– Амаль, – глухо повторил Синдбад, наслаждаясь именем девушки, словно мятной конфетой. В имени ее чудилось дуновение свежего ветерка, прохлада озерной воды, плавный полет легкокрылой птицы…
– Осторожно, моя принцесса!
Синдбад сбросил с себя оцепенение, овладевшее им, и резко обернулся на крик. Кричала одна из девушек, решившая поинтересоваться, куда так надолго могла запропаститься ее обожаемая принцесса.
– На помощь! Стража!!! – не унималась девица, заходясь в истошном визге, топоча ногами и приседая, словно с нетерпением дожидалась своей очереди в туалет.
– Беги, о Синдбад! – чувственно протянула руку принцесса к молодому человеку, но не решилась коснуться его плеча. – Беги, иначе тебя схватят.
– Я вернусь, Амаль! – крикнул Синдбад, срываясь с места. – Верну-усь.
Он запетлял меж яблонь, чьи нагруженные спелыми плодами ветви сгибались почти до самой земли.
Со стороны дворца донеслось бряцание оружия и доспехов – это доблестная стража спешила на помощь принцессе. Не страшно – Синдбад три раза успеет сбегать к стене и обратно и еще хорошенько выспаться, пока они доберутся сюда. Но тут сзади послышался лай: видно, кто-то додумался спустить собак, что было гораздо хуже и серьезнее.
Синдбад поднажал. Впереди меж деревьев уже виднелся забор, но дробные удары когтистых собачьих лап быстро приближались. Синдбад не решился оглянуться назад, боясь оступиться или влететь со всего маху в ствол дерева. Упругие ветви больно хлестали его по лицу. Синдбад отмахивался от них руками, подныривал под ветки, вскакивал и опять бежал. Вот и забор! А собаки уже совсем близко, и, судя по злобному лаю, никак не болонки или чихуахуа.
«Где же проклятый тутовник?» – Синдбад заметался около забора, вглядываясь вверх в попытке отыскать перемахивающий через забор длинный ствол. Вот он, наконец-то! И как только он его раньше не заметил…
Синдбад рванулся вправо, к одиноко стоявшей яблоне, над которой простирался толстый, кривой сук шелковицы. Огромная, черная собака, нагнавшая было беглеца, впустую клацнула зубами и недоуменно уставилась на то место, где только что стоял враг. Зарычав, она опять рванула за чужаком, но другая собака – рыжая, с черными подпалинами, – первой настигла Синдбада, когда тот уже резво взбирался на яблоню, и в прыжке вцепилась в развевающуюся полу халата.
Синдбад от сильного рывка едва не свалился с дерева, но в последний момент успел вцепиться обеими руками в ствол у самой земли и шустро вскарабкался на него. Страх быть разорванным на мелкие кусочки придавал силы. Собака же, рыча, продолжала болтаться на халате. Синдбад зло пнул ее ногой, пытаясь стряхнут с себя, но собака лишь сильнее сжала зубы.
– А, шайтан тебя раздери! – прорычал Синдбад, продолжая тыкать собаке в нос мягкой подошвой кроссовки.
И тут подоспела вторая собака. Не долго думая, она подпрыгнула и вцепилась зубами в свободную часть полы халата. Теперь Синдбада тянуло к земле килограмм пятьдесят – не меньше. Он все ниже и ниже сползал с сука, делая тщетные попытки удержаться на нем.
– Вот же навязались на мою голову! – в сердцах бросил он собакам, сильно качнулся и, забросив на сук обе ноги, сцепил их крест-накрест. Одновременно с тем он отпустил руки и выгнулся назад. Халат соскользнул с его плеч и вместе с собаками упал на землю. Халата, конечно, было жаль, но не расставаться же из-за него с жизнью.
Подтянувшись, Синдбад шустро взобрался на сук, с него перемахнул на другой, более высокий, и наконец перебрался на широкий сук шелковицы. Развалившись на нем, он немного отдышался и пополз в сторону забора, быстро перебирая руками и ногами.
