АЛЁНА. А я нервничаю немного.
ДОБРОРАДОВ. Что-то случилось?
АЛЁНА. Да Ларька наша пропала… Конечно, ушилась куда-то со своим непутёвым Матвеем, но могла бы и позвонить – какие теперь с этим проблемы, когда в каждом кармане мобильники, разве не так?
Доброрадов молчит.
АЛЁНА. Соседки её по комнате тоже не в курсе. Говорят, как к тебе нанялась, так они её и не видят почти. Ты что, девочку так нагружаешь? Или платишь безумные деньги, и она вместо учёбы хороводится по ночным клубам? Миллионер чёртов!
Доброрадов молчит.
АЛЁНА. Ладно, отыщется – не дитя малое. И с царём в голове. Я-то не больно волнуюсь, я в ней уверена. А вот родители периодически мечут икру.
Доброрадов молчит.
АЛЁНА. У тебя-то что нового?
ДОБРОРАДОВ. У меня всё новое.
АЛЁНА. До какой степени – «всё»?
ДОБРОРАДОВ. До последней.
АЛЁНА. Звучит как-то фатально…
ДОБРОРАДОВ. Оно так и есть.
Он обводит взглядом весь объём комнаты.
АЛЁНА. Да я же не про квартиру!
ДОБРОРАДОВ. Я тоже не про неё.
АЛЁНА. Слушай, друг ситный, что-то ты странный какой-то… Ты нашу Илларию давно видел?
ДОБРОРАДОВ. Сегодня.
АЛЁНА. Сегодня?! И где же ты с ней пересёкся? Значит, она никуда не уезжала?
ДОБРОРАДОВ. Да вот в этой комнате – она, как всегда, прибирала. Она у вас помешенная на чистоте! Я говорю ей: Ларя, без фанатизма, кому она нужна, твоя стерильность. Так вообще без иммунитета останемся. А она намеренно педалирует!
АЛЁНА. Но в целом ты ею доволен?
ДОБРОРАДОВ. В целом да. Как, впрочем, и в частности.
АЛЁНА. Ну ладно, хорошо, что она хотя бы тут, у тебя появляется. Но могла бы и домой заглянуть. Ты ей при случае попеняй.
Доброрадов молчит.
Распахивается дверь, влетает разгорячённая и оживлённая Иллария. Она не замечает бабушку.
ИЛЛАРИЯ. Любимый, я отправила обе бандероли, как ты и просил. Представляешь, они даже не знали, что существует такое издательство…
Тут она наконец видит Алёну.
ИЛЛАРИЯ. Бабушка…
АЛЁНА. Как видишь. Но я что-то в твоём щебете не всё поняла. Там слова какие-то, вроде знакомые, но неуместные.
ИЛЛАРИЯ. Бабушка…
АЛЁНА. Скажи, это то, что я думаю?
ИЛЛАРИЯ. Это то…
В комнате повисает долгая увесистая тишина. Все, замерев, стараются не смотреть друг другу в глаза.
Наконец Доброрадов первым «оживает», качалка приходит в движение, и по комнате снова мечется зыбкий свет.
ДОБРОРАДОВ (глухо). Ларушка, детка, окажи божескую милость, подай кочергу. Она там, в прихожей, на стойке для зонтов.
Теперь «оживает» и Алёна.
АЛЁНА. Зачем тебе кочерга, если нет даже камина?
ДОБРОРАДОВ. На случай подобного житейского обстоятельства.
«Оживает» и Иллария. Она молча приносит кочергу и подаёт Доброрадову. Но тот не берёт, а глазами показывает на Алёну: дескать, ей отнеси.
Иллария подаёт кочергу Алёне.
АЛЁНА (отстраняется). Да не суй ты мне в руки эту железяку! Я же знаю, он хочет, чтобы я его замочила, и он поехал на кладбище бедненькой жертвой жестокосердного общества с затычкой в дырке на башке. Так вот не будет этого! Вы сей же час сядете в такси – ничего, вам это по карману, не то что нам, нищим пенсионерам – и оправитесь к её родителям объясняться. А уж кто из вас и в каком состоянии тела и духа выйдет из этой передряги, один бог знает – я делать прогнозов не берусь.
ДОБРОРАДОВ. А нельзя ль всё же выбрать кочергу?..
АЛЁНА. Вообще-то можно. Но у тебя самого ничего получится, а я мараться не собираюсь. Да и в места не столь отдалённые мне отправляться как-то уже не по возрасту.
ДОБРОРАДОВ. Да, пожалуй… Хотя там нашего брата навалом: тут была амнистия к празднику, так многих пожилых душегубов повыпускали. Причём даже и убийц.
АЛЁНА. До следующего большого праздника я не доживу – они бывают не так часто, как ты думаешь.
ДОБРОРАДОВ. Да? Хм… Тогда неразрешимое противоречие.
АЛЁНА. Как это неразрешимое?! Да и вовсе не противоречие. Как прежде писали в газетах об организации работы городского транспорта на Первое мая и Седьмое ноября, «легковые таксомоторы работают круглосуточно». Ларенька, деточка, выйди, пожалуйста – старому селадону необходимо переодеться. Хотя, как я понимаю, вы это делаете теперь совместно…
ИЛЛАРИЯ. Бабушка!
АЛЁНА. Что – бабушка?! Ну, что – бабушка? Как это тебя угораздило – такую, мне казалось, благоразумную, натворить этаких несуразных глупостей?
