Синдбад протянул палец и почесал шею попугая под клювом. Перья у того оказались шелковистые, мягкие и приятные на ощупь.
«Дошел! Уже с птицей разговариваю…»
Попугай прикрыл глаза и задрал от удовольствия голову.
Мужчина завозился, приоткрыл глаза и сел.
– Что со мной? – спросил он, отирая мокрое лицо. Челюсть, похоже, у него побаливала, поскольку дотронувшись до нее, мужчина поморщился. – Вот зараза! Челюсть болит, – пожаловался он Синдбаду.
– Вы, дядя, в воду неудачно бухнулись… – начал было Синдбад и осекся – а вдруг тот все помнит?
– Не помню, – признался тот, подвигав челюстью, и у Синд-бада отлегло от сердца. – О отважный юноша, благодарю тебя за мое спасение!
– Да чего там, – отмахнулся Синдбад. – Спас и спас.
– О мой спаситель! – Мужчина резко перевернулся на колени и благодарно треснулся лбом о доски так, что те затрещали. Синдбад испуганно отстранился. – Вовек не забыть мне твоей услуги!
– Ну сказал же: все, проехали!
– Нет! – мужчина вскочил на ноги. – Такое не забывается! Оторви Башку у тебя в неоплатном долгу!
– Что, что? – переспросил Синдбад, не совсем уловив смысл сказанного. Может, какой местный маджнун[9 - Маджнун (араб. ) – безумный, одержимый джинном]
– Так меня зовут, – ткнул себя кулаком в грудь моряк, встав на колени.
– Знаете, по-моему, гораздо красивее звучало бы Сорви-голова, – подсказал Синдбад, немного успокаиваясь.
– А ты прав, мой мудрый не по годам спаситель, – обрадовано загорелся мужчина. – Я сам чувствовал, что звучит несколько грубовато. Сорви-голова… – задумчиво протянул он, словно пробуя слова на вкус, и закатил от удовольствия глаза. – Да! С этого мгновения я так и зовусь.
– Рад за вас, дядя.
Синдбад сдернул влажные брюки с ящика и неторопливо натянул их. Потревоженный попугай перелетел обратно на ящик, где у него лежал сахар, и оттуда недоверчиво косился на хозяина. Но тот уже и думать забыл про украденный у него кусок сахара. Мужчина, казалось, был полностью поглощен новым случайным знакомством.
– Как же тебя зовут, о скромнейший и мудрейший из юношей?
– Синдбад меня зовут. И хватит уже о спасении. Лучше бы, дядя, плавать научились. – Синдбад поднялся с досок и застегнул брюки.
– Не получается, – грустно развел тот руками. – Столько раз уже пробовал, и все впустую, – горестно шмыгнул он крупным носом. – Видно, кость тяжелая.
Синдбад окинул придирчивым взглядом грушевидную фигуру мужчины с толстым задом, что в обвислых, мокрых шароварах стало особенно заметно.
– Ладно, бывайте, дядя. – Синдбад развернулся и пошел прочь.
– Постой, куда же ты, славный юноша? – поспешил за ним Сорви-голова. – Разреши хотя бы угостить тебя обедом.
– Обедом? Ну, хорошо! – сдался наконец Синдбад, прекрасно понимая, что иным способом от нового, слишком назойливого знакомого отделаться не удастся. – Только скромный обед. И все!
– Будь по-твоему, о Синдбад, – обрадовался Сорви-голова.
Попугай заволновался. Бросить кусок сахара было выше его сил, а лететь с ним за хозяином – верный способ лишиться выстраданной добычи. Решение к нему пришло внезапно. Зарыв сахар в тряпках, валявшихся меж ящиков, он, вполне довольный собой, в несколько взмахов крыльев настиг удаляющихся людей и удобно устроился на плече Синдбада. Ластиться к хозяину он все еще опасался.
– Ваш? – спросил Синдбад.
– Мой, – кивнул Сорви-голова, поглаживая все еще болевшую челюсть, на которой сквозь ухоженную короткую бороду явственно проступал огромный синяк. – Препротивнейшее, смею заметить, создание! Тащит все, что не так лежит. Выменял в одном порту у пьяницы на свою голову. Я, видишь ли, капитан на «Золотой стреле».
Он указал сухим пальцем на обшарпанный бриг, стоявший на приколе у самого края пристани.
– Голову. Дур-рак! – встрепенулся попугай. – Стр-рела в зад!
– Вот именно, – согласился с ним Сорви-голова. – А чем занимаешься ты, мой драгоценный друг?
– С сегодняшнего дня – ничем, – честно признался тот.
Мужчина почему-то располагал к откровениям, чего Синдбад никогда и ни с кем себе обычно не позволял.
– О! – глаза Сорви-головы округлились. – Прискорбно. Но мы об этом еще поговорим с тобой. – Он панибратски хлопнул широкой, заскорузлой ладонью Синдбада меж лопаток, отчего тот едва не улетел в придорожный арык. – Но давай все же для начала перекусим. Я тут знаю одно местечко, где подают отличную араку и сало. И, разумеется, все остальное, конечно.
– Сало?! Араку?! – воскликнул Синдбад, сбиваясь с шага. Некоторые из прохожих обернулись к нему прислушиваясь, не показалось ли им.
– Не кричи так! – зашипел на него Сорви-голова. – Здесь полным-полно ушей. Ну сало, арака – что тут такого?
– Но ведь Коран запрещает…
– А разве Коран разрешает преумножение богатств, которыми больны все поголовно? Или продажных судей? Или сварливых жен? – выкрутился Сорви-голова. – К тому же мы по чуть-чуть, – показал он Синдбаду сведенные большой и указательный пальцы, – и при этом будем морщиться. А сало… Знаешь ли, сколько народов – столько и обычаев. К примеру, есть удивительная страна, в которой корова – священное животное, а баранов там вовсе нет. И что же прикажешь делать? Приходилось есть свинину!
– Вы бы и сами, дядя, того, потише, – предостерег Синдбад. – А то на нас уже косятся.
– Да-да, ты прав! Идем же скорее! Я уже изрядно истосковался по нормальной пище. Кстати, вот послушай:
«Доколе будешь нас корить, ханжа ты скверный,
За то, что к кабаку горим любовью верной?
Нас радует вино и милая, а ты
Опутан четками и ложью лицемерной».
Или вот еще:
«Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем».
– Омар Хайям? – догадался Синдбад. – Да, дядька умный был.
