Пират

– Так, а потом они должны сесть в корабли и долететь до нас. Полтора суток-сутки, в лучшем случае, – сказал я вслух, понимая, что мы столько не продержимся.

Снаружи что-то взорвалось, и с потолка на головы нам посыпались пыль и какие-то мелкие насекомые, испуганные произошедшим больше нас.

– Командир, они снова пошли на приступ, – спокойно сообщил мне по личному каналу Валера Бутерус. – Поднимайся, здесь интересно.

В сопровождении рядового Панкрухина, который теперь был прикреплён ко мне вторым номером, я взлетел по ступенькам на крышу.

Жаль, наш единственный дрон сбили ещё в начале боя. Он даже под облака подняться не успел. Можно было бы взять ещё два беспилотника, но я, вспомнив наставления Незабудки, взял патроны. Не прогадал.

Вокруг станции, располагавшейся на небольшом возвышении, да ещё и на железобетонном основании, лежали тела двадцати трёх человек. Хотя назвать людьми гадов, хладнокровно убивших мирных жителей, язык не поворачивался. Если бы им был не нужен наш «Дед», они бы давно нас всех перебили. Вон, как ловко подорвали здание местного клуба, мешавшее вести обстрел снизу. Раз и всё! У нас тоже три гранатомёта есть, бережём.

Убитые были одеты не в старенькие «Черепахи», которые мы видели на мятежниках с Готлиба, а вполне себе надёжные «Эмберы», зарекомендовавшие себя уже давно, и постоянно модернизируемые умельцами западных государств. Никаких опознавательных значков на броне, само собой, не было.

Перебегая от укрытия к укрытию, солдаты противника приближались к нашим позициям. Что интересно, делали они это почти синхронно и так ловко, будто заранее тренировались. Снайпер наш пока отдыхал. Я запретил Баранову тратить патроны, когда в объектив мне попался штурмовик в «Гризли». Его винтовка единственное наиболее адекватное средство борьбы с ними.

– На пол!

Пшшш! Дымный след от реактивного снаряда гранатомёта был направлен именно на крышу. Прячась за бортиком, я краем глаза увидел ещё два таких же росчерка, следующих друг за другом.

Первый снаряд угодил в противоположную стену, каким-то чудом перепрыгнув через нас, второй и третий ударили значительно ниже. Наверняка по позициям Шумкова и Устюгова. Уууу, хитрые! Только пулемётчиков там уже нет.

Здание под ногами как будто качнулось, а вот вышка, воткнутая прямо в центре площадки, зашаталась вполне отчётливо.

– Паша, ты как там? – спросил я снайпера, постучав по шлему, ибо немного закоротило звуковой фильтр.

– Нормально. Только я так и не понял откуда они стреляют. Скорее всего из окон здания слева. То самое, которое буквой «Г».

– Спускайтесь вниз, – приказал я. – Будешь стрелять отсюда!

– Обзор не тот, господин поручик, и…

– Спускайтесь, я сказал! Вышка рухнет, и вы с Алескеровым костей не соберёте. Она вон и так качнулась!

Тра-та-та-та-та! Враг пошёл в атаку, и наши пулемёты застучали словно швейные машинки. И опять я обратил внимание на выучку противника. Нет, это не какие-то отморозки, это хорошо обученные и натренированные солдаты. Неужели Западные державы решили начать войну? Опять?

Словно в каком-то третьесортном боевике мы отбивались от атакующего нас противника без использования техники, артиллерии, дронов и шагоходов. Только твёрдая рука, навыки, доведённые до автоматизма, и ИИ шлемов нам в помощь.

Бадам! Новый взрыв проделал в стене опреснительной станции отверстие диаметром в метр-полтора на высоте второго этажа, и тут же снизу к нам понеслась парочка шагоходов. И зачем я только про них вспомнил! Накаркал же!

