Сидя за камнем, я похолодел: один из солдат оказался буквально в метре от моего убежища и собирался войти внутрь! Положение складывалось отчаянное: сделай он это – и моё инкогнито было бы немедленно раскрыто! Сердце страшно билось, дыхание спёрло… «Ну, быть бане!» – подумал я.
Внезапно на улице раздался трубный механический вой. Командир зашумел, и весь отряд, повесив ружья на плечо, дружно побежал прочь.
Спасён! Я был готов целовать каждый камень, приютивший меня.
Однако моя радость была преждевременной. Из тумана выбегали новые солдаты, причём все они держали путь в сторону, откуда я давеча пришёл. «Не случилось бы худого с Павлином!» – похолодел я, вспомнив про коня и оставленную поклажу. Без них выбраться из столь казусного места вышло бы в высшей степени затруднительно. Осознав это, я тоже стал пробираться к заставе.
Путь обратно не занял много времени. Вот уже показалась знакомая заводская стена. Я завернул за угол и стал свидетелем разыгравшегося сражения. Со стороны полей из снежной круговерти выныривали тёмные фигуры. Покачиваясь и завывая, они шли поодиночке или группами, вытянув вперёд растопыренные лапы. Лица их, серо-зелёные, испачканные землёй и застывшей кровью, наводили на мысль о поднятых из могилы мертвецах.
Их были десятки, если не больше. Солдаты перекрикивались, беспрерывно стреляя по ним из своих диковинных ружей. Фигуры падали, однако почти сразу же поднимались и упрямо продолжали идти вперёд. Не знаю, откуда брался этот неведомый враг, но то, что защитникам города не устоять, явствовало, поскольку ряды атакующих быстро пополнялись.
Я стоял немного на подъёме, в то время как действие происходило в низине. Да ещё солдаты зажгли на крыше домика новые фонари, из-за чего площадка перед заставой лежала как на ладони. Со своего места я видел и сани с Павлином, оказавшиеся в гуще сражения. Но как туда добраться?
Вспомнив, что всё солдаты носят на лицах маски и, стало быть, в суматохе не сумеют вычислить незнакомца, я решительно вклинился в их ряды. Мой нехитрый план удался! Незаметно поравнявшись с деревом, я стал отвязывать поводья, кляня и чертыхаясь собственной добросовестности.
От непереносимого ужаса бедный конь ржал и взвивался на дыбы, в неразумении делая распутывание ещё более трудной задачей, но я справился. Сани для ускорения движения решил бросить и сел так, как это делают порой казаки, прижавшись к лошадиной шее.
Я намеревался как можно скорее покинуть это ужасное место, а потому был готов понукать Павлина, если понадобится. Однако делать этого не пришлось. Добрый конь сам дрожал каждым членом своего тела и почти по-человечески стонал. Поэтому, как только я забрался, в какую-нибудь секунду он с помощью боков и копыт освободил дорогу и понёсся вскачь с быстротою молнии. Фюйть! – и только позёмка вилась в том месте, где мы только что стояли!
Некоторое время я ожидал окрика, пули в спину, но всё оставалось тихо. Видимо, солдаты были чрезвычайно заняты, чтобы интересоваться чем-то ещё, кроме битвы. На миг оглянувшись, я понял, что не ошибся. Всё пространство возле заставы было заполнено фигурами мертвецов, а у самих защитников дело дошло до рукопашной.
По всей видимости, командир понял, что делу швах. Ибо он закричал остальным, сигнализируя об отступлении, а сам вынул из кармана чёрную коробочку и нажал на что-то в ней…
…Есть вещи, господа, которые запечатлеваются в нашей памяти, несмотря даже на то, что вы видели их одно только мгновение. Так и этот случай.
Хотя я видел всё, что случилось, одну секунду, но понял будущность во всех мельчайших чертах. Без сомнения, близился катарсис, ужасный в своём доселе невиданном размахе, а потому я отвернулся, и, пришпорив пятками Павлина, усилил скачку.
Вскоре раздался гром, а в небесах проскользнула тень. Что-то неслось там, за облаками, распластав крылья, словно огромная птица. Послышался резкий нарастающий свист, через пару секунд тишины сменившийся грохотом удара. Земля затряслась, а я зажмурился, ещё пуще прижавшись к шее верного Павлина. Волосы мои стояли дыбом, сердце ожесточённо стучало в груди…
Наконец звуки стихли, и земля перестала ежесекундно колебаться. Я открыл глаза. Видение растворилось. Мы с Павлином вновь очутились на поле. Метель прошла так же внезапно, как и началась, кругом расстилались знакомые места.
Я остановился, слез с коня и, упав на колени, взмолился так искренне и истово, как не молился никогда. А ещё через полчаса увидел крыши и колокольню села, в которое держал путь…
С тех пор минуло больше года, однако я до сих пор вижу во мраке орбит закрытых глаз десятки зловещих фигур, бредущих по полю. Слышу рёв пламени за спиной и ужасные крики заживо сгорающих в нём людей.
Однако наибольшим потрясением для меня явилось мгновение, когда в квартире солдаты и их командир сняли маски, под которыми обнаружились… морды приматов! Как сейчас они стоят перед взором: эти лишённые волос розовые щеки, недобрый взгляд чёрных глазок из-под мохнатых бровей…
Часть II
– Полноте вам, поручик, сказки рассказывать, – не выдержал в этом месте медик, прервав концовку рассказа. – Всем известно, что примат есть тупиковая ветвь эволюции, глухая к прогрессу и размножению! Только человек, с его способностью яйцекладения…
– И охота вам, господа, по такому мизерному поводу собачиться? – вмешалась княгиня, зная, что, если Карпова не остановить, он всех наукой замучит. – Итак, фантазиями своими страсти нагнали, хоть спать не ложись. Давайте лучше погадаем. Кто желает составить фратернитэ – прошу в кабинеты. А молодёжь пускай дальше развлекается. Тем паче, что и музыканты уже отдохнули.
