие вокруг побаивались китаянку. Видать, она много власти имела. Но Власовна не такая, у нее все по правилам. Она молчать не будет! С Ниной не ссорилась, относилась к ней как к родственнице. А больше у бабки не было ни души – ни в Москве, ни в деревне, ни в целом мире. Пару раз порывалась она в Ширияху, картинно причитая, что на родину, мол, надо, но, напросившись в отпуск и проведя в своей избушке пару дней, с удовольствием возвращалась в цивилизованную квартиру со всеми удобствами.
Нина часто приезжала в гости к Власовне, не смотря на загруженность. Привозила гостинцы, сладости и подарки, умасливала старуху, проводила у нее около часа, расспрашивала за жизнь, пила чай. Власовна тоже привыкла к Нине и привязалась. Жаловалась на ее помощников, все ей потихоньку рассказывала, что видела, что происходит в цехах и кафе. Старуха была цепкой, подмечала все тонкости. Нина отдыхала у нее, как у родной.
Глава 7
Они решили посмотреть «Курьера». Рекурентое кино стало очень популярным в последние годы. Ушлые ребята, не без таланта, обрабатывали старые кинофильмы прошлого века, подгоняя их к современному времени, оставляя при этом актеров из оригинала. Самым важным было оставить всех героев в первозданном виде. Можно сказать, что это были мультфильмы с живыми людьми, давно ушедшими и жизни.
Плохие рекуренты отличались от оригинала, некачественная графика была видна сразу, но встречались и шедевры – точная копия первозданного материала, к таким фильмам относился «Курьер». Сборы его в свое время были колоссальными.
Парни устроились в небольшом кинозале дома у Степана, прихватив с собой закуски и пару бутылок дорогого немецкого пива.
Когда фильм закончился, Степан уже крепко спал. Антон вздохнул, стряхнул с колен крошки и вышел на кухню попить. На подходе он услышал громкие голоса и рефлекторно остановился, в ту же секунду подумал, что со стороны покажется, что он подслушивает, но все-таки решил не выходить.
На кухне Аркадий Степанович разговаривал с Лизой – антропоморфным роботом-домработницей. Лиза жила в доме Степана почти десять лет и в свое время служила мальчику гувернанткой. Она была очень дорогостоящей. Степан говорил, что отец заказывал ее по индивидуальному проекту, тщательно контролировал процесс создания внешности и технических функций.
Лиза была стройной светловолосой курносой девушкой с грудным голосом и озорными глазами. Она была славной и нравилась Антону – всегда веселая, в курсе всех подростковых новинок, могла запросто поддержать разговор, да, и вообще, обаятельная. Случалось, Антон с замиранием смотрел, как Лиза, стоя на коленях, выгребает мусор из-под дивана или, изящно взмахивая тонкими руками, моет окна.
Аркадий Степанович всегда предельно уважительно относился к Лизе, казалось, что они были друзьями. Антон нередко видел, как Лиза присаживается рядом с отдыхающим в саду Аркадием и внимательно слушает его или сама что-то рассказывает.
Ссора человека с роботом стала для Антона откровением. Аркадий Степанович разговаривал резко, обрывисто, глухим, не своим голосом. Лиза отвечала тихо и печально, но периодически тоже переходила на повышенные тональности.
– Ты меня не учи! – злобно вещал Аркадий Степанович, – Не учи! Ученого! Я столько перепахал – тебе и не снилось! Если бы не я!…ты!
Лиза стояла, облокотившись на стол, скрестив руки на груди:
– Твоя основная проблема, Аркаша! В том, что ты не ценишь помощь! Ты не ценишь людей, которые окружают и поддерживают те…
Аркадий Степанович грубо перебил ее:
– Всё я сказал! Не твое собачье дело, кого мне ценить!
Лиза обиженно вскинула брови и театрально развела руками:
– У тебя синдром бога, дорогой! Вот, что я тебе скажу…
Но что она хотела сказать, Антон не услышал. Аркадий Степанович резко подскочил у Лизе и с размаху ударил ее по лицу, девушка оборонительно выставила руки, пытаясь защититься. Аркадий не остановился. Схватив одной рукой Лизу за волосы, он приблизил ее к себе и прошипел что-то невнятное, потом резко оттолкнул девушку.
Лиза упала на пол, как пружинка, снова вскочила на ноги и повернулась к Аркадию Степановичу – протягивая к нему свои худые руки. Непонятно было, пыталась ли она атаковать или молила о пощаде. Вне себя Аркадий сжал ее за запястья так, что Лиза вскрикнула от боли. Аркадий в бешенстве схватил ее за плечи, развернул и со всей силы толкнул вперед на массивную столешницу, Лиза ударилась грудью, послышалось грустное жужжание. Девушка будто закашлялась, но кашель был лязгающий, механический. Она беспомощно загребала руками в пустоте, как краб, перевернутый на спину, пару раз она зацепила несколько чашек, они дружно полетели на пол, через несколько секунд она тоже потеряла равновесие и неуклюже рухнула.
Аркадий продолжал с ненавистью смотреть на домработницу. Лишь, когда Лиза начала плакать, мужчина словно очнулся. Он подскочил и попытался помочь ей встать, Лиза взвыла. Антон подался вперед, чтобы разглядеть – кисть девушки безжизненно висела на кожном лоскуте, в рану выглядывали два тонких обломка металлических косточек.
Аркадий увидел Антона.
– Выйди! – приказал он.
Этого было достаточно для того, чтобы Антон пулей выскочил из своего убежища обратно в комнату. Он отдышался (Степан беспробудно дрых), посидел около получаса, боясь выходить, потом все же решился выбираться домой. Выйдя через террасу, мальчик прокрался к воротам.
– Антон, – вдруг услышал он.
Бежать было неудобно, деваться некуда, Антон развернулся и увидел Аркадия Степановича, сидящего на скамье в густых зарослях винограда. Режиссер привычно курил.
– Подойди, – устало сказал он.
Антон замешкался.
– Подойди и сядь! – чуть громче повторил Аркадий Степанович.
Антон прошмыгнул и сел чуть поодаль от режиссера.
Аркадий шумно затянулся, ссутулился, стал жалким и несчастным. Потом, словно опомнившись, подобрался весь, откинулся на скамье и закинул ногу на ногу.
– Ты неплохой парень, Антон, – задумчиво протянул Аркадий Степанович, потом, поразмыслив, спросил. – Что у тебя за болезнь?
Антон смутился – режиссер никогда не интересовался его особенностью, хотя Антон очень часто бывал у них в гостях.
– Не знаю точно, – пожал плечами Антон, – Что-то генетическое, написано было «нарушение э-пи-дермо-генеза» или как-то так. Врачи не знают сами.