Нет, конечно, это были не тяжёлые машины. Роботы, рвущиеся в атаку, были сродни нашим «Соболям», но всё же это ставило оборону станции под угрозу.

Вдохновлённые помощью техники, залёгшие было бойцы противника, начали поливать нас автоматическим огнём, не давая носа высунуть из-за укрытий. А это означало, что пришло время сюрпризов.

– Вихневич, давай! – прокричал я, получив удар пулей в плечо. – Все в укрытие!

Сверху прямо под ноги шагоходам полетел бак с преленумом, используемым в опреснительных установках. Эта жуткая гадость не только была взрывоопасной, но и проедала даже некоторые металлы.

Взрыв, активированный гранатой, прилепленной обыкновенным скотчем к ёмкости, пришёлся как раз напротив кабины первого шагохода. Пятерых бойцов у ног робота просто размазало по земле тонким слоем. Купол пилота потрескался и лопнул, сам пилот, судя по тому, что машина замерла на месте, был оглушён.

«Куй железо пока горячо!» – повторял мне дедуля. Спрыгнув с обрушившейся лестницы на площадку ниже, я бросился к ранее пробитой в стене бреши, на ходу опустошая магазин «Мономаха». Бутерус тут же меня поддержал.

Тяжёлые пули цокали по бронестеклу миллиметр за миллиметром, сбивая защиту. Справа и слева от нас работали пулемёты Шумкова и Устюгова. Слава богу, все живы.

Клик! Внутри застывшей перед нами машины что-то щёлкнуло, а затем раздался глухой хлопок, от которого купол, погнувшись, вылетел из корпуса, а в освободившееся отверстие вверх ударил столб огня и дыма.

Второй шагоход, тоже получивший повреждения и выглядевший не самым лучшим образом, похромал вниз по склону. С третьего выстрела из винтовки Баранов положил его на землю.

* * *

– Сколько? – спросил я, сплёвывая кровью себе под ноги.

– Ещё четверо, – опустил голову Горелов, устало прислонившись к холодной стене.

Надо было что-то решать. Переключив связь на общий канал, я произнёс в микрофон:

– Ребята, я понимаю, что, наверное, обрекаю нас всех на смерть, но рацию надо уничтожить. Иначе они таких бед натворят, что смерти жителей города покажутся нам ерундой. Глупость, конечно, говорю, но…

– Всё правильно, командир. Я согласен, – ответил мне Бутерус, находившийся сейчас на крыше.

– И я, – поддержал его Алескеров.

– Уничтожаем, – отметился Шумков.

– Всё верно.

– Да. Только так.

– Сделаем это.

Канал наполнился словами поддержки, даже новички наши не остались в стороне, а потом все вдруг замолчали. Патриотизм патриотизмом, долг долгом, но жизнь-то твоя. И она у тебя одна. Сразу всем вспомнилась мама, жена, любимая девушка, планы, которые ты определил на будущее.

– Не знаю, как другие, а я умирать не собираюсь, – разрядил обстановку Баранов, похихикав. – Дождёмся наших и тогда узнаем кто эти сволочи. Да, поручик?

Вот тут единодушие буквально накрыло всех. Кто-то даже засвистел. Я был не против, мы вели бой уже почти сутки. Все вымотались, устали, положительные эмоции были просто необходимы.

* * *

Через пятнадцать минут после того, как Богданов повторно отправил сообщение нашим, я запустил в небо синюю сигнальную ракету. Я словно просил у этих гадов разрешение на какие-либо действия.

Включив динамики на трансляцию, не напрягаясь, хотя звук разнёсся по всему городу, произнёс:

– Мы готовы отдать вам рацию. Сейчас вынесем. Не стреляйте.

Несколько секунд ничего не происходило, но стрельба окончательно смолкла.

– Не будем, выносите! – раздалось в ответ по-имперски тое есть по-русски.

Голос говорившего был искажён ИИ. Осторожничают.