Собаки, как только халат оказался в полной их власти, утеряли интерес к Синдбаду. Каждой их них хотелось заполучить долю добычи, чтобы похвастать ей перед хозяином, но халат был один, и собаки тянули его каждая в свою сторону, рыча и дергая огромными головами. Не выдержав подобного обращения, халат затрещал и разошелся по швам. Собаки мгновенно успокоились и, гордо вскинув головы, бросили половинки халата к ногам подоспевших стражников.
– Ушел, отрыжка шайтана! – в сердцах воскликнул стражник, прибежавший первым, и саданул по яблоне тяжелым копьем. На головы стражников и собак посыпались спелые яблоки. Люди пригнулись, а собаки отбежали в сторонку. – Ах вы, дрянные, никчемные псины! – накинулся стражник на собак, еще больше расходясь. Одной он отвесил пинка, и та, заскулив и поджав хвост, припустила прочь, а по другой не попал – эта оказалась опытнее своей товарки и вовремя увернулась от сапога. Стражник упал на землю, но тут же вскочил и принялся колотить древком копья подчиненных. – Бездельники, лодыри! Догнать, догнать и схватить! Чего вы ждете, олухи, дармоеды? В яме сгною!
Стражники рванули к южным воротам, выходящим на улицу за забором, в то время как Синдбад отдыхал в кроне шелковицы, посмеиваясь над незадачливой охраной дворца и ожидая, когда улица вновь опустеет. Тогда можно будет спокойно спуститься с дерева и убраться подальше отсюда. А тем временем…
…Толстый судья Икрам-бей был ужасно злопамятен и не мог забыть оскорбления, нанесенного ему каким-то презренным оборванцем. Когда его немного отпустил страх, а стражники очухались после легкой контузии, Икрам-бей принялся честить их на чем свет стоит.
Стражники виновато пялились на него и вздыхали – глупо, вышло, конечно. Но тащиться куда-то по жаре и ловить какого-то проходимца им совершенно не хотелось. Им было плевать на него. Стражников тянуло вернуться в прохладный уютный подвальчик, где они с радостью продолжили бы так не вовремя прерванную игру в кости. Одному из них сегодня необычайно везло, а другой горел желанием отыграться. Однако Икрам-бей был иного мнения на сей счет и не желал сносить страшного оскорбления.
Вызвав еще двух стражников – слишком уж ловок и силен оказался мерзкий и скользкий, словно угорь, слуга чайханщика, – он лично возглавил поиски своего обидчика.
В пустой чайхане Синдбада не оказалось. Там обнаружился только Махмуд, злой на весь свет и особенно на Синдбада. Судья, выслушав грязную ругань чайханщика в адрес бывшего слуги, направился бродить по улицам города, вглядываясь в лица всех мужчин, так или иначе напоминающих Синдбада. Но того и след простыл.
Стражники вот уже битый час понуро плелись за судьей, про себя проклиная его несносный характер. Обойдя город вдоль и поперек, заглянув во все курительные и чайханы, судья свернул в сторону дворца – больше укрыться беглецу было негде.
– Хозяин, – заныл один из стражников, – может, шайтан с ним, а? Пойдемте уже домой.
– Молчи и следуй за мной, ленивая обезьяна, – прошипел в ответ судья, выходя к забору дворцового сад. – Я его засажу в зиндан, сотру в пыль, растопчу, как ядовитую змею! Я…
И тут ему на голову свалился Синдбад, соскочивший с дерева.
– Ой-ё-о! – воскликнул судья, падая от неожиданности на необъятный зад. – Ты!
– Я, – спокойно сказал Синдбад, отряхивая ладони. – А вы, почтеннейший судья, никак искали меня? Решили отдать причитающийся мне золотой?
– Ты! Мерзкая собака с языком змеи. Да я тебя… – Судья захлебнулся от подобной наглости, лицо его и шея побагровели. Подбежавшие стражники с трудом подняли своего хозяина и поставили на ноги.
– Взять его! – выкрикнул судья.
Произошло замешательство, в ходе которого двое стражников бросились к Синдбаду, а двое других – к проходившему мимо него старику с длинной седой бородой.