После слов княгини гости потянулись кто куда.
– А ты что думаешь насчёт этой истории? – вполголоса спросил Ногтев.
– Не знаю, – пожал я плечами, клювом пытаясь дотянуться до блохи, застрявшей в перьях на шее. – Учёные всё чаще сходятся во мнениях, что когда-то, тысячи лет назад по Земле действительно расселились приматы, но потом их что-то то ли убило, то ли они сами себя избыли. И появился современный человек, Homo Sapiense Gallus – Человек Курица Разумный.
– Стало быть, не врёт поручик?
– Да чёрт его знает! Может статься, что и не врёт! В конце концов, «на свете есть много такого, мой друг, Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!»…
– Я вот о чём хотел узнать, – обратился ко мне подошедший Миркадзе. – Я вижу, что Аня тебе благоволит и хотел бы понять, какие у тебя на неё виды? Потому как, ежели ты за ней…, то чёрт с тобой! Ты первый начал, тебе и книги в руки… Желаем успеха! Честь и место! А коли дело несерьёзно, так ты уж извини, брат, я сам готов составить с ней мезальянс. У неё прелестный подбородок! Ты замечал? – безо всякого перехода стал он мечтательно расхваливать достоинства объекта воздыхания. А после сделал заключение: – Она божество! Вот кончу курс в университете и обязательно женюсь. Знать бы только точно, сколько за ней приданого…
– Я слышал, – вполголоса заметил Илья, – хотя их хозяйство и скудеет, оно по-прежнему стоит немало…
– А вот, кстати, и l’objet de notre conversation, – толкнул меня крылом Миркадзе, заметив невдалеке Анну. – Явно идёт сюда. Я испаряюсь, но не забудь о нашем разговоре!
Он подмигнул на прощание жёлтым глазом и, клацнув когтями, вразвалку побежал к танцорам.
– Экий вы, право слово, цаца, Андрюша! – кокетливо сказала Аня, распушая хвост. – Давеча нагнали интриги, а сами испарились, насилу нашла. Или моё общество вам так уж скучно?
– Извинить просим-с, mademoiselle, – с улыбкой поклонился я, одновременно ударив о пол шпорами, как того требовал этикет. – История поручика совершеннейшим образом пленила моё воображение.
– Стало быть, она занятнее меня? – кокетливо осведомилась Анна. А после немедленного заверения в обратном смилостивилась. – Коли так, в таковом разе жду вас не позднее, чем через пятнадцать минут в беседке.
И, загадочно махнув перьями, пошла к углу, где шептались о своих вопросах барышни. «Полюбила! – подумал я, заглядывая на себя в зеркало. – Не устояла!»
После двух кадрилей с какой-то комедианткой я вышел в сад.
Стояла великолепнейшая ночь. Будь я мастер рисовать натуру, я описал бы и луну, полную и солидную, как генеральская экономка, что ласково глядела из-за тучек и обливала своим благим светом дом, сад, чугунные скамейки, клумбы. Описал бы тихий шёпот деревьев, песни соловья, ласковый плеск фонтанчика, чуть слышные пересуды в беседках. Одним словом: природа!!!
Я подошёл к означенной скамейке и увидел сидевшую под сенью белой акации женскую фигуру, что, отвернувшись, смотрела на далёкий лес, залитый лунным светом.
– Извините, что давеча заставил себя ждать. Чудная погода, не правда ли? – начал я.
Барышня вздрогнула и повернула ко мне своё лицо. Но, впротиву ожиданию, это оказалась не Анна, а Наташа! На её бледном, освещённым луной личике играли тёмные пятна. Это топорщились от смущения перья.
– О, я сконфузил вас? Извините, я принял вас за другую и готов немедленно покинуть это место.
– Нет-нет! – поспешно заверила она. – Напротив, хорошо, что мы встретились, Андрей! Я давно хотела поговорить с вами и искала подходящего повода.
– Поговорить? О чем же?
– Целыми днями вы бываете здесь. Ходите, совершенно не замечая меня, манкируете мной. А я вас люблю! Да. Люблю с момента нашей первой встречи! Вы не можете представить, какие адские муки мне доставляет это невнимание.
Впервые на моей памяти Наташа осмелилась поднять глаза и впрямую посмотрела на меня.
– Я вижу вас и вижу не таким, как все. Я верю, что за вашими циническими речами скрывается цельная, широкая натура. Знаю, что вам по душе другая. Моя сестра! Увы! Ей всегда достаётся самое лучшее. А я для неё всего лишь игрушка, мизерабль, монстр, которого она держит взаперти, запрещая появляться на людях! Всякий раз, когда она уходит на бал, я умираю от тоски в своей комнате! Но я не ропщу, – всплеснула она крыльями. – Cest’ la vie – такова жизнь! В ранних годах я потеряла мать, и добрая тётушка заменила мне её. А теперь кузина мстит мне только за то, что добром я отвечаю на добро. О, я так несчастлива!
Наташа закрыла лицо перьями и видно было, как она плачет. Сев на скамейку vis-a-vis, я обнял её, мягкими ласковыми словами уверив, что это не так.
– Позвольте же мне быть вашим другом! – находясь в совершеннейших чувствах, поддался я порыву. – Я не смогу заменить той, что вы потеряли, но, слово чести, буду вам хорошим защитником, доколе останусь жив!
– Вы обещаете?
Глаза её, томные, глубокие, казалось, смотрели прямо в душу. Она искала подвох, насмешку в моих глазах и не находила. Мог ли я отказать такому трогательному созданию? Я поклялся.