Спускаясь мимо замерших у окон ребят, я вглядывался в их лица. Правильное ли решение я принял? «Конечно, можно было просто раздолбать «Деда» втихушку, но тогда противник не узнал бы об этом и продолжал нас атаковать. В этом же случае не исключён вариант, что серьёзные потери станут для атакующих слишком большой ценой за трофей, которого уже нет».

На улицу рацию вынести вызвался Побретухин.

– Вы же этого хотели?! Забирайте! – снова прогромыхал я на весь Холмогорск, когда ефрейтор оказался в укрытии.

Из развалин появился боец в тяжёлом «Гризли». Медленно переступая через трупы своих товарищей, разбросанные там и тут, он подошёл к прямоугольнику рации и склонился над ним.

– Паша…

Бабах! Пуля крупнокалиберной снайперской винтовки на мелкие части разбила «Деда», отбросив осколки под ноги штурмовику.

«Ну вот и всё. Отступать некуда. Позади Москва», – вздохнув вспомнил фразу из нашей славной истории я, половчее перехватывая штурмовую винтовку.

16. Финита ля комедиа

Пуля ударила в правое плечо, отбросив меня внутрь помещения. Виртуальный шлем мигнул зелёным, и я почувствовал укол обезболивающего под мышкой. Последний укол. Вставать с пола не хотелось. Хотелось закрыть глаза и сдаться. Вот только хрен им!

Голова кружилась, в горле пересохло, ощутимо тянуло в сон. Как никогда ощущалась тяжесть «Покрова» на теле. Стимуляторы мы уже себе все давно вкололи, но даже это не помогало.

– Господин поручик, что с вами? – заплетающимся языком спросил Панкрухин, склоняясь надо мной. – Ранены?

– Нет, всё нормально, – без помощи солдата я сел на пол. – Стреляй лучше!

Разведя руками, Илья присел рядом со мной.

– А нечем. Всё, патроны закончились.

Над головой раздался новый взрыв, и стена рядом с нами зазмеилась узкой трещиной. Скоро Опреснительная станция будет похожа на швейцарский сыр. И чего они тянут с последней атакой, я искренне не понимал.

Сняв со спины «Дрозд», я протянул его солдату:

– Аккумулятор почти целый, пользуйся.

* * *

«ДОЛОЖИТЬ О КОЛИЧЕСТВЕ БОЕПРИПАСОВ».

Сообщение, набранное мной на виртуальном мониторе, ушло к адресатам, и тут же ИИ «Покровов», отслеживающий всю деятельность своих хозяев через сканеры и многочисленные датчики, прислал первый ответ. В синем квадратике перед глазами появился текст и цифры:

АЛЕСКЕРОВ – 23 патрона.

Чуть погодя:

ШУМКОВ – 44 патрона, граната.

А затем словно прорвало:

БУТЕРУС – 29, трофейное оружие неизвестного типа 2 магазина.

УСТЮГОВ – 17 патронов.

БОГДАНОВ – 18 патронов.

ПАНКРУХИН – 0, использует командирскую ШВ – 39 патронов.

ВИХНЕВИЧ – 5 патронов, гранатомёт.

ПОБРЕТУХИН – 7 патронов.

БОГАЧЁВ – 11 патронов.

ГОРЕЛОВ – 10 патронов.

БАРАНОВ – 15 патронов, дробовик – 20 патронов.

РЕБРОВ – 0. Мёртв.

АКИШКИН – 1. Мёртв.

Ребров и Акишкин погибли у меня на глазах. Один на крыше, которой сейчас просто не существовало (обломки её валялись на первом этаже), а второй был убит снайпером противника ещё до того, как Паша его обнулил.

Тра-та-та… – замолк надо мной пулемёт Устюгова.