– Да не того, а этого! – заорал судья. – Идиоты. Его, его хватайте! – он указал на Синдбада, но рука Икрам-бея от охватившей его ярости дрожала, и стражники никак не могли взять в толк, кого же конкретно им следует ловить. – Да не он! Бросьте его, – надрывался Икрам-бей. – О Аллах! За что ты ниспослал мне этих остолопов? Молодого, молодого держите! На кой мне сдалась эта дряхлая развалина?
– Что вы творите, разбойники? О отец! – К старику на помощь, размахивая огромным молотом, бежал мужчина в заношенных штанах и кожаном передники. – Отпустите его!
Стражники бросили старика и вчетвером накинулись на кузнеца. Тот ловко отмахивался от них молотом, превращая шлемы в покореженные горшки, а копья – в щепу и обломки. Судью уже никто не слушал, и тот, выдохнувшись, прислонился к стволу тутового дерева и промокнул выступивший на лбу пот концом поясного платка.
– Если я вам больше не нужен, то я пошел, – сказал Синдбад, приближаясь к судье.
– Пес шелудивый, – огрызнулся из последних сил Икрам-бей и лично попытался ухватить пухлой рукой нахального молодого человека. Синдбад увернулся от вялой попытки схватить его и оглянулся назад. К нему спешили пятеро стражников эмира.
– Извините, почтеннейший, но мне сейчас недосуг.
– Стой, порождение тьмы! – потряс руками судья и каким-то образом все же умудрился сцапать Синдбада за футболку. – Не уйдешь! Держите же его, идиоты! Чего вы плететесь, как полудохлые верблюды?
Стражники судьи, побитые и измученные, в помятых доспехах и с обломками копий в руках, медленно приближались к своему хозяину, насилу переставляя ноги и покачиваясь. Синдбад вывернулся из слабых пальцев судьи и отпрыгнул в сторону.
– Золотого от вас не дождешься, так что с меня стандартная плата: за незаслуженные оскорбления и побои. – Он метко плюнул судье в другой глаз и заспешил вниз по улице Судья медленно сполз на землю по стволу дерева и заплакал от злости и обиды.
Глава 4. Капитан Сорви-голова
Нури ибн Кабоб предавался послеобеденному отдыху, блаженно развалившись на топчане на мягких подушках в тени развесистого чинара. Эмира овевали двумя опахала из павлиньих перьев два черных мальчика-слуги лет двенадцати. Глаза эмира были закрыты. Он слушал пение соловья, сидящего в золотой клетке. Клетка висела рядом с топчаном на витой золотой же подставке с крюком наверху. Рядом с эмиром стоял серебряный кувшин, наполненный розовым вином, но Нури ибн Кабоб даже не притронулся к нему.
Несчастного эмира мутило. Он изволил сегодня скушать очень много вкусного и оттого ужасно страдал животом. Капли, выданные придворным лекарем, помогали слабо. Вернее, вообще не помогали, и эмир уже задумывался о необходимости расстаться с этим липовым врачевателем, могущим лишь вытягивать огромные деньги на свои хитроумные снадобья, толку от которых было ни на грош. Нури ибн Кабоб давно подозревал в лекаре плута, но никак не мог поймать того с поличным: у хитрого табиба[4 - Табиб (араб. ) – врач, лекарь] всегда и на все находились отговорки. Внезапно покой эмира был нарушен шумным появлением начальника дворцовой стражи в сопровождении двух стражников, уныло плетущихся чуть позади него.
– О великий эмир! – воскликнул начальник стражи, приблизившись к топчану. Эмир поморщился от громкого голоса и приоткрыл один глаз. – Вот! – начальник стражи поднял руку и показал эмиру какую-то рваную тряпку.
– Что ты нам приволок, Хасан?
– Ваша дочь опозорена, о мой повелитель! – рявкнул тот, испуганно склоняясь перед эмиром.
– Что? Что ты сказал? – вскочил эмир, распахнув и второй глаз и разом позабыв про боли в желудке и тошноту.
– В ваш сад сегодня проник какой-то оборванец. Он посмел увидеть лицо вашей дочери – несравненной Амаль, и даже, простите, разговаривал с ней, о повелитель правоверных! – начальник стражи склонился еще ниже.
– Какой еще оборванец? – эмир в ярости схватил подушку и запустил ей в голову Хасана. Тот не посмел увернуться, и подушка огрела его по лбу.
