предпринимать.
Где искать своих, и в Зубарихе ли они, я не знал, поэтому после некоторых раздумий решил идти домой, в
Свертнево, тем более что ночная прохлада стала донимать всерьёз. Заблудиться я не опасался, дорога была од-на, закавык вот только было несколько: один…, в лесу…, тёмная ночь…! Слава Богу, в кармане у меня лежал фонарик по кличке «Жучок». Это была такая электромехани-ческая штучка, которая давала слабенький пучок света, пока ты усиленно работал рычагом её динамо-машинки.
И я пошёл, подсвечивая себе Жучком, по пустынной
лесной дороге.
Прошёл я примерно половину пути, как вдруг впереди, в слабом луче фонаря вырисовалась фигура, конту-рами напоминающая волка! Я в ужасе застыл как вкопанный!
Волк сидел и смотрел на меня горящими глазами, шерсть его переливалась мерцающими бликами в слабом
свете моего хилого фонаря, который я нещадно жал и
жал в своей ладошке, боясь, что, как только он погаснет, 39
волк тут же на меня и бросится. Однако рычаг фонаря с
каждой секундой нажимался всё тяжелее и тяжелее, и
хоть я и пытался перебрасывать его из руки в руку, силы
мои скоро иссякли, да и рычаг почти заклинило. Наступил час «Х»!
Сколько прошло времени, пока я стоял и уничтожал
перегрузками фонарь, трудно сказать – мне показалось, пролетела вся вечность.
Когда фонарь исчерпал себя вконец, и наступило
полное безмолвие, я стал озираться в поисках дерева, на
которое можно было бы взметнуться, но такового вблизи
не было. Не выпуская волка из вида, я стал медленно-медленно пятиться в сторону ближайших деревьев. К
этому времени короткая северная ночь пошла на убыль, проклюнулась сумеречная видимость, очертания деревьев и кустов стали понятнее, и я начал кое-что соображать.
Первое, что до меня дошло – волк за всю эту вечность
даже не пошевелился! Даже не вякнул, а просто сидел и
пялился на меня своими горящими глазищами! Я перестал пятиться, постоял какое-то время, пока рассвет не
набрал большую силу и тихонько пошёл вперёд.
Волк не двигался. Я сделал ещё несколько шагов в
его сторону и в свете всё разгорающейся зари вдруг увидел: да вовсе это и не волк! Это ПЕНЬ!
Обычный трухлявый обгорелый ПЕНЬ!! Его обгоре-лые чешуйки и давали те блики в луче фонарика, которые
я принял за переливающуюся волчью шерсть.
Как же я его пинал! Пинал до тех пор, пока не почувствовал, что ногам очень больно, а пенёк уже сравнял-ся с землёй! Тем временем стало совсем светло, я почувствовал громадное удовлетворение от созерцания обломков пня под ногами и, подпрыгивая, погнал свои ноги в
такое родное Свертнево!
С кем я приехал в Свертнево на следующий год, точно не помню, вроде бы с двоюродной сестрой Надеждой и её придурком мужем Колей.
40
Первым ярким эпизодом в той поездке был полёт от
Вологды до Тотьмы на самолёте. Это был мой первый в
жизни полёт, лететь пришлось на биплане АН-2, над Во-логодскими лесами и болотами.
Оговорюсь сразу же по поводу придурка Коли. Тогда
я, конечно же, не смел вслух так говорить, но видит Бог, такого идиота я в своей жизни больше и не встречал!
Бедной сестре моей пришлось прожить с этим мужиком, по-моему, почти кошмарную семейную жизнь. Правда, оценку такую я смог дать её жизни значительно позднее, когда вырос и стал кое-что соображать в вопросах семейной жизни.
Итак, о полёте. Конечно же, выигрыш во времени в
сравнении с пароходом был несомненен: пароходом –
сутки, самолётом – час! Но для меня по комфортности
поездки тогда всё произошло с точностью до наоборот.
Эти воздушные ямы на границах суша – болото через 15
минут из часового полёта начали меня так выворачивать
наизнанку, что выйти из аппарата самостоятельно после
посадки я практически не мог! Говорят, я был даже не
бледный – я был зеленее любого крокодила на планете!
Сто раз за этот полёт я вспомнил, что назван родителями Валерием в честь Валерия Павловича Чкалова из
расчёта, что когда-нибудь вдруг стану как он, лётчиком!
И двести раз сказал себе – Да ни за что! Да никогда!!