Боеприпасов нет, из новичков выжило только двое. Ругнувшись сквозь силы, я выпустил последний патрон из «Мономаха» в выглядывающего из-под обломков внизу противника и, убедившись, что он мёртв (пуля клюнула его прямо в затылок), спрятался за угол. Почти одновременно внутрь оконного проёма ворвалось три металлических шарика разогнанных плазмой. Врезавшись в стену напротив, они ещё некоторое время светились.

– Валера, не одолжишь мне патроны от «Мономаха»? – спросил я, связавшись с прапорщиком. – Ты же себе там что-то экзотическое добыл.

Бабах! Последние слова потонули в скрипе и треске, так как по стене рядом со мной опять выстрелили из чего-то тяжёлого и крайне злого.

– Уже спускаюсь, командир, – ответил Бутерус, находящийся этажом выше меня.

На пару секунд станцию накрыла тень, и я увидел пролетевший над нами «Мул» без маркировки и номера. Сделав круг над подножием холма, транспортник сел за позициями противника.

– Ну всё, теперь нам капец, – проскрипел зубами я.

Рядом сверху спрыгнул прапорщик, протягивая мне прямоугольник пластикового магазина.

– Подмога к нашим мучителям подошла. Сколько туда вмещается?

– Три шагохода, взвод солдат, при желании танк можно впихнуть, – с безразличием в голосе произнёс я, вставляя магазин и досылая патрон в патронник.

– Лучше не надо, – пошутил Валера.

Вместе мы от души рассмеялись. Мелочь, а стало легче.

– Так, у нас ещё один бак с преленумом остался, гранатомёт, граната, – посчитал вслух я, посылая короткую очередь в поливавшего из пулемёта второй этаж бойца.

Мерзавец на секунду замер, будто задумавшись, а потом рухнул на бок и замер. «Не может быть!» – обрадовался я. Всё-таки «Мономах» – это вещь. Из «Дрозда» я бы его не снял.

– Ёмкость сбросим, когда они окажутся у стены. На головы, – кивнул Валера. – Других вариантов нет. А потом всё – рукопашная.

– Господин поручик, – прорезался голос Павла. – На нас идёт три шагохода, два бронетранспортёра и человек сорок пехоты. И это ещё не всё, часть внизу осталась. По-настоящему повоюем.

Будто-то до этого воевали по-игрушечному. Дальнейшее я помнил урывками, хотя вроде бы сознание ни разу не терял.

Бак мы сбросили в последний момент. Очень опасно вышло, но зато к дьяволу разнесли один из бронетранспортёров, сколько пехоты не считали. Правда взрыв выломал часть стены станции, и бой мы уже вели внутри.

Два лёгких шагохода и тяжёлый «Гремлин» были нашей главной проблемой. Вихневичу удалось повредить из гранатомёта левую конечность гигантской машины вместе с огнемётом. Если бы этого не произошло, с нами покончили бы в считанные секунды. Видно, повредили мы у него не только клешню, так как лёгкий дымок поднимался над правым плечом робота. Бочком, бочком он кое-как покинул территорию станции и начал спускаться с холма.

Баранов вывел из строя один из лёгких шагоходов и двух штурмовиков. После этого стрельба прекратилась, а иконка его на моём мониторе стала жёлтого цвета. Цвета ранения.

Отец как-то рассказывал мне о страшном бое, который он пережил в 2265 году на одной из планет Федерации. Там тоже была и перестрелка, и осада, но до рукопашной не дошло. Мы же словно в средневековье какое-то попали.

Расстреляв все патроны, с криками ринулись друг на друга, пытаясь повредить костюмы и добраться до беззащитного тела. Иногда это удавалось, и шлемы отлетали под ноги. Я позавидовал егерям, у которых в амуниции имелись специальные клинки на такой случай. Жаль, что у нас ничего такого не было, хотя в теории мои солдаты это проходили. Шумков умудрился подорвать последней гранатой сразу четверых нападавших, правда и сам остался лежать, постреливая в мелькавших над ним противников из пистолета, протянутого ему Богачёвым. Видел, как ранили Алескерова, рухнувшего на колени и прижавшего руку к животу.

Второй лёгкий шагоход смог проникнуть внутрь, но выстрелить так и не решился, боясь попасть в своих. А зря. Устюгов и Побретухин залили ему в вентиляционное отверстие несколько литров преленума, а потом как-то это всё подожгли. Мама дорогая, так хлобыстнуло! Машинка словно конструктор разлетелась на запчасти.

Мой последний противник был здоровенным парнем в новеньком блестящем «Эмбере». Из ПТ-6 я сумел ранить его в ногу. А он в ответ так двинул мне по спине, что я дышать с полминуты не мог. Только жал на спусковой крючок и всё.

Бам-бам-бам! – пистолет выдал короткую очередь, разнося шлем атакующего вдребезги, и замер на затворной задержке. Удовлетворения от победы не было. Я чувствовал, что конечности мои налились тяжестью и не поднимаются.

Выпустив последний заряд в душившего Побретухина мерзавца, я опустил руки и закрыл глаза. Всё «финита ля комедиа».

– Моё почтение, поручик, растёте на глазах, – вдруг раздался голос Петровой в шлеме. От неожиданности я даже сел.

– Мы уже здесь, ребята, – продолжила поручик мягче. – Передохните. Кавалерия прибыла.

Я буквально дополз до окна, чтобы выглянуть наружу.

На голову противнику спрыгнуло три шагохода, один из которых, с зелёным орком на корпусе, сразу оторвал голову подбитому нами «Гремлину». Как она это делает?! Там же всякие трубки, крепления, гибкий бронированный лист, наконец!

Но это было ещё не всё. Характерное гудение над головой предсказало появление в небе уже знакомой мне по Готлибу тройки «Филинов», выстроившихся в линию.

«Надо сказать, чтобы они не всех убивали», – подумал я, пытаясь включить странно щёлкавшую рацию. Нужно чтобы хоть кто-то выжил, хоть кто-то…

17. Передышка

За окном шумели листвой тополя, нашёптывая что-то в своей неторопливой манере. Шторка, вытянутая порывом ветра в окно, развивалась в потоках воздуха словно флаг. Мне даже на секунду показалось, что он в красных пятнах.

«Шумков, Алескеров, Баранов в реанимации. Все остальные тоже ранены», – думал я, наблюдая за танцующей на потолке лампой. Ну, что, командир, как тебе такой итог?

Тук-тук!

– Здравствуйте, Виталий Константинович, – услышал я. – Разрешите представиться, Елагин Николай Ильич.

Отвернувшись от окна, я встретился взглядом с высоким, богатырского телосложения штабс-капитаном тридцати-тридцати двух лет. Чёрная форма с серебряными петлицами и погоном на правом плече ясно говорила о том, что в гости ко мне зашёл офицер КГБ.

– Очень приятно. Чем могу быть полезен? – сказал я, резко повернувшись на бок и почувствовав лёгкую тошноту.

Присев на стул рядом с моей кроватью, особист широко улыбнулся. Знаете, так добродушно-добродушно, ну как они умеют.

– Пришёл выразить вам своё восхищение. Вы настоящий герой.

Я вдруг почему-то вспомнил, как в Холмогорске вытаскивали из канализации трупы гражданских, и настроение, которое и так было не фонтан, ещё больше испортилось.

– Герой спас бы людей. А я и жителям города не помог и своим ребятам жизни не сохранил.

На секунду вскинув брови от удивления (или мне это просто показалось?), Елагин чуть подался вперёд:

– Во-первых, к вашему прибытию жители были мертвы уже двое суток. Так что вы ничего сделать не смогли бы при всём желании. Во-вторых, двадцать два бойца почти полтора суток сражались с превосходящими силами противника, куда лучше вооружённого и оснащённого. Ну и в-третьих, вы, рискуя собственной жизнью, уничтожили необходимую им вещь. Именно поэтому я назвал вас героем.

Улыбка исчезла с лица штабс-капитана, и, произнеся последнее слово, он впился взглядом в меня. Глаза особиста будто сверлили мой мозг, который всё ещё не оправился после контузии. Спорить не хотелось. Я вдруг ясно понял, что Елагин старше чем выглядит.

– Зачем вы пришли?

Снова приняв добродушное выражение, посетитель забросил ногу на ногу и, положив ладонь на колено, вкрадчиво спросил:

– А вы не задавали себе вопрос, почему они не ушли после того, как «Дед» был уничтожен?

«Он что и правда мысли читает?» – подумал я, разглядывая огромные кулаки штабс-капитана. Сурово, прямо с мою голову.

– Вы правы. Задавал.

– И к какому выводу пришли? – Елагин снова подался вперёд так, что я унюхал его дорогой парфюм. Что-то холодное и свежее.

– К сожалению, пока ни к какому.

– А не думали, что вас хотели уничтожить потому, что вы что-то видели? – спокойно произнёс особист, откидываясь на спинку стула.

– Ничего такого! Что это могло быть? – сел на кровати я, почему-то испытывая волнение.

– Мне и самому интересно.

– Вы же видели записи с камер?

Не шевельнувшись, Елагин посмотрел в окно. На пару мгновений он замер напрягшись, а затем спокойно улыбнулся и продолжил:

– Никаких записей нет, ваши противники использовали аппаратуру, которая…

Не дослушав штабс-капитана, я опустил ноги с кровати, подавив очередной приступ тошноты.

– А допрос? Что они показали на допросе?

– Никого было допрашивать, поручик. Выжившие уничтожены.

– Как? – ступни мои коснулись холодного кафеля. – Нами? Я же просил…

– Империя тут ни причём. Подорваны дистанционно.

Ругнувшись, я протянул руку к стакану с водой, но взять его с первого раза не мог. Стеклянный мерзавец почему-то скакал передо мной.

Увидев это, Елагин вложил посуду мне в руку, покачав головой.

– Ладно, Виталий Константинович, вижу вы не совсем в форме. Зайду через пару деньков. Поправляйтесь.

Уже на пороге он замер и, обернувшись, добавил:

– И вспоминайте.

Холодный кафель холодил мои ступни, и это привело меня в чувство. Жадно выпив воду, я опустил голову на подушку и попытался по порядку вспомнить всё, что видел в Холмогорске. Нет, так не пойдёт, сначала нужно сконцентрироваться на всём странном, диковинном, необычном…

– Как поживает наш бравый поручик? Дырочку для ордена уже прокрутил?

– Ай! – согнулся от боли я. На грудь мне упал свёрток с местными чрезвычайно вкусными фруктами похожими на наши мандарины, разве что чуточку поменьше.

В дверях замерла Петрова. В первый раз я видел её в форме, а не в выцветшей футболке, шортах и тяжёлых тактических ботинках с шипами. Ей идёт. Позади поручика стоял загорелый синеглазый парень среднего роста, с короткой причёской, с выбритыми висками, в форме пилота ВКС. Ещё один штабс-капитан.

– У меня всё хорошо, – сказал я, кивая Елене Прекрасной и протягивая руку незнакомцу для приветствия.

– Вижу-вижу. В гроб краше кладут. Спать не пробовал? – покачала головой Петрова и зачем-то потрогала мой лоб. – Вот, хочу тебя кое с кем познакомить.

Удерживая мою руку в своей, пилот второй взял меня за локоть.

– Виталий, я в восторге от того, как вы и ваши люди сражались, – приятным чуть с хрипотцой голосом, сказал он. – Жаль, очень жаль погибших.

На груди штабс-капитана была орденская планка, в которой было как минимум три боевых медали и пару значков, указывающих на ранения. И где это он успел так повоевать? У империи вроде в космосе давно уже всё под контролем. Или нет?

– Мы знакомы? – сощурив глаза спросил я, почему-то увёрнуый в положительном ответе.

– Виделись дважды, – бросила Петрова, отправляя в рот дольку фрукта, а вторую запихивая в рот мне.

– Бестужев, Алексей, командир 23-го звена аэрокосмических…

– Пилот «Филина»? – догадался я и тут же получил новую порцию витаминов от поручика.

– Да, Виталий. Можно мне так вас называть? Номер три на борту.

– Конечно, можно, о чём речь! – воскликнул я и спрыгнул с кровати на пол. – Мы столько раз с ребятами хотели поблагодарить вас!

– Не за что меня благодарить, – легко улыбнулся Бестужев, усаживая меня обратно на кровать и сам опускаясь на самый краешек. – Это моя работа. А вот вы… в Готлибе и здесь на Малиновском. Здорово. Горжусь вами!

Не скажу, что мне было неприятно, скорее наоборот. Пережёвывая новую дольку, я пытался собраться с мыслями, чтобы продолжить диалог, но мои посетители уже направилась к выходу.

– Поручик, чтобы завтра выглядел получше, – бросила через плечо Петрова махнув мне рукой уже в дверях. – Приду проверю!

Бестужев, похлопав меня по плечу, тоже исчез в коридоре. Только сейчас я заметил на левой щеке Алексея множество мелких ямок, свидетельствующих о нешуточном ранении.

На кровати передо мной лежало четыре фрукта, очищенных от ярко оранжевой кожуры. И когда она только всё успевает?

Уже доедая последний кусочек и глупо ощеревшись заглянувшей в палату медсестре, я услышал шорох на улице.

– Командир, ты там как? – раздался из-под окна тихий голос Валеры Бутеруса. – Может пойдём на море посмотрим? А то я что-то лежать устал. Да и от этих лекарств меня уже мутит.

18. Кощей

Хотя в части нас встретили как героев, мы не вылезали со стрельбища и полигона, раз за разом стараясь улучшить свой результат, будто испытывая вину за погибших ребят. Ведь если бы мы были лучше, возможно, кто-то выжил бы ещё?

Полёт на Малиновский принёс мне ещё одну «Отвагу», «Значок ветерана» второй степени, второй ромбик «В боевых условиях» и «Значок боевого командира». Всех выживших ребят, конечно, тоже наградили. Горелов и Панкрухин неожиданно стали ефрейторами, а Бутерус, получив третий серебряный ромбик на грудь, стал полным кавалером, что, конечно, повлекло существенную прибавку в жаловании, теперь не слишком отличавшегося от моего. Ну что ж, заслужил.

В очередной раз после окончания занятий я, Валера, Баранов и Богачёв собрались на «моей лавочке» на Набережной, стараясь вспомнить всё, что видели в Холмогорске. Каждая мелочь, каждая деталь уже была разобрана, но разгадка упорства неизвестного нам противника, пытавшегося уничтожить мой взвод, несмотря ни на что, так и не была разгадана.

Обычно море, плескавшееся в сотне метрах от набережной, помогало размышлять, выстраивать мысли в бесконечные цепочки. Обычно, но не сегодня.

– «Эмберы» точно без опознавательных знаков были. Я хорошо их рассмотрел, – сказал Богачёв, сложив руки на груди и поглядывая на воду. Он оказывается умел неплохо рисовать, и в коллекции его была парочка картин, изображающих раскинувшегося перед нами левиафана.

– Комитетчики наверняка тоже, – буркнул Бутерус. – Тела-то никуда не делись.

– Тогда что? – ожил Баранов, всё это время молча прислушивавшийся к беседе.

– Что-то точно было, – уверенно кивнул Валера, взглянув на меня. – Просто мы не там ищем.

– Согласен, – разделил его мнение я. Подобная мысль приходила мне в голову уже много раз. – Ну кто бы стал погибать ни за грош?